Короткое описание: Трагикомедия ПутИн (ударение на второй слог) часть первая. Избранные главы.
1 На берегу балтийских волн Родился в коммуналках он. Кончался день. Завечерело. Семье же было не до сна. И бабка Хая нудно пела «Нагилу хаву» у окна.
Ввалился дед: - Где наше семя? Его хочу поцеловать. Я знаю, что настанет время, Страной он будет заправлять.
Воспрянут духом все евреи, Придет свобода, наконец! Интеллигенция и геи Терновый разорвут венец.
А Кремль станет нашим гетто. И можно будет, твою мать, На храм Василия плевать, Не опасаясь руссовета.
Тут встала бабка: - Слушай, Фима, От счастья, что ли ты сомлел? Подать рукою до Пурима, А хлеб кошерный пригорел.
Эх, повар, повар! Видно сдуру Тебя подначили варить. Так и недолго «пульсу нуру» Нам от раввинов получить. Дед: - Да больно их ты испугалась! С младенцев я служитель злу. Маца в растойке не поднялась, Пойду читать я кабалу.
А внучек наш, - он чуть помедлил, Слюна блеснула на губе, - Ему я путь давно наметил – Служить он будет в КГБ.
Ты знаешь уж, какая радость, А может быть, точнее, сласть, Преподнести большую гадость И получить большую власть?
А уж ЧК такое место, Где не подняться, не прилечь! Там знай, не мне мацу из теста На юшке к празднику испечь!
Ну, я пошел, не до обеда, Уже не долго до зари.
А в это время внучек деда Пускал под носом пузыри.
2 Инаугурация. Раввины Шалевич и Лазар Шалевич: - Ну, вот и кончились напасти, И вновь евреи на крыле. С паденья сионистской власти Раввины не были в Кремле. Лазар: - Да, это так. А вот «мессия»! Смотри, смотри, его ведут. Еще не знает вся Россия, Что это плут, наш верный плут.
Гляди, как глазки потупил! Вот это день! Одни коленца! Ох, как бы я мацу вкусил С душой христианского младенца! Шалевич: - Ну, вы, хасиды, людоеды! Вас презирали еще встарь, И из-за вас все наши беды! Ты вспомни, как Российский Царь Был преисполнен к нам презрения… Лазар: - Но есть еще другое мнение, А Царь расстался с головой. А мы, евреи, нам покой Вообще-то противопоказан. И Царь российский был наказан Одними лучшими из нас… Такой тебе, Шалевич, сказ. Ты должен знать, позиций много. Но у хасидов есть дорога. Она порою не видна И часто тянется у дна. Под сенью зла, среди ненастья. Но в этом есть евреев счастье - Свою покинув колыбель Настичь в веках благую цель, Христиан презрительных калеча! А он, я думаю, «предтеча»!
Лазар машет головой, показывая в сторону новоиспеченного президента: - Мы будем скоро здесь не гости, С святого места не сойти! Но тот, кто встанет на пути, Пусть ищет место на погосте! Шалевич: - Не к месту вспомнил ты погост. Мы были лучшими у Бога. А вот такая вот дорога Ведет, Лазар, на холокост. Витает на душе тревога. Когда евреев очень много, Они ведут себя как тать. Им нужно много брать и врать, Не сделав шага от порога. Лазар кривится: - Ой! Что-то плохо мне, изжога! Кишки сразило от мацу. Тебя ж, я вижу по лицу, Забота внутренняя точит.
Он опять кивает в сторону президента: - Он иудеев не порочит, Когда вокруг стоит народ. А наш еврейский хитрый ход, Он не известен в вражьем стане. Потом известен только станет, Когда мы силу наберем. И снова с чистого листа Пойдем громить друзей Христа! Вот с этим явленным предтечей… Шалевич: - Но он, Лазар, совсем не вечен. Что я скажу совсем не лестно. Но вся Россия это бездна. В ней утонуло разных клятых - Двуликих, варваров треклятых, Не замутив и дня в веках, Но потерпев извечный крах. А в революции, в 20-ых, В годах для нас совсем проклятых, Евреев столько полегло… Что мы посеяли, взошло Зубами злобного дракона. Такого страшного урона Не видел даже Моисей. Почти что миллион вождей Да вместе с «избранным» народом Со звоном громким и со стоном, Познав предательство и срам, Расселись все по лагерям.
6 Встреча на Олимпиаде. Сильные мира сего. Пут̀ин: - Ну вот, я на вершине власти! Ах, сколько в этом слове сласти! Здесь мира сильные сего, Из лохов нету никого.
Вот Меркель, Конда, Саркази, И Буш стоит совсем в близи. Звенят бокалы: Пей до дна! И сам завистник сатана Незримо между всеми вьется.
Ах, Буш, проказник, он смеется. Рукою вялою трясет. Он янки и, конечно, жмот.
Внезапно Ангела склонилась: - Володья, надо нам дружить, Я эти дни вовсю молилась. Я вас любить, я вас любить…
Володя руку пожимает. Но он пока еще не знает, Во власти правило одно – Беречься жала скорпиона. Оно над ним занесено. И вдруг помощник. Пут̀ин: - Ты, нахал! Сюда нельзя, у нас веселье! Помощник: - Очнись, премьер, бомбят Цхинвал! Вот оно! Горькое похмелье! Пут̀ин: - Бомбят Цхинвал?! Не может быть! Глаза лукавые играют: - Такое надобно запить. И кубки с чувством осушают. Ангела: - Володья, он теперь не ваш. Подумай, и не надо злиться. Мы будем править там шабаш, А вам придется потесниться!
Премьер взбешен, премьер бежит, Гонимый будто злобным бесом. Куда помчался этот жид, Простой торговец круглым лесом?!
Он слышит в спину: - Где труба?! Не упадет с Кавказа волос! Пут̀ин: - Какая горькая судьба! Я слышу в трубке чей-то голос. Пут̀ин: - А, это ты, медведь берложный?! Я здесь один, мне очень сложно! Растоптан, кинут, очернен. Уже щипал себя, не сон!
Ну как они могли, коллеги?! Я к ним лицом, мои огрехи… Их просто нет. Мы вместе пили… Я их любил… Они забыли
Что им и нефть, и газ отдал. Вали в Россию, правьте бал. Но, видно, этого им мало. Теперь не друг и не родня. Вмиг опустились все забрала И копья точат на меня.
Я очень низко, виден плинтус. Нет, это не татамский спорт, И кровь свистит из всех аорт.
Проклятый Миша, подлый свинтус! О чем быть может разговор? Они, грузины, дети гор, У них предательство извечно. Медведев: - Не нужно было жить беспечно, Питать и слушать руссеборцев. Грузины наших миротворцев Уже с каких времен пинали. А мы все дальше отступали, Давя улыбку из лица. Того же Буша, подлеца Мы так позорно прозевали Что не увидели конца.
