Я не собирался нигде останавливаться, а прямиком проехать по Блу-стрит до неприметной, как и большинство, улицы, где жил Чак.
Весь дом 33 исписан разными фразами. Некоторые содержат в себе хоть какой-то смысл, а некоторые – нет. Вот что умного во фразе «сдесь был …»? Разве можно назвать этого человека интеллектуально образованным? Думаю, нет. Вполне возможно, что он и школу-то не закончил, если даже в такой короткой фразе сделана ошибка.
Но некоторые надписи - более чем умные. К примеру: «Нет нацизму!», «Продажные политики!», «Да здравствует пацифизм!» Хоть и написано краской на стене жилого дома, что является общественным вандализмом, но люди, написавшие их, достойны уважения. И я всячески поддержал бы их, если бы те выступали с такими лозунгами перед публикой. Но, к сожалению, они ограничились лишь порчей государственного имущества.
Припарковавшись возле красной «Шевроле», я перешёл дорогу и оказался прямо перед домом 33. Осталось только подняться на четвёртый этаж и узнать, как поживает мой друг, и что он так долго не появляется на работе.
Проходя к киоску, чтобы купить сегодняшнюю газету, я краем глаза заметил, как из подъезда выходят четверо в странных чёрных балахонах. Первым, кажется, вышел их главный, потому что он постоянно оглядывался, нервничал и торопил остальных. «Быстрее, а то нас заметят!» - слышал я его хриплый голос. Остальные же трое не сильно спешили. Они спокойно перешли дорогу и сели в припаркованное красное «Шевроле». Главный немного потоптался рядом с машиной, нервно осмотрелся, а затем сел и вместе с остальными поехал вдоль Блу-стрит. Пока он осматривался, я успел заметить на его шее большой медальон, который выглядывал из-за чёрной рясы. Он показался мне очень знакомым. И где я мог видеть что-то подобное?
«Шевроле» завернула за угол и подозрительные люди скрылись.
- Кто это? – послышалось сзади. - Я не видел их прежде. Какие-то странные типы, – это спрашивал продавец газетного киоска, возле которого я стоял. - Вы не знаете кто это такие?
- Понятия не имею, - ответил я уклончиво и уткнулся носом в газеты на прилавке. Но, кажется, я понимаю, кто это может быть. Эти балахоны, медальон… Но что они здесь делают? Неужели…
Я снова посмотрел вверх. Окна в квартиру Чака по-прежнему были открыты.
- Вы сегодня видели Чака Белсона? – обратился я к продавцу.
- Да, он выходил, чтобы купить газету, затем снова поднялся к себе домой. Выглядел он, откровенно говоря, неважно. Голос у него был хриплым и кашель такой нехороший. Я порекомендовал ему обратиться к врачу. Но он ничего не сказал, только поблагодарил меня за заботу и ушёл.
- Он в последнее время мало работает. Здоровье подкачивает.
- Да-да… Это всё возраст…
Я всё ещё думал о тех странных людях. Нельзя долго чесать языком с этим газетчиком! Вдруг с Чаком что-нибудь случилось!
- Спасибо, - поблагодарил я продавца газет, но он всё что-то говорил и говорил. Я его уже не слушал, а он всё продолжал и продолжал.
«Странный человек» - подумал я и отошёл в сторону.
«Может ничего и не произошло. Возможно, я зря беспокоюсь и с Чаком всё в порядке…» - я обдумывал кучу возможных ситуаций и их последствий, пока поднимался на четвёртый этаж.
