В далёких, нда, - уже далёких семидесятых годах прошлого века на экранах всех кинотеатров СССР неслись на лошадях, метко стреляя из луков и винчестеров, отважные индейцы…

Многие девчонки бережно хранили в своих альбомах и тетрадках портрет Гойко Митича, югославского киноактёра и по совместительству главного индейца страны советов… Мальчишки бегали с самодельными луками, стрелами и томагавками, в выгоревших на солнце волосах гордо красовались птичьи перья. Крики «Хейя, хейя!!!» разносились по всем городским дворам и сельским улицам.

На улицах и во дворах нашей станицы одиноко прогуливались курицы. Все петухи напрочь лишились своих красивых и пышных хвостов и от того стыдливо сидели в темноте курятников, опасаясь выходить под солнце всем курам на смех.

- Минька! Минька!!! Ты где, холера тебя возьми?! Выходь щас же, байстрюк* ты эдакий! Выходь немедля, хужей будет!

Минька затаился на сеновале и зарылся в пахучее сено. Нестерпимо хотелось чихнуть. От колкого сена зудело все тело, но мальчишка стойко, как и подобает настоящему индейцу, переносил все эти тяготы и выходить не собирался. Выйти к бабушке Арине сейчас, под горячую руку?! Ну, уж нет. Это же означает добровольно встать к индейскому столбу пыток. К этому Минька был не готов.

Бабуля не успокаивалась и продолжала поиски во всех доступных ей местах, но забраться на верхотуру сеновала ей было не по силам. Так что в ближайшее время Минька был относительно спокоен за своё будущее. Вдруг внизу заволновался и затопал копытами конь, следом послышалось кряхтение и покашливание деда. Минька поглубже зарылся в сено и замер, стараясь не издать ни звука. Дед – это уже серьезно. Он с лёгкостью мог забраться не только на сеновал…Послышался звонкий шелест насыпаемого в ведро овса и нетерпеливое всхрапывание Валета - гнедого работящего коняги с тёплыми мягкими губами. Затем тихо брякнула сбруя, и вдруг заскрипели ступеньки лестницы… Сердце мальчишки гулко забилось и ушло в пятки. Скрип стих и на сеновал проник едкий дым дедова самосада…

Минька тихонько разгрёб сено на полу и заглянул в щель между жердями. Дед Семён сидел на третьей ступеньки лестницы и попыхивал горьким дымком самокрутки. Лезть дальше он, похоже, не собирался. Биение сердца постепенно стало приходить в норму. Тут вдруг неожиданно, не оборачиваясь, дед заговорил громким шёпотом:

- Ну чё, пострелёнок затихорился, замаскировался и не дышишь поди? Эх ты, Чингачгук Красное ухо… Вот ужо бабка доберётся до тебя с нагайкой-то.

Минька шумно вздохнул и тоже шёпотом ответил:

- Не-а, не доберётся, ей сюда ни в жисть не забраться. Побоится лесенку сломать.

Дед затрясся и тихонько захихикал:

- Ишь ты, соображалистый какой. Сразу видать, чьей ты породы стригунок. Ну ладно, сиди тут тихо. Бабке нашей под горячую руку-то лучшей не попадать. А то точно ухи красные будут. По себе знаю… Гкхм… Я тебе попозжа поесть чего-нибудь принесу, а то с утра поди с пустым животом бегашь. Нет, ну надо же чего учудил Зоркий Сокол, тишь твою….

Дед снова затрясся в тихом смехе, Минька шумно, виновато вздохнул и шмыгнул носом… Ведь как хорошо началось это утро… По просьбе Миньки, дед Семён ещё три дня назад привёз с дальнего болота прямой и толстый ивняк. Вчера вечером помог мальчишке смастерить хороший, ничуть не хуже, чем в фильмах, лук. Даже тетива была настоящая, из конского волоса. Стрелы Минька решил смастерить сам. Выбрав тонкие, лёгкие и прямые ветки ивы, он нарезал их по одному размеру, потом сбегал на речку и набрал там гусиных перьев для оперения.

Стрелы получились на загляденье, совсем как в кино. Хвостовое оперение из гусиного пера серебром отливало на солнце. Сегодня с утра Минька решил сделать одну стрелу совсем уж по-настоящему. Он наскоро позавтракал и быстро улизнул к соседу - деду Матвею. Там он давно присмотрел каплевидные металлические бляшки на старом чересседельнике, что висел на жердях денника. После недолгих уговоров, дед Матвей отковырял ему одну блестящую каплю.

