Всю неделю она летала, как на крыльях. Каждый день он был с ней. Это было прекрасно. Он привозил ей цветы прямо в кафе. Это было чудесно. Ее кровать больше не казалась ей огромной и пустой. Это пьянило.
Она не помнила, чтобы когда-нибудь еще она была так счастлива. Они гуляли, катались за городом, сидели у горящего камина и разговаривали о чем угодно или он пел ей какую-нибудь из тех грустных и глубоких красивых песен, запас которых у него, казалось, был неограничен. Ей было хорошо с ним. Он понимал ее. С ним можно было поговорить на любую тему, не стесняясь и не ставя ни себя, ни его в глупое или неловкое положение. Ей было легко с ним.
Она была счастлива.
Вот только он почему-то всегда оставался чуть-чуть печальным. Нет, конечно, это его нормальное состояние, но она надеялась, что с ней он будет хоть немного веселее. На все ее вопросы он лишь грустно улыбался, целовал ее, прижимал к себе и шептал на ухо:
- Я счастлив... – и оставался таким же печальным.
Прошла неделя.
Он постепенно становился все мрачнее и мрачнее.
Во вторник ночью она не выдержала.
Приподнявшись на локте, она уставилась в его темные глаза с блестевшими в темноте белками.
- Что с тобой происходит?
- Ничего. Все в порядке, - он обнял ее.
Она осторожно высвободилась из объятий, отодвинулась и села.
- Нет, не уходи от ответа! Я же вижу, что-то не так...
Он вздохнул и отвел взгляд.
- Мне скоро придется уехать.
- Когда? – она сама немного испугалась той холодности, с которой произнесла это слово.
- Точно не знаю. Скоро.
Она ни жестом, ни словом, ни движением не выдала своих чувств. Он заговорил, не оправдываясь, но с трудноскрываемой болью в голосе.
- Извини. Понимаешь, я не могу долго находиться на одном месте. Меня убивает эта однообразная, размеренная жизнь. Понимаешь? – он тоже сел и, придвинувшись к ней, осторожно взял ее за плечи.
Она кивнула и, почувствовав скатившуюся по щеке слезу, прижалась к нему.
- Спасибо тебе, - она всхлипнула. – Спасибо за то, что в моей жизни от тебя стало светлей.
Он гладил ее по голове.
- А тебе спасибо за то, что смогла понять меня.
Они не говорили об этом вслух, эта фраза ни разу не была сказана, но они прощались.
В эту ночь он любил ее так, как никогда раньше. Она отдавала ему всю себя до последней капли, до последнего вздоха, до последнего стона. Как будто в последний раз...
На утро, как будто ничего не было и ничего не должно было случиться в скором времени, он, как обычно, довез ее до кафе, она, как обычно, чмокнула его в щеку. Он уехал.
Вечером она слушала диски, которые он как-то раз притащил ей неизвестно откуда. Она постепенно начинала понимать всю эту музыку, раньше казавшуюся ей агрессивной и жестокой, понимать этих людей, которые, оказывается, пишут такие сильные, но в то же время грустные стихи. Особенно ей понравился диск группы My Dying Bride. Его он привозил отдельно от других и отдал ей со словами:
- Вот. Сам собрал самое лучшее, что у них есть. Настоятельно рекомендую. Тебе должно понравиться.
Вопреки ее опасениям, музыка оказалась не очень тяжелая, а иногда наоборот, тихая, спокойная. Нежный вокал пел о любви, о человечестве, о падших ангелах, и столько боли и плача было в этом нежном страдающем голосе, что он тронул бы, наверное, даже самое черствое сердце. Она, утирая скатывающиеся слезы, подумала, что надо бы послушать несколько альбомов этой группы, тем более что четыре или пять из них она видела среди тех дисков, что он привез ей.
Вечер она провела в одиночестве.
Наступила ночь.
Во втором часу она отправилась спать. Одна.
На следующее утро проснулась с раскалывающейся от боли головой. Выглянула в окно. Так и есть – все небо затянуто низкими мрачными тучами. Позвонила подруге и попросила подменить ее.