Ну а теперь, хоть плач, хоть вой, Воняет Третьей Мировой!
Они нас плотно обложили: Хохлы, грузины и Бишкек. Да не окончить бы нам век В Московском отделенном царстве! Ох, утонуть бы им в коварстве!
Я так завидую отцам! Они мели презренный хлам Своею твердою рукою. Война бежала за войною, Но удалось все отстоять. Пут̀ин: - Я не согласен! Торговать… Они же все-таки коллеги. Не надо впереди телеги С оглоблей русскою бежать. Война войной, но жизнь реальна. И мыслить надо суть глобально. Мы наверху, мы все же знать! Имеем право продавать От газа с нефтью до воды. Медведев: - Да не хватить бы нам беды! Пут̀ин: - Нам нужно очень много труб, Почти гигантского размера! Медведев: - Во всем должна своя быть мера, Иначе быть возможен труп. Пут̀ин: - Вода, она есть жизнь в Китае! Ее в Байкале, на Алтае… Нет, невозможно… Не объять! И грандиозно, баснословно, И по цене почти условной Потом мы будем поставлять.
Заранее потираю руки! Какие сладостные муки: Юани, шекели, долл̀ары… С тобой мы будем делов̀ары! Медведев: - Но как же все-таки нам быть? Сразиться или отступить? Пут̀ин задумчиво: - Возможно, надо нам сражаться. Постой, а где же было ГРУ? Я помню, как-то поутру Фрадков хотел со мной связаться.
Его я ставил в свое время За генералами смотреть. Тяжелым оказалось бремя! Теперь уж поздно тарахтеть
На эту тему и другие. Есть генералы у нас злые? Или уж все перевелись? Меня ты слышишь? Эй, проснись!
И где же, к слову, наш министр, Большой словесности магистр? Он знает, что идет война? Она ему как мать родная. И он хитер, как сатана. С казны военной отрывая Сует себе в карман куски.
А у состава есть носки? Паек, и что там? Автоматы? На месте них на их зарплаты Я б ковырялся лишь в носу. А им стрелять врагов в лесу, Преодолевать в горах преграду. Ведь НАТО создало армаду У нас в тылу, почти под боком. И даже если захотеть, Наверное простым наскоком Их все равно не одолеть. Медведев: - Но есть еще патриотизм… Пут̀ин: - А это что еще такое? Я знаю слово сионизм, Снобизм и многое другое…
Ну все, пока, я отключаюсь. Я очень спать сейчас хочу. Пойду в постели поваляюсь И может, позже прилечу.
Ты собери там генералов, В конце концов, ты президент! И обсудите сей момент, Поставьте под ружье амбалов. Медведев: - В России с этим туговато. Сейчас ретивого солдата Не так-то просто отыскать, А мы реформу замутили. Мою, твою, и нашу мать!
У танков ржавленные лица. Вся авиация старье. Ну что же делать, е-мое?! Иль с огорченья застрелиться?! Пут̀ин: - Ну ты даешь, медведь берложный, Такое слушать невозможно! Стараться надо и гореть. Вот мне еще идти смотреть Борьбу китайцев на татами. А может, сможешь прилететь, Повеселишься вместе с нами? Медведев: - Никак, спасибо, не могу. Пойду звонить военным в ГРУ. Они там, может, про грузин, Помимо чая, мандарин Узнать помогут… Где их пушки? Да наши старенькие «тушки» Удар какой-то нанесут И мой престиж назад вернут!
7 Грузинские позиции. Перед своими войсками выступает Миша Саакашвили: - Вперед, друзья! За нами НАТО! Сейчас мы русского солдата Заставим нашу землю жрать. А после трепки – отступать. Не до Москвы, а до Урала. Бери пример скорей с меня. Да не покажется им мало Тепла грузинского огня. В порыве общем мы едины – Хохлы, евреи и грузины! Пущай уйдут былые страхи, Ведь с нами все, и даже ляхи! Скрестим по братски свои руки. Нам Виктор Страшный Выслал «БУКИ». А также танки, БМП. И турки многое прислали. Плевать хотим на ФСБ, Они там все проторговали!
Русская бронетанковая колона. Механик: - Все, мужики, мы опоздали. Командир: - Давай, быстрей крути педали, И не смотри так на меня! Я ничего и сам не знал. Вон от грузинского огня Горит и корчится Цхинвал. А в нем, конечно, бабы, дети… И кто коварнее на свете, Чем эти полчища грузин? У нас же путь сейчас один - Не распыляя своих сил Зайти их «Градом» прямо в тыл. Да победить нам их в борьбе! Смотри, пылает БМП! Ее они подстерегли И с танка своего сожгли. Но что же это? Белый шар! Удар в броню, еще удар! Наводчик, бей! Я вижу «Грады»! Пускай сгорают эти гады! Их не жалей, гаси сомненья. Все, кто воюет с населеньем Достойны смерти и презренья! Грузинские позиции. Первый грузин: - Бросаем все! Бежим, кацо! Меня ударило в лицо! Рассечены и нос и бровь. И на руке я вижу кровь. Горит и плавится наш «Град», И нет пути уже назад! Они зашли к нам прямо в тыл… Второй грузин: - Да кто бы нас предупредил?! Всему конец! И мы разбиты. Смотри! Уж рядом московиты. И сверху бьют по нам вертушки. И мы, наверное, на мушке. Хохлы сидят в комплексе «ЗРК». Смотрят в экраны. Грицко: - Летит, летит Горыныч Змей! Сашко, нажми на кнопку, бей! Покажем русскому уроду И защитим друзей свободу! Сашко: - В угоду главному грузину Мы защищаем Украину! Один за всех, плечом к плечу! Дадут мне должность и погоны, Да и квартиру получу От министерства обороны! Грицко: - Ракета вышла, в небе вспышка! Пилоту, точно, дно и крышка! Сашко: - Сейчас откроет парашют! Но слишком поздно. Не спасут Его хваленные защиты… Грицко: - Ура, горит! Мы с ними квиты! За оскорбления и за газ! За то, что унижали нас! За попирания свобод! За Карла! Сорок пятый год! За наш, но ихний Севастополь! Да издадим победный вопль И будем «жарить гопака», Чтоб сие помнили века И не казалось слишком мало! Пора бы нам открыть бутылки! Отрежь мне сала, Дай горилки! Галушек я хочу вкусить, Грешно такое не запить! Сашко глядя на экран: - А может хлопцев нам послать В квадрат возможного падения? Врагов, их надо добивать, Поймав удачное мгновение!
