после долгоэпической комы прихожу наконец домой. выставляю посуду и обувь в красивые строгие линии. расплетаю мучительно ноги, волосы, мысли. язык ещё за зубами. чужой. лающий. и в ушах долгий всплеск, зовущий по имени. через тысячу милъ и не милъ не послышалось эхом мне (эххом...ли...мне...лли) и застряло внутри, залегло в самый чёрный-пречёрный вязкий холодный ил, привлекая фантасмагорических скатов.
как ты жил этот год без нас? никому, пока я не пришла, не рассказывай, потому что если как я, то нельзя в отсутствие адвоката, опасно.
но сейчас ваш покорный слуга в себе. и в контакте с природой, чему очень рад, несмотря ни на что. от природы привет. она неизменно щедра на жаркие выдохи. но красивые строгие сводят её с ума, а выйдешь: снаружи ошалевший в поисках снега февральский свищет, тушит всё, что горит. но и к лучшему. да?
вторая строфа настолько офигенна и самодостаточна, что не нуждается ни в первой ни в третьей она как теннисный шарик в потоке вертикально исходящего из пылесоса тёплого воздуха
"она уютно плыла в спасательном поясе из подушек над кипарисами и оградою сада, а я неустанно исследовал – безжалостно, безрассудно, – до каких темных глубин достанет щупальце боли."
я бы убрал слово фантасмагорических. а что бы вставил, не знаю.
Видимо, ремиссия оказалась недолгой. Ну, хоть скаты с природой нам оставились. (Скатов фантасмагорических буду помнить – они мне очень почувствовались). Машу плавником, афтер!
но сейчас ваш покорный слуга в себе. и в контакте с природой, чему очень рад, несмотря ни на что. от природы привет. она неизменно щедра на жаркие выдохи. но красивые строгие сводят её с ума,