Весь день провела в постели. К вечеру головная боль немного отпустила. Она поужинала, через силу, заставляя себя, хотя есть не хотелось.
К ночи тучи сгустились, стало тепло, почти жарко, как летом. Перед грозой всегда душно.
В двенадцатом часу, скинув с себя все, она решила освежиться и принять прохладный душ. Сделав музыку погромче (она все-таки не оставила свое намерение послушать еще «My Dying Bride», и теперь включила их альбом «Dreadful Hours») и, покачиваясь в такт медленным, но мощным, и от этого не менее красивым, рифам, она пошла за полотенцем.
Через двадцать минут вышла из душа посвежевшая, с блестевшими на коже каплями воды.
Играла уже предпоследняя песня диска, «My hope, the Destroyer». Вокалист пел с надрывом, как будто превозмогая боль:
You still mine, my lover,
I want only you…
Она вспомнила о нем.
За окнами внезапно началась гроза. Молнии сверкали почти не переставая, от низких частот грома стекла в окнах чуть позвякивали. Дождь шел стеной, покрывая непроницаемой для зрения завесой дома и улицы небольшого городка. Создавалось впечатление, будто хляби небесные, разверзнувшись, отдали земле всю свою воду разом.
Она отдернула штору и стояла перед окном, обняв себя руками.
В двух вспышках молний, она что-то заметила на улице.
Его байк.
Он ехал по дороге, не замечая, казалось, грозы и потоков воды, падающей с неба. На нем были все те же сапоги на каблуке, потертые джинсы и кожанка.
«Он что, с ума сошел?! Кататься в такую грозу!» - подумала она, когда он свернул на дорогу, ведущую за город, ту, по которой он приехал почти две недели назад.
Вдруг, глаза ее расширились, а воздух ушел из легких судорожным выдохом.
Он вскинул вверх сжатую в кулак левую руку. Он уезжал! Он прощался.
А нежный голос все надрывался:
Good by, my lover.
No sorrow, please, no tears…
Он скрылся в пелене дождя.
Дождь лил, не переставая, он стекал по стеклу, и свет фонарей дробился в каплях воды на тысячи маленьких осколков, которые отблесками переливались по ее лицу, груди и животу.
Она стояла, обхватив себя руками и прижавшись лбом к холодному стеклу, одна в темном доме. Одна в темном городе.
За окном шел дождь.
А под дождем так хочется плакать!
Она стояла одна в темном доме, прижавшись лбом к холодному стеклу, и слезы катились по ее прекрасному лицу, подражая каплям дождя. Она плакала...
P.S.
Любовь не знает середины: она или губит,
или спасает. Вся человеческая судьба в этой
дилемме. Никакой рок не ставит более
неумолимо, чем любовь, эту дилемму: гибель
или спасение. Любовь – жизнь, если она не
смерть. Колыбель, но и гроб.
Виктор Гюго
Он въехал в город с запада, вспоминая, как уехал отсюда год назад. «Интересно, как она? А вот и ее дом».
Он подъехал, спрыгнул с байка и подошел к двери. Ключ, который она отдала ему тогда, не подошел. Он позвонил.
Минуты через две дверь открыла совершенно незнакомая женщина лет пятидесяти.
- Здравствуйте.
- Добрый день, - она внимательно смотрела на него.
- Э-э... Вы теперь здесь живете? – она кивнула. – А где сейчас та девушка, что жила здесь год назад?
Она не ответила, а, прищурившись, спросила:
- А вы, случайно, не тот человек, о котором она рассказывала? Она еще называла его Одиноким Волком.
- Да, это я.
- Подождите минуту.
Она скрылась в доме. Он закурил. Через какое-то время она вынесла запечатанный конверт.
- Вы знаете, она просила отдать это только лично в руки... Это точно вы?
Он, не отвечая, повернулся и приподнял волосы сзади так, чтобы можно было увидеть татуировку.
- Этого достаточно?
- Да, конечно. Тогда это вам.
На конверте была надпись: «Одинокому Волку, человеку с татуировкой на шее».
- Спасибо. А где она сама?
Женщина замялась. Он пристально смотрел на нее.