8 Цхинвал. Идет бой. Из разрушенного дома русские разведчики ведут наблюдение. Командир: - Да… Враг послал начало дня! Так много шума и огня! Грузинский Миша взял, порвал В клочки поверженный Цхинвал. Первый разведчик: - Гляди, гляди, идет грузин! Как видно, он сейчас один. Второй разведчик: - Один, и с нашим автоматом, Но в форме вражеского НАТО. Командир: - Здоров, собака, и хорош! Втыкай ему под ребра нож! И выпускай скорей кишки Из этой вражеской башки! Разведчики заходят грузину за спину, режут его и возвращаются. Первый разведчик: - Ему конец. Навек умолк! Командир: - Какой с грузин быть может толк? В стране от них была всегда Одна преступная беда. Что ни грузин, так он холоп. Или карман, или «гоп-стоп». Или барсетчик, в общем, вор. Какой тут с ними разговор? Первый разведчик: - Ребята! Баба в ихней форме, Экипирована по норме. Командир вглядываясь: - Она не баба, а солдат! У ней штык-нож и автомат. Ей красоваться или петь, Она ж несет и сеет смерть. Мели тут или не мели, Конец один – ее вали! Грузинка замечает разведчиков и пытается выстрелить. Ее перерезают автоматной очередью. Подходят, разглядывают. Командир: - Немного лет прожитых есть. Иль двадцать пять, иль двадцать шесть. С иконы словно списан лик. Да, жизнь промчалась, будто миг. Шепнул ей видно сатана Что для нее важна война. Холодность стали, запах мин… И нужен ей адреналин. Ей б у груди дитя держать И мужа нежно обнимать, Очаг лелеять и хранить. Первый разведчик: - Но вот пришлось ее убить. Ее не жаль. Свидетель - Бог. Всяк проводник своих дорог. Поворачиваются и идут к развалинам. Раздается лязг гусениц. Недалеко останавливается танк. Командир первому разведчику: - Не упускай из вида фланг. Придется брать нам этот танк. Какой момент! Какой пассаж! Но как беспечен экипаж! И, эх, грузины дураки. Давай, мочи их, мужики! Стреляй, коли, срываем банк. Теперь не их, российский танк. А вот их танки! Целый ряд! Нацелься ствол, лети снаряд! Теперь вперед! Нам всяких благ, Над нашей башней русский флаг. Уже опомнились враги, Нам Божья Матерь помоги!
Небо над Грузией. Пара «грачей» идут над горами. Ведомый: - Послушай первый. Не ужель Я на экране вижу цель? Как будто пуля у виска Под нами комплекс «ЗРКа» Командир: - Пусть свет им кажется не мил, Давай, бросай на них тротил. От самолета отделяются бомбы и летят вниз. Раздаются взрывы. Ведомый: - Да постелить бы им соломки! От них осталися обломки. Их не увидят мать, жена… Да будь же проклята война! Командир: - Пора отсюда улетать, Другую цель себе искать. Давай-ка двигайся к хвосту, Мы набираем высоту. Ведомый поет: - Крыло к крылу, иль нос к хвосту, Мы набираем высоту. Под фюзеляжем целый мир. Война, она, – кровавый пир. Все вместе – жертвы, палачи. Но мы, «российские грачи», Летим в расчете на удачу. Нам выполнять свою задачу - Нести со смертью вместе славу И охранять свою державу. Крыло к крылу и нос к хвосту, Мы на невидимом посту. Готов агрессорам ответ В оскале огненных ракет.
9 Награждение. Колонный зал. Президент Медведев с помощником. В зале присутствующие. К Медведеву очередь. Подходит Черномырдин. Медведев: - Давай, Степаныч, подходи. Готовь-ка место на груди. Тебя с достоинством отметим И степень новую прилепим. Черномырдин: - Вот грудь моя, всегда готов Я для медалей и постов! Медведев: - Ну, молодец, скажу любя. Ты ничего так из себя. Почти что молод и шалишь, Лицом сияешь и блестишь. Вот только с картой не знаком, Не знаешь наш Российский Дом. Хоть велика у нас Россия, Тебе ль не знать где Эвенкия? Вот так, не много и не мало. Черномырдин смущено: - Я угадаю… До Урала. Медведев: - Ха-ха, Степаныч, все ж ты стар! Но настоящий делов̀ар! С тебя давно все взятки гладки. На газ и нефть ты очень падкий. Почти что наш российский Бонд. Таких уж мало, и вы - фонд. Черномырдин: - Мы меж собой почти братья По банку детского сырья. Употребляем соки деток Из стволовых обортных клеток. Мы старый и надежный меч. И надо, надо нас беречь! Медведев вешает медаль: - Все! Цацка на твоей груди, Базар толкай и уходи. Черномырдин: - Готов служить себе, карману, Всегда и честно, без обману! Хочу просить лишь об одном, Оставьте вы меня послом! Там нефть и газ, что молоко. Припал, не в силах оторваться. И от страны недалеко… Ну, я пошел, я рад стараться. Черномырдин уходит. Медведев садится. Помощник, глядя вслед идущему Черномырдину, говорит: - Он всем изрядно насолил, Аборты сделать разрешил. Поборник вражьих инноваций И медицинских корпораций! Одни чего лишь стоят «Буки», Не приложил к которым руки. А вы - на грудь ему медаль! Медведев: - Мне побрякушек сих не жаль. Тебе вот, хочешь, приколю? Помощник: - Не умоляю, а молю, Оставьте грудь мою в покое! Я ничего не заслужил. А то начнут плескать помои, Что свет окажется не мил. Медведев: - Ну, слабонервный! Очень сложно Быть президентом, невозможно Супротив кланов устоять. И вот приходится частенько Им в чем-то либо потрафлять. Медведев: - Следующий! Подходит Жванецкий. Медведев: - Медаль я вешаю на грудь, Потом керни, не позабудь! Прими мацу, съешь огурец, А ты, Жванецкий, молодец! Мозги морочишь столько лет, Несешь потемки, а не свет. Тебе не верить нет причин, Ты настоящий, этой… сын! Нет, нет… Не камень в огород! Слагай слова, люби народ. Ну что тебе еще сказать? Лишь только слушать и молчать. Жванецкий: - Хочу сболтнуть я как невесте, Люблю народ я в энном месте. В определенных временах, А бедноту вообще – в гробах! Как Шендерович, я признаюсь, Хожу в народ и отмываюсь. Мне смерть, остаться не удел. И хоть на глаз я окосел, Мне не остаться в стороне, Смотрящим буду по стране. Поверьте, как мне все обрыдло, Людишки – низменное быдло! Сей контингент, как мелкий бес, Из списка ценностей исчез. Чего он стоит? Ничего! Вот в этом суть. Почти смешно. Не надо даже говорить, Совсем грешно его любить. Медведев: - Ну, настоящий! Почти свой! Подай мне лапу, жми домой. Через полгода приходи, Расчисти место на груди. Пока лежи, точи язык, Ведь ты давно уже старик. И помни, Райкин был удал, Но все ж «кукушку» потерял. Забыл себя, пошел ко дну. Но прежде он болтать отвык. В конце концов борзой язык Засунул в щелочку одну. Жванецкий ежась: - Проф-фес-ссия сплошной кошмар! Из жара – в лед, обратно в жар. Один от рака гробанулся, Другой в авто перевернулся. Почти порвало пополам. Так неуютно стало нам! Медведев: - Денница в этом виноват! Он видно вам и друг и брат. Отсюда всякие напасти, Отсюда низменные страсти. И много вас там собралось? Устали от себя небось? Сплошные козни, вечный спор, Пошел на вас мышиный мор. Жванецкий: - Попали, видно, мы за маты! О чем тут может разговор? Но так ли сильно виноваты, Что захлестнул нас этот мор? Болезни, подлости, грызня, Междоусобная возня. Хазанов шубу отобрал, Недавно кинули на нал. Кому то перешел дорогу, Зайду сегодня в синагогу. Там почитаю кабалу И помолюсь, наверно, злу. Медведев: - Давай, давай, легка дорога, Тебе поможет синагога И кодекс этих подлецов, Тьфу, заболтался, мудрецов!
