Беспорядок… горит всего одна лампочка из пяти, в 60 ватт, в люстре, покрытой пылью и дохлыми насекомыми. Рубашка в красную клетку, которая велика на 3 размера, валяется на полу, рядом с безымянным резиновым попугаем. Стол, заваленный мусором – диски с надписью music и содержащейся в них порнухой, зажигалки, как рабочие так и не очень, кусачки для ногтей, ручки, полупустой пакет с соком, пустые сигаретные пачки, часы, пепельница, переполненная окурками, монеты, наклейки, книги, стаканы с заплесневелым живым кофе, батарейки, неоплаченные счета… музыка… льющаяся прямо в уши через колонки, настраивает разум на арабских мальчиков, оставленных без родителей, убитых большими иноземными военными, так и не пожелавшими объяснить, за что их родителей забирают из дома. Он кусает губы, чувствует кровь на языке… и не знает что ему делать… кто-то где-то весел, кто-то где-то пьян, кто-то вяжет внучку теплые носки на зиму, а он ничего не делает, потому что ничего не умеет делать. Он считает себя безнадежным, считает, что он самый бездарный в мире, что жизнь не стоит ничего, а еще он знает, что ночь пройдет, и эти мысли уйдут. Докуривая каждую сигарету, он вспоминает, что его может поразить рак, тогда его охватывает страх, кратковременный, и проходящий к моменту поднесения следующей сигареты к искусанным губам. Он долго думал зачем он живет, задавался этим вопросом, так же как и десятки миллионов других людей, но если их это толкало на какие-то действия, эти люди меняли свою жизнь коренным образом, то он просто забывает об этом к рассвету. Каждую ночь он подолгу не может уснуть, потому что боится того, что с ним будет, он боится себя, того, что ничего не умеет и ничего не хочет уметь. Он просто не может найти себя. Он просто еще не нашел, то что ему подойдет в жизни, пока не нашел… так он засыпает один на двух местном диване.
Утро. Прекрасное утро. Прекрасное зимнее утро! Немножко холодное, но яркое, свежее, пробуждающее лучше любого будильника, стоит только откинуть одеяло, и ты проснулся. Не надо холодного душа, не надо кофе (хотя я от него и не откажусь!), не надо засыпать в ванной, не надо смотреть на проходящих мимо людей как на нечто неземное и недосягаемое. Я легко откидываю одеяло, тело сразу сжимается, хочет забраться обратно в утробу одеяла, но ноги уже сползли с простыни и встают на холодный пол без ковра. Глаза уже не пытаются сопротивляться пробуждению и покорно открываются. Правильно, я тут главный! Иду в ванную, но, сделав два шага, натыкаюсь на джойстик от приставки. Ну и славно! Быстрее проснусь! Умываясь и чистя зубы, что-то мурлычу себе под нос, что-то из Пола Окенфолда, а точнее что-то из “Bunkka”. Славный альбом, я заслушивался им еще в школьные годы, но сейчас, я все больше и больше убеждаюсь, что он становится классикой. Вытираюсь полотенцем, смотрю в большое, на всю стену, зеркало и наверное остаюсь собой вполне доволен. По крайней мере я не увидел ни одной морщинки, хотя лет через 20 все же увижу, если вообще что-то буду видеть. Иду на кухню, включаю чайник, жду свой кофе, мечтаю что когда-нибудь моя служанка, а не я, будет ждать мой кофе и торопиться приносить мне его достаточно горячим, чтобы не обжечься, но и не холодным, чтобы моим нежным зубкам не стало больно. Наливаю полкружки кофе, добавляю полкружки молока, 3 ложки сахара, тщательно размешиваю, и, вот он, самый лучший напиток, который проходил по моей гортани. Кто-то скажет, что кофе с молоком – напиток слабаков, а я на это скажу – “я сам решу”! Оставляю половину стакана наполненным теплым миксом кофе и молока, накрываю блюдцем, оставляя на потом, чтобы насладиться им холодным по приезду из института. Несколько минут думаю, одеть ли мне шапку, но в итоге снова любуюсь собой в зеркало. Продолжая глядеть на свое отражение, пытаюсь засунуть ноги в кроссовки, еще раз пытаюсь, и еще раз пытаюсь… От зеркала пришлось оторваться. Выхожу из дома с опозданием в 15 минут. Стою в толпе на