В подъезде было грязно. И очень неприятно пахло. Благодаря жильцам, особенно из квартиры 17, рядом с Чаком, это помещение отличалось особой «свинячестью». Постоянные крики и шум разбитой посуды - уже обыденное явление в 17 квартире. Там живёт молодая пара. Он – безответственный, самовлюблённый эгоист, она – истеричная, болтливая стерва. Чем не идеальная пара? Он пьяным приводит любовниц прямо домой в любое время суток; она их бьёт - выгоняет, а затем лезет разбираться с муженьком. Каждый, кто живёт рядом, обязательно прислушивается к разборкам этой парочки. Трудно описать словами, но что-то похожее – драка маленьких обезьянок за банан. Кто громче и оригинальнее крикнет, того и добыча. Вот и они орут друг на друга такими неологизмами, что ни одному словарю в страшном сне не снилось. Соседи потом (естественно между собой) выясняют, кто же победил в очередной словесной битве. Странно, что дело не доходит до кулаков. Кажется, они просто боятся друг друга покалечить.
У каждого в этой семейке свои недостатки, но хочется выделить один, принадлежащий жене. Её язык не то, что без костей, а не знает вообще никаких норм приличия, не умеет хранить тайны и секреты и трещит без остановки. Обычно именно из-за него разгорается большинство скандалов.
- Ты не можешь держать язык за зубами! Это же моя личная проблема! Неужели ты не понимаешь?! – кричал он.
- Да я ничего такого не сказала. И разве можно вообще о таком молчать! – громче него отвечала она. И тут начинается битва.
Соседям даже можно было открывать тотализатор, настолько интересна (и прибыльна была бы) квартира 17.
Всё это я, естественно, узнал от Чака. Мне ни разу не довелось застать такую разборку, но своему другу я верил на слово.

Поднявшись на четвёртый этаж, передо мной показалась неприметная, стандартная дверь, как и все вокруг. Это квартира Чака Белсона.
Внезапно, моё внимание привлёк жуткий скрежет. Я огляделся. Это маленькое, старое окно противным скрипом нарушало тишину в подъезде и действовало мне на нервы. Оно отдавало такой стариной, что казалось, видело и Наполеона, и Бисмарка, и ещё много кого. Петли не смазывались целую вечность, а ветер, словно, играет с ними: то открывая, то снова закрывая старое, засиженное мухами окно. Этого звука не могло выдержать ни одно живое существо, имеющее слух. Подойдя ближе, я попытался закрыть этот источник, режущий уши, но мне помешала небрежно подсунутая палка. Не совладав с нервами, я смело схватил этот сучок и швырнул куда подальше. Окно закрылось – звук пропал. Я почувствовал себя античным героем, победившим страшное чудовище, терроризирующее всю округу.
Образовалась полная тишина. Она была столь соблазнительна, что я ненароком опёрся о стенку и закрыл глаза. Как это прекрасно: уши отдыхают, ничто не заставляет мозг сильно напрягаться. Изумительно. Так бы и стоял весь день. Но в самый неподходящий момент поехал лифт, точнее сказать не поехал, а поскрипел. И вся моя нирвана сошла на нет. Груда металлолома со скрипом, лязгом, громом постепенно поднималась всё выше и выше. Атмосфера просто идеальна для появления монстров из-за углов. Только вот не хватает качающейся лампочки и темноты вокруг. Без малого Альфред Хичкок.

«Фантазия включилась, - подумал я, - надо её выключить иначе совсем задумаюсь и забуду, зачем пришёл».
Немного самовнушения и я снова вернулся в реальность.
Лифт уже приехал на место (груда металла остановилась, и слышно было, как по пролёту потопали женские каблучки), а я до сих пор стою возле квартиры Чака, и так и не удосужился позвонить в дверь. Со мной никогда такого не происходило. Обычно, если прихожу, то не обращаю внимания ни на какие мелочи. А сейчас вся эта суматоха с окном и лифтом изрядно притормозила меня.
Я потянулся к месту, где располагался звонок. «Странно, - пронеслось в голове, - он же был здесь последний раз». Из стены же торчали только проводки разного цвета и, соприкасаясь, искрили.