На очереди Никита Михалков. Медведев: - Давай, сюда иди, Никита! Тебе почет, ведь ты элита! Какая мощь твоя династья! Медаль держи, себе на счастье. Ты здесь у нас почти что сон, И ты, я вижу, утомлен. Наверно это от искусств. Михалков: - Давно к нему уж нету чувств. И не осталось почти сил. Медведев: - Ты всю Россию утомил Банальным «солнечным» сюжетом. Не надо даже быть поэтом Да и давно пора понять, Тебе уж классику не снять. Михалков: - Но я хотел бы постараться. Медведев: - Но так и можно о…ся. И все, что нажил потерять. Так птицу счастья не поймать. Михалков: - Да вижу я идет ненастье. Но у меня моя династья. И вот вам всем моя рука, В ней ДНК от Михалка! Медведев: - Я от истории далек, Скажи, а кто он этот Михалок, Ужель великий Долгорукий? Михалков: - Да он же был его отец. Медведев: - С тобою не умрешь от скуки, Такое выдумать, капец! Михалков: - Да я и сам дрожу от страха. Но он был внуком Мономаха. Как от такого отказаться? Придется биться и сражаться. Иль победить, иль околеть, Но шапкой деда завладеть. Медведев: - Мне интересно самому, Но, если честно, не пойму. Мы все в Москве в большом угаре, Ведь твой отец был пролетарий И честно Сталину служил. Скажи, что он в стихах сложил? Михалков: - Но как же, как же «Дядя Степа»? Медведев: - Тогда шедевр, нынче – …опа, И для людишек наших смех. Михалков: - Но он тогда имел успех. Медведев: - А я слыхал, отец, был он склочник, Имел всегибкий позвоночник. Михалков: - Но гимн Советам написал И приближенным к Кобе стал. А я его достойный сын, Теперь, вот, знатный «тварянин». Медведев: - Да, ты у нас вельможа, пан, А вот скажи, Эль-Регистан, Не он ли гимн тогда сваял? Бумажку кое-кто читал. Михалков: - Да у меня готов ответ На болтовню от прежних лет. Поставлю точку, наконец, Нет, те слова писал отец. И он же новый гимн слепил. Медведев: - Ну да, ну да, совсем забыл, Когда с Андроном сверху силы На конкурс вы его тащили. Он преподал нам всем урок, Ровесник века, старичок… Детально так проник в слова, Аж прослезилась вся Москва. А ты, Никита, маху дал, Что в «Жмурках» роль свою сыграл. Какая внешность, какой стан, А тут, смотрю, блатной пахан. Тянуться надо не к народу, А прославлять свою породу. А то подумать может всяк, Не дворянин – простой босяк. Тянул, конечно, ты на грант, Но закопал в песок талант. Зачем же так, из князи в грязь. Вредна такая ипостась. На всероссийской быть арене, И, взять скатиться к блатной «фене». Михалков: - Да я же что? Все эпатаж. Медведев: - Ну да, ну да, сплошной пассаж. Здесь неуместен разговор. Ты есть наш первый режиссер. Ну ладно, все, шагай, Никита. Мы помним здесь, что ты элита. И у тебя в России чин. В Кремле ты нужный гражданин. Побольше было бы таких Заместо всяких и простых. В родстве пусть будет Мономах, Чтоб ты прославился в веках И не достукался до краха. А что до шапки Мономаха… Я посоветуюсь с «самим» И может, шапку отдадим В ответ на пользу и смиренье, Тебе на вечное храненье.
Медведев косит глазами вслед уходящему Михалкову, устало вздыхает и цедит сквозь зубы помощнику: - Еще их много? Помощник: - Просто рать! Медведев: - Ох, как устал их награждать! Пустую лажу в уши лить, За что не знаю, но хвалить. Жизнь президента, умираю!... Не знал, что будет вот такая. Всем улыбаться, руки жать, О всех про все в России знать. По крайней мере делать вид, Что за страну душа болит. Но временами мне бы грудь, Взять нахрен орденом проткнуть. Помощник: - Мою, свою или чужую? Медведев безнадежным голосом: - Да, мне без разницы какую.
12 Совещание о высшем образовании. В президиуме сидят: Пут̀ин, Медведев, Фурсенко, помощники. Пут̀ин, глядя в зал: - Ну вот, собрались ректоришки, Такие шустрые мальчишки! Как будто школьники галдят. Но слышу я мужицкий мат! Или вот это мне все снится? Нет, не понять мне их умом. Ну как над русским языком Свободно можно так глумиться? Медведев: - Да где он, русский их язык? Народ забыл его, отвык. Иль от ума, а может с лени Давно уж ботает по фени. Помощник: - Народ тут вроде не причем. На «ты» он с русским языком. И от стыда не жмурит очи Когда по «ящику» до ночи Один сплошной блатной базар. Медведев: - То «сливки» выпускают пар. Элита наша сплошь евреи. И их безумные затеи – С экрана лить сплошной понос. А русский ум тут не дорос Публично поклоняться мату. Какую надобно зарплату Чтоб разразиться до небес И слушать, как смеется бес? Помощник: - Иль взять, тут, прошлые года, Мы помним, первым Фарада С экрана матом испражнился, А после в простыни мочился, Забыв себя и прежний «бзык». Господь отнял его язык. Пут̀ин: - Ну, ты потише, обличитель! Пришел в ученую обитель, Получше уши растопырь. С своим уставом в монастырь Не ходят. Все же это цвет. Смотри, Садовничий, Курилов Ведут беседу очень мило И держат меж собой совет. То МГУ и ДАВГУ. Ну, полководцы! Не могу! Такой у них серьезный вид, Прям генералы пирамид! Ну что же… Мне пора вставать И дядям речь вовсю толкать. Как всероссийскому премьеру Давать совет и мерить меру Как не обрушить им систему. И чтоб любили стих, поэму В их заведеньях студиозы И чтоб следов метаморфозы Не видел посторонний глаз. И негативное о нас В простой народ не выползало. Избави Бог нас от кресала И искр в студенческой среде. Иначе быть большой беде!