Дома, с помощью дедова напильника, Минька навострил бляшку и придал ей должную форму наконечника настоящей индейской стрелы. Затем он вставил и примотал сыромятным ремешком наконечник к самому лучшему и прямому ивовому пруту. Прошёлся мелкой наждачной бумагой и по древку стрелы, и по наконечнику. Заключительным аккордом было покрытие стрелы коричневым густым лаком. Наконец все было готово. Наступила долгожданная минута испытания…

Минька вышел в центр двора и, замирая, наложил на тетиву творение своих рук. Задрав голову, он изо всех сил натянул лук и отпустил тетиву. С тонким посвистом стрела устремилась прямо в голубое небо… Ему показалось, что она долетела до самого облака, напоминающего коня. Мальчишка с восторгом, устремив глаза ввысь, наблюдал за завораживающим полётом стрелы. Та, замедлив свой полет, перевернулась и с таким же лихим посвистом, играя на солнце серебром оперения, отвесно направилась к земле. На всякий случай Минька отпрыгнул под навес. Уже оттуда он продолжал наблюдать за чарующим полётом… Он не видел и не слышал ни чего вокруг. Стрела отвесно и стремительно приближалась, набирая скорость… Вот, вот она вонзится в землю…

И она вонзилась, вонзилась прямо по центру двора – точно в голову лучшей бабушкиной несушки. Курица, издав прощальный квох, замерла, широко распластав рябые крылья… И тут из сарая послышался шорох юбки и призывный голос бабули:

- Цыпа-типа, цыпа-типа, типа, типа, типа!!! Ох, да что ж энто деется!!! Ой, лишеньки мне!!!

Причитая, бабуля застыла посреди двора, где со стрелой в затылке делала последние движения в жизни лучшая во всём хуторе несушка.

- Ах ты, варнак! Ах ты, лихоимец! Минька, байстрючонок ты этакий, а ну-кась, подь сюды!!!

А варнака, лихоимца и байстрючонка во дворе уже не было. Быстрей стрелы он вылетел на зады двора и пулей взлетел на сеновал… Вспоминая все это, Минька снова со всхлипом шмыгнул носом и, изогнувшись, почесал спину. Снизу опять скрипнули ступеньки, и коричневая, жилистая рука деда поставила на приступку миску, в которой лежали пяток картошек, шмат сала, лук и горбушка домашнего хлеба… Быстренько смолотив всю снедь, Минька снова зарылся в сено и задремал. Проснулся он от, доносящихся до него голосов деда и бабули:

- Арина, да что ж ему там век сидеть?!

- Ни чё, ни чё, пущай вот посидит и подумат, как такие вот пакости делать! Ведь така несушечка была, лучшей её во всём хуторе не было!

- Да ладно тебе, что ж она тебе золотые яйца несла что-ли? Рано или поздно все одно на лапшу бы пошла. Видно така ей планида вышла в жизни, тако вот предначертание…

Бабушка заговорила в полный голос:

- Я вот щас начерчу вам планиду, тебе по спине ухватом, защитник, а ему по заднице нагайкой… Эй ты, где там?! Слазь давай, я баню истопила… Иди со своим заступником, парься, да мойся. Белье на комоде возьмёшь. Ох, ладно пошла я корову доить…

Миньке стало ясно, гроза миновала. Он весело спрыгнул с сеновала и отправился с дедом в баню… Вскоре к ним присоединился сосед, дед Матвей. Он ещё в предбаннике забасил:

- Кудрит твою… Натопили не продохнуть… А у меня баня дымить стала хужей парохода, спасу нет. Я уж, Сёма, у тебя сёдни помоюсь?

- Да плескайся на доброе здоровьице. Вот только ты теперь по двору ходи с опаской, да на небо почаще гляди.

- А чё? К чему это ты такие упреждения гутаришь.

- К тому, что индейцы у нас неподалёку от хутора объявились.

- Каки-таки индийцы? Те, что в фильме больше поют, чем гутарят что ли?

- Эх, темнота… Поют индийцы, а индейцы - это воины, на лошадях не хужей казаков скачут и стрелой белку в глаз бьют… Ладно, пошли париться.

После бани они, ожидая бабу Арину и соседку бабу Агату, сидели в летней кухне и попивали ядрёный квас с ледника. Вернулись женщины из бани и стали собирать на стол. Наливая густую домашнюю лапшу с курятиной, баба Агата спросила:

- Арина, а это в честь чего у вас праздник такой? Никак кака-никака несушка нестись перестала?

Дед Семён захохотал в ответ:

- Точно угадала Агата, навОвсем перестала… Такая ленивая зараза, что и двигаться не хотела, не то, чтобы с петухом шашни разводить… Легла посередь двора и замерла. Одна ей дорога оказалась в лапшу… Нам на радость!

Бабуля сердито загремела кастрюльками, а Минька молчал и сопел в тарелку… Дед налил в рюмки из запотевшего графинчика прозрачной жидкости, хитро улыбнулся и, подняв рюмку, продолжил:

- Ну, давайте! Помянем героически погибшую за свободу индейского народа курочку Рябу!

Бабуля опять громыхнула кастрюлями:

- Семён, не зымай! Не буди лихо, пока оно тихо… Я ведь тоже шуткануть могу - скалкой али ухватом…

Взрослые остались за столом, а разомлевший от бани и вкусной лапши, Минька отправился спать. Он ещё услышал, как бабуля красивым голосом запела песню про казака и доску сломанную. Тут же его сморил сладкий сон. Ночью ему снились индейцы, стрела с золотым оперением, почему-то вместе с ними была курочка Ряба и вокруг блестели золотые яйца…

*байстрюк - Внебрачный ребёнок (внебрачный сын, внебрачная дочь) — сын или дочь родителей, не состоявших в законном браке на момент рождения этого ребёнка.