Мне всё это определённо не нравилось: сначала люди в балахонах, затем медальон, теперь оторванный звонок. Я шагнул в сторону и в этот момент под ногой хрустнул какой-то предмет. Неожиданно - это дверной звонок. Он бесцеремонно валяеся рядом со мной и не выполняет своей единственной обязанности – первым встречать гостей. Я поднял его и рассмотрел поближе. Теперь он точно никуда не годен. Может, конечно, до меня у него ещё был шанс послужить и повисеть возле двери, но теперь – нет. Он полностью в нерабочем состоянии. Взяв то, что от него осталось, я встал точно напротив двери.
Оставалось только постучать и надеяться, что Чак не спит. Первый раз я легко ударил по двери костяшками пальцев, но никто не открыл, я ударил сильнее, но реакция та же. Я начал беспокоиться. Сделал три сильных удара кулаком по двери (это было больно) – реакции никакой. Я потоптался на месте, покрутился, посмотрел вправо, влево, наверх, вниз и назад (как будто это поможет) и постучал снова.
«Не мог же он так крепко заснуть…» - пронеслось в мыслях.
- Чак, ты дома!? – я уже начал кричать через дверь и, буквально, ломится внутрь, но ответа так не было.
Я топнул ногой, что есть силы, и мой взгляд попал на дверную ручку. Что-то в ней явно было не то. Кто-то прикоснулся и оставил на ней красный отпечаток. Цвет не был похож на краску или что-то подобное. Это была запёкшаяся кровь. С губ у меня сорвалось: «Боже мой…» Сердце начало биться чаще, руки задрожали, начала кружиться голова. Но взяв себя в руки, я дёрнул за злополучную ручку, и дверь распахнулась.

Передо мной открылась прихожая квартиры Чака Белсона. Через неё я увидел и открытое окно, и развевавшиеся занавески, и проходы к другим комнатам.
Слева висела доска с крючками для одежды, которая, как обычно, была полупуста. Только одинокие шарф и шляпа занимали пару фигурных крючков. Я составил им компанию своей курткой и решил пройти дальше, вглубь квартиры.
Чак жил один и поэтому вокруг творился творческий беспорядок. Скомканные бумаги, карандаши, газеты и много чего другого валялось кругом и создавало эту ужасную вакханалию. Впрочем, у меня дома было не лучше, местами даже хуже.
Проходя прихожую, я чуть не раздавил очки, брошенные на полу. Они беспардонно лежали и ждали, пока на них наступят. Я поднял окуляры и положил на стол, где стояла ваза с цветами. «Искусственные, - подумал я, - однако очень похожи на настоящие». Да вообще, людям, таким как я или Чак некогда заботиться о растениях. Лично мне иногда даже не позаботиться о себе, что уж говорить о требовательной комнатной флоре. Но что меня больше всего поражало, это то, что у моего друга живёт кот. Не знаю, как он с ним управляется, но животное всегда выглядит сытым и довольным. Чак говорит, что он помогает расслабиться и уйти от повседневных проблем в тяжёлые бешеные будни. «Вот работаешь-работаешь, а он ляжет рядом и рука так и тянется погладить. И сам сразу успокаиваешься. И работа уже не кипит, и спешить никуда не надо. Такой у меня волшебный котик» - рассказывал Чак, как только завёл самое независимое животное планеты.
Но Феликса (так звали кота) нигде не видно. Наверное, в очередной раз нежится на просторной кровати.
- Чак, ты здесь!? – я заглянул в одну из комнат, коих было три в квартире, но увидел лишь аккуратно заправленную постель, разбросанные на полу бумаги и обёртку от конфеты. Это напомнило мне мою спальню. Всё точно также, только занавески покрасивее, и кровать не там поставлена. Недопитый стакан уже холодного чая стоял тут же, рядом. Внезапно распахнулись окна в комнате. Стёкла чуть было не разбились, подул сильный ветер, занавески, казалось, сейчас улетят; стало очень холодно. Я сначала испугался, а затем просто подошёл и закрыл окошко. Погода на улице изменилась: от белых, пушистых облаков ничего не осталось, на их место пришли грозные тучи, небо стало серым и мрачным - собирался дождь. Я отвёл взгляд от улицы и пошёл в соседнюю комнату.