Пут̀ин поднимается и стучит по столу: - Я начинаю совещанье, Большого требую вниманья! К вам заскочил на пять минут, В других местах давно уж ждут Моей святой и верной речи. Старайтесь вникнуть в саму суть, Я укажу вам нужный путь На нашей потаенной встрече! Раздаются громкие аплодисменты, ректоры прекращают переговариваться. Пут̀ин: - Тут, в общем, нечего лукавить! Я для чего вас всех собрал? Студента надо, надо грабить И понижать специально балл. Раздаются бурные аплодисменты. Пут̀ин: - Ишь расходились, лиходеи! И чтоб никто не ликовал, Их надо просто, без затеи Колоть без слов на черный нал. Раздаются бурные продолжительные аплодисменты. Слышны отдельные выкрики: «Браво!» Фурсенко: - Я предлагаю эту речь Для будущих веков сберечь! Это из разряда небылицы, Такое может лишь присниться. Пусть сгинут всякие сомненья, Останется лишь единение. Выкрик из зала: - Специалистам мест-то нет! Мы выпускаем много лет Студентов наших в никуда. Да и специальности - «вода». Психологи, экономисты, Прямой им путь потом в таксисты. А молодые институтки? Фурсенко: - Пускай идут хоть в проститутки! Диплом купила?! Если мель, Ступай подружка на панель! Пут̀ин назидательно: - Они разбиты на подвиды, А наше дело – пирамиды. Нас можно вовсе не любить, Но наше дело убедить Ваш молодняк в образовании. И чтобы отравить сознание Вам нужно поселить сомнение И вешать им на уши груз – Не поступить сегодня в вуз Перед собою преступление. Но денежки прежде всего! Они есть мера твоего, Конечно, уровня, пути. Клянусь, мне с места не сойти! Но коль дела твои так плохи, Ты за экзамен заплати И вновь откроются дороги. Продолжительные аплодисменты.
Пут̀ин: - Я, вот, про вражьи голоса… Мне непонятна полоса Иных отупленных сомнений. Вот взять меня. Я просто гений! И вас учу, слепых щенков. Платить кто в вузе не готов, Тот нам не надобен в дальнейшем. Смотрит в зал: - Вам все понятно, мой милейший? Вот взять правительство Адольфа… Да, да, немецкого вервольфа! В нем всякий за свой пост платил. А прежде марки те косил, Ловя удобное мгновение. В Европе многие так жили, Не бунтовали и не ныли. А вот у вас другое мнение. Вы знайте, жизнь всегда борьба. Вонзай клыки в хребет другого, И вам откроется дорога И ваша яркая судьба. Ведь человек не одуванчик. А оступился, знать, болванчик. Но неудача не порок, Помочь тут может кошелек. Голос из зала: - В России нищих девяносто Процентов, кажется, так мне. Пут̀ин: - Отвечу вам предельно просто. «Про нищих», это не ко мне! Взять институты нефти, газа, Вот там элитная зараза! А как легко там выступать! Одно сплошное понимание И в душу то образование, Ну, и, конечное в карман. Полуголос: - Доение и сплошной обман! Давно пора беречь природу. Земля принадлежит народу. Должна без всяких изменений Дождаться наших поколений. Пут̀ин: - Дождитесь этих поколений. Когда они еще придут? Вам не знакомы ветры вений? Они вам новое припрут. Впадать не надо в ностальгию. Возьми твою, мою Россию… Не всем должна принадлежать, Ее должна доить и жать Лишь иудейская элита, Из гоев выбранная свита. Ну и, конечно, из Европы. Их ныне голенькие …опы Придется нам «газком» прикрыть. Такое можно не любить, Но карта уж давно побита, Сейчас наверху одна элита. Вам остается лишь гадать. Она и будет все решать. Ресурсы, разные народы Суть гениальные уроды Для тех, кто ныне наверху. Что я сказать еще могу? Прерывает свою речь, смотрит на часы. Говорит вполголоса. Есть еще несколько минут. Пут̀ин: - Я понимаю все расстройство, Но объявить хочу устройство Большой политики своей. По Дарвину она - наука. Я понимаю, это скука! Но Дарвин первый соловей Межчеловечьих отношений Через скотов. Он вечный гений!
13 Помещение студии. Свин̀идзе, Позн̀ер, Радз̀инский. Сидят, развалившись в креслах. Познер по американской привычке положил ноги на стол. Разговор идет на производственные темы.
Свин̀идзе: - Мы тень наводим на плетень, Давно сплели и ночь и день. Мне непонятно самому, Зачем и выгодно кому? Я на Прибалтику подсел, Увы, настолько охамел, Свалил все в кучу, перемерил И в байки сам в свои поверил. Они – друзья, мы – оккупанты… Позн̀ер перекидывая ноги: - Так поступают дилетанты. Вот у меня есть тема – штаты. Но, несмотря на их утраты, И даже вероятный крах, Вовсю витаю в облаках. Я богоборчеством занялся. И Витя Гинзбург, он со мной. Но вот признаюсь, Боже мой, Недавно сильно облажался! Пришел он в студию. Привет! А сам-то стар, ума уж нет. И деньги «Нобеля» на стол, Чтоб на христианство мор пошел. А тут и время подпирает, Но «бабки» он не забирает. От страха кровь во мне застыла, А он пошел, запнулся было… Очки вдруг с лысины упали. Его, конечно, поддержали, Иначе рухнул бы на пол. Но все же с помощью ушел. Свин̀идзе поворачивает голову в сторону Радз̀инского: - А ты, Радзинский, что молчишь И ничего не говоришь? Радз̀инский: - Все уже переболтал. От всего давно устал. Рассказал о всех и всем, Не осталось больше тем. Да и мучает одышка. Пред инфарктом… Видно крышка. Жизнь моя давно в пассиве. Проплатил я в Тель-Авиве Место рядышком с Кобзоном. И, конечно-е, с Сионом. Сколько думок не лелей, Очень скоро Моисей Позовет в свои чертоги. Не опомнившись, с дороги, Трудно будет отвечать, Не придумывать и врать.
