Я был молодой и жестокий.
На улице Марьинской жил.
Стрелял воробьёв из рогатки
И кошек в подвале душил.
Иные царапались больно.
Пытались меня покусать.
Но в целом, всё было прикольно
И пела в душе благодать.

Вот минули детские годы.
Я начал о бабах мечтать.
Весеннии, лунные ночи
В Калининском сквере гулять.
И не было мне молодому
Ещё восемнадцати лет,
Когда на безлюдной аллее
Увидел её силуэт.

В сиреневой шубке, красивой,
Бредёт весела и пьяна.
Своею походкой игривой,
Напомнила кошку она.
Лишь только Лукавый ответит,
Зачем он меня искусил.
Но выйдя внезапно из тени,
У ней закурить попросил.

Недолго она трепыхалась
В умелых садистских руках.
Мгновенно обмякнув, осталась
В набухших апрельских снегах.
На маленьких чёрных ресничках
Блестела скупая слеза.
И только луну отражали
Её голубые глаза.

Я помню, как ноги дрожали,
Пока я дворами бежал.
И в скважину собственной двери
Ключами не сразу попал.
Отец матерился спросоня.
Дала подзатыльника мать.
Но было на сердце прикольно
И пела в душе благодать.

С тех пор много лет пролетело.
На пенсии рыбу ловлю.
И кошку по кличке Матильда
Из миски паштетом кормлю.
Морщины лицо расписали.
Блестит на башке седина.
Вот только, в бессонные ночи,
Всё чаще приходит она.

Всё те же глаза голубые.
В помаде размазанной рот.
Беззвучно его открывая,
Как-будто с собою зовёт.
И глаз до утра не смыкая,
Лежу, отвернувшись к стене,
А тень, мне забыться мешая,
Тихонько стоит в стороне.

С рассветом исчезнет и снова,
Откинув сомнения прочь,
Я буду стараться не думать,
Что вновь приближается ночь.
Но чувствую я, уже скоро,
С собою она заберёт
И злая Матильда-обжора
Мне мёртвому нос отгрызёт.