остановке, подъезжает автобус, и стая голодных гиен кидается к передним дверям, пытаясь урвать задом кусок свеженького подгнившего мяса, заботливо положенным на подогретое сиденье. Наверное, они готовы разбить стекла и влезть через них, разрезая руки и брюхо, впитывая маленькие кусочки стекла нутром, грохнуться на сиденье головой и истекать кровью до метро. Сколько лет это вижу, а привыкнуть не могу. Вот так вот полжизни изучаешь психологию, получаешь диплом, и все твои знания о человеческом разуме рассыпаются в труху, когда наблюдаешь такое. Последнее что я вижу перед тем как отправиться к метро пешком, это мужчина средних лет, пытающийся втиснуться в переполненный и без него автобус, и сдавивший бабулю, кажется, я слышал, как хрустел ее старый ревматичный позвоночник. Надо отдать ей должное – с дистанции она не сошла, хотя вполне возможно, что когда мужчина выйдет на своей остановке, и ничто не будет поддерживать ее в вертикальном положении, она вывалится из автобуса грудой искореженных перемолотых костей. Иду к метро, никуда не торопясь, спокойно осознавая, что я опаздываю. Выкуриваю первую сладостную сигарету за день, которая даже не пытается согреть от мороза. И вот кончики пальцев уже перестали принадлежать мне, перешли во владение холода, за ними отправились и уши, и нос. Подходя к метро, вижу на остановке скомканный перепачканный бардовый плащ, с грязевыми разводами от подошв. Может быть, это плащ той самой бабульки? Вжав голову в плечи и, стуча зубами, прохожу мимо, жду только теплого вагона метро, круглогодично воняющего спящими на сиденьях бездомными. Стая гиен, с которой я успешно распрощался еще на остановке, терпеливо ждет моего прихода на станции. Завидев меня, они в предвкушении сладостной давки, истекая слюной, двинулись на платформу. О приходе поезда я догадался по возбужденному оживлению на их мордочках. Подхихикивая, и задорно подталкивая друг друга, стали приближаться к пока еще закрытым дверям вагона. И вот он, долгожданный миг, двери открываются и озверевшая стая влетает в нутро, сметая на своем пути любого. Те, что постарше и поковарнее, шныряют по сторонам в поисках свободного места, готовые вгрызться вставными зубами в любого смельчака, попытавшегося их опередить. Закрываю глаза, представляя, что я на Гавайях, на мне венок и полуобнаженные мулатки подносят к моим губам коктейль с зонтиком, они зазывающее улыбаются мне и водят рукой по моей волосатой загорелой груди. Стараясь не сбиваться с волны Гавайев и девушек-мулаток, доезжаю до нужной мне станции. Меня на руках выносят из вагона и ставят перед эскалатором – спасибо, дальше я уж сам. Выхожу из метро и сразу же забываю про Гавайи, мороз немилосердно хлещет по лицу, трет ноги и залезает в нос. Хочется упасть на колени, воздеть руки к небу, признавая превосходство зимы надо мной, больно биться головой об асфальт, расшибая лоб, и просить мороз отстать от меня навсегда. Понимаю, что мороз от меня отстанет только в случае смерти….. думаю над этим вариантом, закусив нижнюю губу, прикидываю все плюсы-минусы….. нет, пожалуй минусов все же больше. Подхожу к зданию института, мечтая, что двери передо мной распахнут слуги в длинных ливреях. Открываю дверь, идущему за мной декану. Пытаюсь выдавить подобострастную улыбку, декан кажется напуганным, ускоряет шаг, когда видит, что я следую за ним. Наверное, в этот момент он мечтает чтобы я не оказался его студентом, а я мечтаю о красном дипломе и магистратуре. Я следую за деканом на лестницу, преодолеваем первый этаж, второй, третий, и когда он сворачивает на четвертом этаже, а я прохожу дальше, он скорее всего облегченно вздыхает. Подходя к аудитории, я понял, что начинается учебный день. И тогда, слыша размеренную, тихую речь лектора я просто отключился до вечера…