Позн̀ер, перекидывая обратно ноги: - Ты и в самом деле веришь? Радз̀инский: - Все равно ведь не проверишь. Но уверен во стократ, Существуют рай и ад. Между ними нету стенок, И свалившися с коленок Можно так прямой наводкой Побрататься с сковородкой. Мало то, что я еврей Да к тому же лицедей. В своей жизни кем не был, И себя почти забыл.
Раздается сильный удар в дверь. Слышится громкий смех. Радз̀инский хватается за сердце. Дверь открывается и на пороге возникает Жириновский: - По Останкино блуждал, Наконец к своим попал! Тут я не был с давних пор! И о чем ваш разговор? Не пора ли нам напиться, Осветить тем ваши лица? Радз̀инский печально: - Жизнь давно равна грошу, Через тряпочку дышу. Запах женщин и спиртного Для меня как для святого.
Жириновский морщит нос. Безнадежно машет рукой: - Не пойду я в магазин. Здесь собрался нафталин. В прошлом – слава и добро. Не осталось в вас артистов, Веет дух политбюро И замшелость коммунистов.
Позн̀ер снимает ноги со стола. Глаза его наливаются кровью: - Ты тут сильно не гуди! Жириновский: - Тебе плохо? Уходи. Сдай мне студию на час. Позн̀ер: - Разбежался тебе, сейчас!
Открываются двери. Заходят толпой: Ургант, Бильджо, Цыкало, Архангельский, Соловьев. Соловьев: - Чем нас больше, тем мы круче, Словно змеи жмемся в кучи. Бильджо: - Не хватает Хакамады. Жириновский поспешно: - Вот ее-то здесь не надо! Баба-дура-Хиросима! Раз метнул графин, жаль мимо! Хорошо что пнули с Думы. Дураки и остроумы Всем смертельно надоели. Весь свой век они хотели Не посеять и не сжать, Языками лишь болтать. Ургант вполголоса: - Хитрый парень Жириновский, Изворотливый и скользкий. Шпалы языком таскает И других лишь обвиняет. Жириновский достает из кармана еврейскую шапочку и одевает на затылок: - Ты послушай, сукин кот, Я есть русский патриот! В этой должности замечен В протяжении многих лет. На посту своем я вечен, Вот такой мой всем ответ! Радзинский в сторону: - Подфартило в этом Жиру, Разработал себе жилу До скончания веков. «Чемодан, вокзал, Израиль!» – Раз воскликнул и готов В стране имидж патриота. Вот и вся его работа.
Открывается дверь, заходит Максимовская. В руках держит какие-то бумаги: - Жириновский здесь гляжу, И сейчас же ухожу. Как он что-то говорит, Меня сразу же тошнит.
Поворачивается и уходит. Жириновский вслед, глядя в спину и ниже: - Чтоб ног не зрели кривизны Вползла пожизненно в штаны. Мозги кривые, кривой рот, Плюется ядом на народ. Познер: - Ну что на женщину напал? У ней средь мужиков обвал. Был бы любимый иль семья И не была б она змея.
Раздается робкий стук в дверь, больше похожий на царапание. Позн̀ер: - Не стучи, не наш ты зверь, Не откроем тебе дверь! За дверью: - Я приперся к вам на глядки, Отопритеся, козлятки! Я ваш верный карифан, А зовут меня Арк̀ан! Позн̀ер поднимается, открывает дверь, впускает гостя и смотрит на него поверх очков: - Да, и вправду, он, Арк̀ан, Наш одесский карифан! Проходи, быстрей вались, Кресло есть, в него садись! Арканов отдуваясь: - Кое-как добрел, в натуре, Давай ботать о культуре! Где сказал ты примоститься? Вижу я родные лица.
Садится на краешек кресла, снимает туфель, вытряхивает из него мусор: - Что-то сыплется в носок… Жириновский усмехаясь: - С твоей задницы песок! Ведь тебе давно при свечке Надо греть бока на печке.
Арканов поднимает голову, наливается злобой. У него трясутся руки: - Жириновский, изувечу! Жириновский: - Не боюсь я, и отвечу! Я как тот, ну вечный жид, Мне рекорд принадлежит Пребывания в нашей Думе. При делах я и при сумме. Мне до ваших передач, От которых смейся, плач, Заявляю нынче смело: Никакого нету дела! Вот возьмем тебя, Бильджо, Неудачливый ты Джо! Всех других ты повторяешь Да помои ковыряешь. Муз талантливых лишенец, Говорят ты извращенец. Ну, признайся, без обид, Видно это в твоем слове. И скажи, ты красишь брови? Иль приклеил, прилепил? Бильджо: - Говорить с тобою нет сил… Позн̀ер встает, поднимает руки и почти что кричит: - Побывать в моей вам шкуре! Хватит спорить о культуре! Разрешаю говорить, Но словами не сорить. Ургант: - К нам Сорокин прилетел, Розенталя хочет ставить. Он настолько осмелел, Что решил …овно прославить! Жириновский: - Что, детишки Розенталя В самом деле дерьмо жрали? Кривится от отвращения. - Это все еврейский бред Есть фекалии на обед! Бильджо: - Эту лажу нам не лей! Ты как будто не еврей! Ты летал за столько миль В благодатный Израиль! Жириновский: - Не скрываю, да, летал. На могилке побывал. Убедился наконец Где отдал концы отец. Бильджо: - Жириновский, все ж ты лжец, Может это не отец! Все давно кануло в Лету, Доказательств твердых нету. Там тебе всучили дрянь. Мы посмотрим, приторань Одеяло, еще, плед. Где валялось столько лет Это сие барахло? Столько времени прошло? Заявляю тебе смело: То, что было, все истлело! Всех опять ты разыграл Чтобы снова править бал.