- Она... понимаете... – она глубоко вздохнула. – Она умерла в начале весны.
Перед глазами его поплыли цветные шарики, земля начала уходить из-под ног.
- Что с вами? Вам плохо?
Выкинув окурок, он устало сел на крыльцо и сжал голову руками. Женщина расслышала тихий сдавленный шепот: «Конечно плохо...». Вдруг, он резко поднял голову. Глаза его бегали, а желваки на щеках вздулись, на виске билась в агонии синяя вена.
- Как, умерла? – голос его дрожал.
- У нее сердце слабое было. Весной она сильно простудилась, а тут еще депрессия... Она всю зиму просто сама не своя была. Началось осложнение, сердце не выдержало… Извините, мне очень жаль.
Он мотнул головой.
- А где... – язык отказывался говорить это, но он сумел себя пересилить. – Где она похоронена?
- Я покажу вам. Пойдемте.
Кладбище было недалеко. Она подвела его к могиле со свежими цветами.
- Это ее подруги здесь всегда за цветами следят, - она мягко положила руку ему на плечо. – Примите мои соболезнования. Наверное, она была вам близка...
- Да, спасибо... – он, не отрываясь, смотрел на надгробную плиту.
- Я оставлю вас.
Он кивнул.
Уходя, она слышала, как он бормочет: «Как же так?! Любимая, прости меня, пожалуйста! Любимая...». Обернувшись, она увидела, что он стоит на коленях, вцепившись руками в землю. А он поднял голову и, раскинув руки, крикнул в небо срывающимся от боли голосом:
- Почему? За что? Что она сделала? Она же ни в чем не виновата!
Он упал лицом в коротко подстриженную траву. Руки его бесцельно загребали вокруг, иногда кулаком ударяя по земле.
- Я люблю тебя! – глухой крик, прерываемый рыданиями, сотрясавшими его тело, разнесся над кладбищем.
Часа через два он немного успокоился и вспомнил про письмо. Вскрыл, все так же стоя на коленях перед могилой, и впервые увидел ее почерк:
« Любимый,
Я очень тоскую. Жизнь стала такой черно-белой без тебя. Спасибо тебе.
Ты открыл мне глаза, я могу видеть мир таким, какой он есть на самом деле. Спасибо тебе.
Ты помог мне забыть, каким тихим бывает дом, какой огромной и пустой бывает постель, какими долгими и одинокими бывают вечера у камина. Спасибо тебе.
Я теперь зрячая. Ты сказал мне: «Смотри!» - и я прозрела. Спасибо тебе.
Я люблю тебя!
Я не знаю, прочтешь ли ты это письмо когда-нибудь, но если да, то знай и помни: ты ни в чем не виноват. Не смей считать себя виноватым в чем-то передо мной! Я знала, что ты не можешь оставаться взаперти. Ведь волки в неволе умирают от тоски по свободе. Я сознательно шла на все, зная, что впереди прощание.
Я счастлива и благодарна судьбе за то, что ты был в моей жизни.
Я люблю тебя!
В этом конверте лежит моя фотография. Оставь ее у себя. Смотри, не потеряй мои ключи, - он улыбнулся сквозь слезы, - пусть они тоже останутся памятью.
Помни обо мне – вот и все, о чем я прошу.
Я люблю тебя!
Да, и... есть еще одно слово, которое я не сказала тебе тогда, хотя теперь понимаю, что нужно было. Так было бы легче. Но ничего, скажу сейчас. Будет легче…
Так трудно, но...
прощай...»
Рыдания душили его. Он достал из конверта ее фотографию.
Глядя на ее цветущую улыбку, на ее волосы, руки, глядя ей в глаза, он улыбался.
Глядя на каменную плиту и цветы на ее могиле, он плакал...
Наступила ночь. Взошла луна. В ее мертвенном бледном свете он прочел еще раз письмо и поднял голову к темному небу. В ночи раздался протяжный крик боли и отчаяния.
Он кричал, раскачиваясь из стороны в сторону. Кричал страшно, как раненый зверь. Как одинокий волк...
июль - сентябрь 2006
0