…мы сидим в баре и пьем разбавленное пиво, после второй кружки язык развязывается, в ход идут сальные непристойные шутки о проходящих мимо официантках, вполголоса, чтобы они не услышали и нам не стало стыдно за свое хамство. Из моего рта льются шутки, часть из них была непристойна и пошла, окружающим нравится и они смеются, а на меня, с приходом темноты наваливается апатия. И все слова, льются через мои уши, не донося до меня смысла. Я прикусываю губу, ощущая вкус крови, подношу ко рту кружку, губы щипит, и я кривлю лицо. В какой-то момент я понимаю, что мне не о чем говорить с этими людьми, все наше общение строится на пошлых шутках и алкоголе. И эти незнакомые люди смеются вместе со мной, хлопают по плечу и называют “братухой”, а я даже не знаю, есть ли у них настоящие братья. Я смутно помню их фамилии, а ведь с ними я провожу большую часть дня. Мне хочется закрыть глаза рукой и не видеть никого. Под предлогом свидания, я оставляю их за столом, в спину мне разносятся пошлые шутки. Выбрасываюсь из дверей бара и мечтаю быстрее оказаться дома…
Беспорядок… горит всего одна лампочка из пяти, в 60 ватт, в люстре, покрытой пылью и дохлыми насекомыми. Он сидит на полу и бессмысленно оглядывается по сторонам. Нет, ничего не изменилось – все та же рубашка в красную клетку валяется рядом с ним, все тот же стол, заваленный мусором, возвышается над ним. Он медленно опускает глаза, смотрит на свою кисть, представляя, как давит на нее кухонным ножом, как разрезанная плоть улыбается ему и истекает красной слюной, желая встретить его в новом мире, это его проходной билет на тот свет. Он хочет заплакать, но его лицо лишь превращается в гримасу, по нему не текут слезы, очищающие душу от грязи и печали. Тогда он встает, колени трясутся, но он все равно идет на кухню, и ему кажется, что путь его украшен красной дорожкой, что ему дадут Оскар за красивую смерть. Он вытаскивает нож из стойки и идет в ванную. Проходит мимо зеркала, останавливается возле двери в ванную. Вопреки ожиданиям он не слышит звук органа или хотя бы скрипки. Он тянет ручку на себя и открывает дверь, в ванной выключен свет, но включена вода. Он закусывает губу и переступает порог, протягивает руку под холодную воду, бьющую из крана, и опускается на колени. Он все еще не может заплакать. Его начинает бить дрожь. Перегибаясь через край раковины подносит нож к руке и ждет. Кровь из прокушенной губы течет на язык, придавая ему колоритность, и слегка подсаливая его. Нож, предвкушая добычу, начинает теплеть, сладостно стонет, подгоняя к действиям. И уже готовясь рвануть нож в сторону, разрезая руку, готовясь залить весь пол и стены красными цветами, он вспоминает, что ночь коротка, что завтра утром яркий луч света как всегда будет бить ему в глаза, заливая подушку. Он вспоминает, что завтра утром хочет заварить себе кофе с молоком. Он понимает, что хочет ощутить мороз, забирающийся под кожу, он хочет увидеть людей, толкающихся в очереди. Он хочет мечтать о том, что никогда не совершит, хочет мечтать о том, чего никогда не достигнет, потому что все что он умеет – это мечтать, мечтать так, как не мечтают другие, так как никто не сможет. И что он хочет увидеть другого человека, того, который проснется завтра утром с желанием поглядеть на себя в зеркало, и убедиться в своей красоте. Он будет ждать утра, чтобы стать другим человеком, а тот, другой, будет ждать вечера, чтобы стать им. И тогда он убирает теплый нож от холодной руки и отбрасывает его в сторону, так как делал это уже десятки раз, и десятки раз он убеждался, что жить стоит. Хотя бы ради солнечного света, бьющего утром в глаза…
Тут уже лучше - тут хоть есть общая нить повествования, но все равно - не блеск. Читать банально не интересно - клонит в сон от этого чтения. Вы слишком долго кружите вокруг одного и того же, не давая читателю текстового "мяса", а все травите ароматами - ну в самом то деле, в этом произведение как минимум нужна эмоциональность, как максимум должна присутствовать сценарность. У вас нет ни того ни другого - есть только множественное перечисление окружающих объектов и "искусанные губы" - все.
0