Жириновский багровеет. Внезапно поднимается и толкает Бильджо. Тот вместе со стулом падает. Жириновский набрасывается сверху, дает пощечину. Одна из бровей Бильджо отпадает. Жириновский торжествующе кричит: - Я недаром говорил, Что ты брови прилепил! Ты, Бильджо, коварный бес! Может у тебя протез Есть пониже, где живот?! Бильджо: - Я припомню тебе, скот! Позн̀ер Жириновскому: Все, тебя я удаляю. Что с тобою я не знаю. Сам теперь себя суди, Побыстрее уходи! Не сверзися со ступенек! Жириновский выходя: - Да пошел ты, академик! Постарайся, не забудь Увеличить свою грудь, Чтоб повесить все медали, Что себе вы сами дали! Средь себе подобных рож Ты на Брежнева похож! И от пяток до макушки Готов вешать побрякушки! По коридору бежит Милявская с криком: - Надо ж этому случиться, Потеряла ягодицу! Я у вас тут не была? Вдруг забыла и ушла? Ошеломленный Позн̀ер отрицательно машет головой. Милявская: - Ну не жизнь! Сплошная муть! Обронила вчера грудь. Губы лопнули намедни, Обращусь, наверно, к ведьме. Может что заговорит, А то все на мне болит. Жириновский ухмыляясь: - К ведьме путь такой простой. Обратись к себе самой. Стоит в зеркало взглянуть, Проберет такая жуть! Милявская бессмысленно смотрит на него и говорит: - Вместо тела просто латки, Тут и там одни заплатки. Нет, я, видно, утоплюсь И в Одессе схоронюсь. Жириновский: - Ничего с тобой не выйдет, Из тебя же дух не выйдет! Способ я тебе нашел, Нужен только острый кол. Очень твердый, очень длинный… И, конечно, из осины. Открывается дверь и высовывается голова Цыкало. При видя Милявской его лицо перекашивается: - Это ты, зубная боль?! Милявская: - От меня себя уволь! Цыкало: - У тебя ужасный вид. И сейчас меня стошнит. В это время возле них появляется балерина Волочкова. Тяжело дышит. Щеки подпрыгивают, силиконовые губы вздрагивают. Искусственная грудь колышется. Волочкова: - Я вес случайно набрала, С трудом, но все же доползла. Трудна к известности дорога. Милявская: - Да, тут ступенек очень много, Ну, как зубов в акульей пасти. Тренироваться надо, Настя! Крутиться на одной ноге, Как будто горной кабарге. Жиры успех не принесут. Волочкова: - Да я подсела на фастфуд. С собой бороться нету сил. Вчера партнер, вдруг, уронил. Едва конечность не сломала. Ну, одним словом, я попала. И чтоб быстрее освежиться Придется в клинику ложиться. Вдруг из-за угла выпрыгивает Ксения Собчак с кофейником и в одно мгновение выливает Волочковой кофе за шиворот. Та испуганно визжит. Собчак: - Получай подарок, стерва! Мне не будешь портить нервы. Мне от зависти не спится, Я одна здесь «кобыльвица». Волочкова убегает. Собчак: - Наконец врага побила! Милявская: - Сильно передозерила! Собчак: - С передозом есть вопрос, Шелушится шибко нос. Но зато я кайф поймала, И плескала б и плескала. Милявская поворачивается и уходя говорит: - Ты не баба, сущий Бонд! Что подумает бомонд? Собчак: - Если вправду хочешь знать, Мне на вас на всех на…ть! Стоящий молча Жириновский неожиданно запевает: - Я вам сейчас спою о том, Что здесь давно уже дурдом. И там и здесь, в конце концов, Собралась уйма подлецов.
Он поворачивается к Позн̀еру спиной. Тот внезапно срывается с места и пытается пнуть Жириновского в зад, но промахнувшись, падает. Жириновский поворачивается, смотрит на лежащего Позн̀ера и говорит: - Ну, вот она сама и суть, Не можешь даже в анус пнуть! И видно мне, конечно, вам, Вы превратились в мерзкий хлам!
Мимо проходят Эрнст и Швыдкой. Швыдкой: - Не надо быть в начальстве шкурой, Я сам командовал культурой. Эрнст: - Какое в этом есть значение? Швыдкой: - От вас мне надо уважение! Эрнст обнимает собеседника и похлопывает его ладошкой по лысине: - Ну, старичок, ведь ты спалился. Швыдкой: - Зато так классно наварился! Эрнст: - Ну, вот вали всех славно слив Ты в наш любимый Тель-Авив! Швыдкой: - Но там меня никто не ждет. Там каждый жид, ну, сущий жмот! Никто и шекеля не даст. А здесь, в России, планов пласт. И я живу для передачи. Но издержался сильно, значит, От возникающих проблем, Коль, вот, не стало новых тем. Эрнст: - Все детально точно взвесив, Из дерьма ты делай смеси. Добавляй туда помои, Чтоб хлебали это гои. Швыдкой: - Видит Бог, всегда старался. Эрнст: - Да! Но ты проворовался. Швыдкой: - Пока спали ротозеи, Я почистил все музеи. Воровство не есть порок, Надо мною веет рок. Но простит меня Иегова, Воровать я стану снова. Это все как без обеда. Стибрить что-то – мое кредо. Эрнст: - Вот с того и полысел! Слышал я, ты что-то пел На какой-то передаче… Швыдкой: - Разве может быть иначе? Я везде стремлюсь поспеть, Танцевать хочу и петь. Для меня что верх, что дно, Где блистать мне все равно. Эрнст: - Что творишь ты, очень склизко. Для министра сильно низко. Хоть ты экс-функционер, Должен быть с тебя пример. Вот недавно был помпезник, Так на нем известный Резник, Наш хваленый адвокат Извивался, словно гад. Он, приняв стакан, селёдку, Так наяривал чечетку! А потом гнусаво спел, Захлебнулся, захрипел… Было, чуть не облевался, Долго кашлял и сморкался. Наконец присел на стул, Что-то крякнул и уснул. Швыдкой: - Все не так уж и тревожно, Для еврея это можно. Мы, евреи, не послед, Но в России много лет Видят только наши рожи. Впрочем, это не тревожит.
14 Министерство сельского хозяйства. Коллегия. Сидят. Пут̀ин, Медведев, министр. В зале присутствуют корреспонденты. Пут̀ин: - Что же, можно начинать… Наклоняется к министру: - Ты подумай что болтать. Ну, цифирью посори, Если трудно станет - ври. Кучи три наобещай Про кредит и урожай. Министр выходит к трибуне, смотрит в зал и говорит: - На кону у нас вопрос Про российский, про сельхоз. Как бы это вам сказать, Чтоб не сильно испугать... Что творится, не конец, Но, возможно, и, «писец»! За собой сожгли мосты, Обанкротились «кресты». Что не банк – сплошной «иврит», Хрен возьмешь какой кредит!