В ней было темно: окна зашторены – ни лучика света не приникало. Но почему в кухне так темно?
Навесные шкафы были открыты настежь. Всё, что бы было внутри - перемешано. Кто-то что-то искал здесь. Но что такого ценного можно найти на кухне? Может недоеденый бутерброд? Я подошёл и распахнул шторы. Свет, со своей привычной скоростью бросился наполнять помещение. Стали чётче видны цвета, предметы. Я заметил на полу миску для кота, в которой была наложена свежая еда. Честно признаться, выглядело аппетитно, даже слюнки потекли. Мой друг всегда кормил животное чем-то получше, чем сухим кормом. Феликсу часто перепадали и мясо, и рыба и другие деликатесы. Чак любил кота и не скупился на его здоровье, на которое всегда уходили немалые средства. Но разве любовь измеряется деньгами?
Котика нигде не видно. Странно. Обычно он всегда мельтешит под ногами, шагу не даёт ступить, а сейчас всё так спокойно. Может Чак отдал котика кому-то или тот просто умер (по телу побежал неприятный холодок): отравился или ещё что-нибудь, а мой друг просто умалчивает об этом? Тогда его пассивность объясняется именно этим, а вовсе не годами. Но разве мог Чак просто так расстаться с Феликсом – его дорогим другом? И еда в миске положена. Это определённо не то. Кот где-то здесь.
Я решил позвать его традиционным способом.
- Феликс, кис-кис… – я вертел головой из стороны в сторону, мониторя пол на кухне. Но ни топота шерстяных лапок, ни мяуканья я так и не услышал. Только мой голос, отражающийся от стен.
Я уже направился к другой комнате, как услышал громкий шум где-то сзади. Казалось, что стадо слонов бежит в навесном шкафу. Испугавшись, я резко обернулся и принял позу готового к атаке. Слышался стук бьющихся друг о друга стеклянных бутылок, банок, даже пластиковых коробок. На глаза мне сразу же попался трясущийся, словно, от холода, холодильник. Он ходил из стороны в сторону и вот-вот должен был развалиться. Внутри что-то или кто-то перемещалось и тарабанило в дверцу. Я открыл холодильник, а оттуда выскочил замёрзший и побелевший Феликс и скорее побежал прочь.
- Феликс, ты как туда попал? – крикнул я ему вслед, затем закрыл холодильник и, смеясь, про себя, пошёл в следующую комнату – рабочий кабинет Чака.
На рабочем столе горела лампа – в комнате было светло, и сквозила рабочая атмосфера. Я заметил рукопись, начатую чернилами, а законченную грифелем. Как обычно, полтекста было перечёркнуто, куча исправлений, сносок и других символов, понятных только Чаку. Похоже, это новая статья, которую он собирался предложить главному редактору.

«Я пишу эти строки, ибо предчувствую собственную смерть. Я знал, что привлеку внимание «Лезвия розы» издав статью о них в газете, но не ожидал, что всё может закончиться так. «Муза» должна была разнести в пух и прах все мифы и загадки данных приспешников оккультизма. Похоже, так и произошло.
Я боюсь…
Я стар и слаб и не смогу защитить себя, если это понадобится. Всё, что у меня есть, это перо и листок бумаги – единственное оружие. И я пишу эти строки, чтобы все знали, как опасна может быть правда. Думаю, что до завтра мне уже не дожить.
Я хочу попросить прощения у всех, кого я знаю…
P.S. Я открыл людям глаза. Пусть даже ценой собственной жизни.

Чак Белсон».

Это вовсе не статья… Это похоже на предсмертную записку. Стало страшно. Руки стали холодеть, по спине побежали мурашки. Я положил листок на стол и …

Тело Чака Белсона лежало позади рабочего стола. Кровь текла по полу и останавливалась прямо у моих ног. Мне стало дурно. Я зажал рот и нос, чтобы не чувствовать запаха и хоть как-то сдержать рвоту. Это так ужасно! Я думал, что никогда не увижу ничего подобного… «Чак!» - я уже было бросился к мёртвому другу, но остановил себя. «Лучше оставить всё как есть… - сквозь слёзы сорвалось с губ. - Я ему стольким обязан, он для меня так много сделал, а я даже не успел поблагодарить его!» Я, что есть силы, ударил кулаком по столу: «За что?!! Боже, за что?!!»
Земля, казалось, уходила из-под ног и я сел прямо на холодный пол. Силы стремительно покидали меня, голова гудела, как скорый поезд. Чак был для меня больше, чем другом. Он был почти отцом. Я теперь с грустью вспоминаю все те нравоучения, что он мне некогда давал, его редкую улыбку, смех, шляпу, очки… Неужели теперь я никогда больше не увижу этого! От слёз глаза уже практически ничего не видят. Лишь силуэт лежащего на полу человека. В таком видении кажется, что Чак не умер, а просто заснул. Стоит его только потрясти и он проснётся. И всё будет как раньше. Но кого я обманываю! Ничего теперь не будет как раньше!
Я шатаясь вышел из комнаты и встретил кота.
- Ну, что, Феликс, - вытирая слёзы, обратился я к животному, - что теперь? – кот смотрел на меня не отводя глаз; только изредка косился в комнату, где лежало тело и, словно, показывал мне на что-то. «Что там, Феликс?» - я снова зашёл в комнату и наткнулся на большую толстую книгу на полу. На обложке значилось: «Кибалион».
Открыв книгу, мне сразу стало ясно – она об оккультизме, и очень серьёзном оккультизме. Здесь он подавался как сложная наука, которая не терпит слабости и не целеустремлённости, которая откроет свои тайны только тому, кто их действительно достоин, которая погубит насмешника и маловера, играющего со сложной наукой оккультизма. Всё это было написано в предисловии. Дальше я читать не решился, но книгу решил оставил себе. Может как память о Чаке, а может и нет.
Я ещё раз взглянул на тело своего друга и вышел из квартиры. «Чак, почему ты это сделал?..» - проносилось в мыслях, пока я спускался вниз. Во мне боролись такие чувства, как злоба, ненависть, грусть, сожаление. Хотелось громко спросить у мира: «За что?!!», но он вряд ли ответил бы. С потерей друга я, кажется, начал терять и себя. Мир, словно, прекратил вращаться и время нарушило свой ход. На полном автомате я снова поднялся в квартиру Чака и позвонил в полицию.
Хоть и прибывая в невероятном шоке, но ясность ума я не потерял. Перед приездом полиции, тщательно обдумал что сказать и как сказать, чтобы не сболтнуть лишнего. Как и полагается, начались вопросы типа «что вы здесь делаете?» и «кем вы приходитесь умершему?». Я держался твёрдо, но сдержанно, без лишних эмоций. Кажется, полицейским это нравилось, и в скором времени они отпустили меня домой. Пребывание в участке длилось всего час (или может чуть больше), я же боялся, что пробуду там до вечера точно. Но, к счастью, мои опасения были напрасны.
Я не спеша вышел из здания полиции, ещё и успел заблудиться в этом лабиринте комнат и корридоров. На улице нещадно палило солнце. «Погода сегодня какая-то неустойчивая: то дождь, то солнце, то опять дождь… Слишком быстро всё меняется. Не вышло бы это каким-нибудь природным катаклизмом. Не удивлюсь, если и в новостях говорят только о том, что творится на улице», - я сел в машину и включил радио.