Пут̀ин Медведеву, кивая на министра: - Не вписался в поворот, Что за чушь он там несет? Медведев: - Выпускает, видно, пар И гребет руками жар. Министр: - Но уйдет все наносное… Корреспондент: - Все в России привозное. Вот, возьмите вы продукты: Злаки, мясо, овощ, фрукты. Иль Европа, иль Китай, Только успевай глотай. Наш министр не соврет. Что в России не растет? Разный овощ или фрукт, Так зачем чужое прут? Пут̀ин покачивая ногой: - Мне приятней будет слива Не с Кубани, с Тель-Авива! Да и с Турции неплохо… Что касается гороха, Или долбаной пшеницы... Пусть Кубанские станицы Могут этим заправлять, Но, конечно, торговать Мы свободно не позволим! Не видать и век им воли! Как же можно дать самим? Ведь не царский, мой режим! И, конечно, глобализм, Неприятный мерзкий «изм». На него же не накласть, Он святая наша власть. Мы такие. Все мы вместе, Словно куры на нашесте. Можно вниз туда валить, Не задумываясь, лить. И такое не приснится! А вы мясо и пшеница! С возмущением отворачивается. Корреспондент: - Что сейчас скажу, не лесть, Что покушать все же есть! Чтобы там не говори, Но вопрос, а что внутри? Все мы слабо очень знаем Что в себя употребляем. И вопрос мой очень прост, От кобылы сивой хвост Вдруг у внуков народится? Да уж легче утопиться! Иль от страха помереть, Чем такое лицезреть. Министр собирается ответить, но его перебивает Пут̀ин: - Да, конечно, «ешки» есть, Весь вопрос, кому их есть? Кто с «мандатами» живет, Тот вообще-то их не жрет. Что касается народа… Разводит руками. - Для него у нас свобода. Может «ешки» потреблять, Может с голоду сдыхать!
16 Коллегия МВД. За столом сидят Пут̀ин, Медведев, Наргалиев. Пут̀ин наклонив голову и понизив голос: - Вот он, сладостный момент! В каждом кресле – каждый мент! Наргалиев горделиво: - Здесь завоет даже волк, В нашем зале целый полк! Да и в целом по России Есть дивизии большие. Хоть людишки наши ноль, Все равно для них контроль, Нет, никто не отменял! Если ж кто-то не понял, Да, из смертных и простых… Показывает кулак. - Мы лупасим им под дых Чтобы рот не разевали И про то не забывали, Кто есть Авель, кто есть Каин, Кто в конце концов хозяин! Медведев Наргалиеву: - Ваше время, вот, настало. Пут̀ин: - Но по-прежнему их мало! Если сбросить сентимент, Каждый третий – должен мент. Он нам нужен, он народ, Остальные – просто сброд! Поднимается, смотрит в зал на погоны: - Наконец к вам смог попасть, Вы в России нынче власть, Ее сила и оплот. Я вам выбил массу льгот. Нелегко, вспотеть пришлось Чтобы легче вам жилось. Обойдуся малословьем, Мы взрастили поголовье. Вас сейчас без лишних слов Миллиона два голов. Вы для власти нынче щит, Хоть от вас казна трещит. Будем далее вас растить И лелеять и любить. Наргалиев: - Рука руку всегда моет. Участковый из зала: - А народ от нас уж воет, И боится и бежит. Мы для них хреновый щит! Пут̀ин с досадой: - Вас сюда зачем позвали? Вы, я понял, не поняли?! Вы должны не их беречь, Вы для них не щит, а меч, Или просто толстый дрын Что гуляет ниже спин! Наргалиев вскакивает, глаза мечут молнии: - Здесь откуда этот гусь?! Я с ним после разберусь! Доболтался до фингала. Пусть-ка топает из зала, Да в приемной подождет. С возмущением: - Вот какай средь нас народ! Пут̀ин: - Да, действительно, хреновый! Голос из зала: - Он наш лучший участковый. Наргалиев: - Офицер, я вспомнил, жаль, Вешал сам ему медаль. Пут̀ин: - Из другого сделан теста, Среди вас ему не место! Мягкотелость есть порок! Если в зубы дать не смог, Значит, близость есть к народу. Не достигнет вершин сроду. Вот в Америке, в пример, Там-то каждый офицер Знает место, с ним и меру. Легко делает карьеру, Не косится на народ. Для него есть власть оплот. Для него там рядом ниша, И кормушка, да и крыша. Остальное наносное, Отовсюду привозное. Там не есть простой народ Становой ее хребёт. Поднимает глаза к потолку, сцепляет руки: - Мы, вот, тоже тем путем Раскорячившись бредем. Понаперли азиатов На мизерную зарплату. Дружно едут, хоть и хнычут. Но для вас они добыча, Для своих они - элита. Из зала: - Как один они бандиты, Да торговцы наркотой. Вся их жизнь – сплошной разбой! К ним и урки, все с Кавказа! Не хватает уж спецназа Чтоб подонков усмирить. Как же с ними можно жить? Коль тут с вами президент, Знайте, что сплошной процент Поднатужившись не ждут. Вот они то и дают. Проститутки, наркота, Чурки, наша сволота… В голове одно круженье, Просто светопреставленье! Нет, пора вводить уж смерть… Пут̀ин насмешливо: - Лучше что-то поиметь! Что сказали, хрен-то с ним! Вот, к примеру, Древний Рим Был смешеньем разных наций… Делает шаг назад: - Но не слышу я оваций! Дело в том, что в мире зла Есть от рая острова, Как средь хлама есть обновки… Я к тому, в стране «рублевки» Для элиты эталон! Охраняет их омон. Все красиво, не зазорно. Но, а то, что «пояс черный» Обложил со всех углов, Сей вопрос совсем не нов. Путь то трудный, не для всех, Выбивайтеся наверх. Ну а там, повесив ноги, Отдохнете от дороги. Не приснится вам и в снах, В золоченых номерах. Хоть давно не пионер, Привести хочу пример Про буржуйские, про «штаты». Голос из зала: - Не хватает нам зарплаты И других различных норм! Медведев: - Так ищите сами корм! Наргалиев: - Необъятное объять? Пут̀ин: - Главное – вовремя изъять. Наргалиев: - Изымаем, изымаем, Но везде не поспеваем! Это знаете ль не шутки, Сунуть руки к проститутке! Каждый вылазить карман, Не вникая в стыд и срам. Пут̀ин: - Если есть к тому мотивы, Не остаться без наживы, Нет, не стоит в стыд вникать Что в карманах надо брать! В зале проносится гул одобрения, некоторые сотрудники поджав губы, смотрят в президиум. Поднимается полковник: - Ну а внутренние службы? Между нами нету дружбы, И пойдут о разном толки… Медведев: - Да они как в тундре волки! Не бояться надо их, Режут старых и больных.
Такие вещи - на любителей. На очень специфических любителей (к коим я не отношусь). По слогу памфлет, можно сказать, получился. По смыслу - сомнительно. Политика в <псевдо>иронической поэзии редко кому удаётся. Вы - не исключение.
Ипать-капать сколько текста. И в рифму! Ихь в восхищении!
Аффтор! Я понимаю Вас, все мы в той или иной степени склонны поносить и смеяться над власть имеющими. Но этот период надо перерасти, да-да. В компании подростков, да под пиво зачитайте - станете героем дня. Но в литературном мире вам пака делать нечего.
-1
