Ей снился сон. Она лежала, возможно одетая, возможна нет – она не видела ничего, кроме того, что было перед её глазами. Это был первый раз в её жизни, когда сон её снился от первого лица – обычно она видела себя, или других людей вокруг себя, или просто какие-то картинки. Она лежала под водой, в своей ванной, и смотрела на тот самый потолок, на который так часто смотрела, когда принимала ванную. Ей было так тепло, так приятно находится под необычайно легким слоем воды, что, когда вдруг её тело начало подниматься (без того, чтобы она этого хотела) всё её существо запротестовало. Её не хотелось выходить из-под воды, её хотелось оставаться на месте, в тепле, где ей было комфортно и приятно. Но как только она вышла из-под воды, на воздух, перед неё встала картина, которую она ещё никогда не видела. Перед ней встало то, что она всегда представляла себе свободой – зелёные поля, с весенней травой, горы в дали, прекрасное, чистое голубое небо, и самое главное – ни одной души вокруг. Это было то, как она всегда представляла себе свободу – прекрасный мир, в котором только она одна себе господин, где она делает что хочет и когда хочет.

Сон резко прервался. До слуха доносился тонкое, приглушённое стеною хныканье. Это не был тот жалобный, визгливый плач ребёнка. Нет. Этот звук скорее походил на скуление больной или голодной собаки. Однако, пусть этот звук явно давал понять, что кому-то нужна помощь, она всё так и не вставала. Дело было не в том, что она совсем не собиралась помогать – она просто была уставшей, измученной, каждый день — вот так просыпаться. Каждое утро, её старый, больной, мало уже что помнящий отец, просыпался рано утром, от голода, или от грязных пелёнок, а может и потому, что совсем не понимал где он, что он тут делает, да и вообще кто он.

Надо вставать. Как только она подняла туловище, взгляд упал на календарь. Сегодня была среда – худший из возможных дней. Ещё в те времена, когда её отец был здоров, когда он был высоким, красивым мужчиной, с острыми и проницательными глазами, с ухоженной породой и сильными, мускулистыми руками – он ненавидел среды. Ещё когда она была ребёнком, каждую среду её отец спускался завтракать в плохом настроении. Он говорил, что среда не его день, что этот день приносит ему неудачу, и что по средам ему нельзя заниматься чем-либо важным. Он и вправду в это верил, и каждую среду он ни на шаг не выходил из дома, оставался только в своей комнате, иногда выходя для того, чтобы перекусить чем-то или сходить в туалет. Он даже нашёл себе работу, где ему позволяли не приходить по средам, а работать дольше по пятницам или даже приходить по субботам. Скорее всего, это его часть, в отличие от многих других, осталась, и с годами, вместе с Альцгеймером, только прогрессировала. Каждую среду, он становился капризным ребёнком, ни хотящим ни кушать, ни делать что-либо. Он просто хотел оставаться в своей комнате, один, где он громко плакал, и кричал что хочет увидеть маму, или звал своего недавно умершего брата, с которым они не виделись уже около двадцати лет.

Она вышла из спальни, воспользовалась ванной комнатой, где ненадолго остановилась, смотря на ванную. Сон всё ещё не выходил из головы, а точное то прекрасное чувство восторга, которое она испытала, наслаждаясь видом свободы. Поставив варится кашу, для себя и отца, она пошла в его комнату. Из-за толстых занавесок, свет еле проходил в помещение. В комнате было настолько темно, что проходить к окну нужно было по памяти. Стараясь не наступить на старика, который спал на полу – он всегда настаивал на том, что хочет, чтобы стелили на полу – она отодвинула занавески и открыла окно, впуская свежий, прохладный воздух.

- Закрой! Мне холодно, Мэрэдит. Прочь, уйди отсюда! Я не хочу тебя видеть! – капризно и злобно начал кричать старик, прячась под толстое пуховое одеяло.

- Я не Мэрэдит, папа. Я твоя дочь, а не сестра. Прекрати капризничать. Пора вставать и завтракать. – Усталым голосом сказала женщина.

- Дочь? У меня нету дочери. Я слишком молод, для того, чтобы иметь дочь. Перестань шутить со мной, Мэрэдит, и уходи прочь! – Это было сложно. Наверное, она могла бы привыкнуть заботится о маленьком ребёнке, или о пожилом человеке, настолько старым, что ели двигается, но заботится о, пусть и старом, но довольно подвижном мужчине, было тяжело.

Пусть он и сопротивлялся, она отодвинула одеяло, заставила его лечь, сменила влажные пелёнки, с всё ещё так и не прошедшим за долгое время чувством отвращения, обтёрла его, и повела на кухню завтракать. Пусть ей и было тяжело заботится об отце одной, нанять круглосуточную сиделку она не могла, а отправить старика в дом для престарелых ей не хватало духу, да и денег, впрочем, тоже. Когда она уходила на работу, то просила соседскую девочку, лет пятнадцати, посидеть со стариком. Задаваться вопросом, почему девочка не была в школе в дневное время, у неё просто не было желания, учитывая, что платить девочке нужно было мало – намного меньше чем сиделке.

Дождавшись прихода девочки и второпях одевшись, она ушла на работу. Добираться до офиса ей занимало около часа – поездом, потом автобусом и наконец десять минут пешком в горку. В свои тридцать два года, она занимала должность секретарши в маленькой компании, что занималась продажей канцелярских товаров. Каждое утро ей нужно было проверять почту и автоответчик и сообщать своему начальнику, прибыли ли какие-нибудь указы с верху. В течение дня, она принимала звонки от клиентов и направляла их по нужным линиям к занимавшемся продажей отделам, сортировала документы и носила кофе или чай своему начальнику или на встречи.

Самые яркие моменты её рабочего дня – если они были – были тогда, когда от нечего делать, к ней подходил её начальник и вёл с ней короткие беседы. Он был высокий, красивый мужчина, с ухоженными волосами, опрятным и привлекательным лицом, лет сорока. От него всегда приятно пахло, и он всегда носил стильные, строгие костюмы, которые внушали у некоторых страх, у других уважение, а у некоторых восхищение. Она было одной из тех, кто восхищался своим боссом. Глубоко в душе, она точно решила, что это её тип мужчины. В те самые моменты, когда он подходил к её столу, её сердце трепетало, лицо – она сама того не знала – наполнялось краской, а голос становился нежным. В общем, после разговоров со своим начальником – Дэвидом – она вновь чувствовала себя молодой девушкой.

Сегодня он снова подошёл поболтать с ней. За последние несколько недели, эти разговоры происходили всё чаще и становились каждый раз дольше. Иногда она чувствовала на себе его взгляд, когда он говорил другими работниками. Это заставляло её надеяться на то, что возможно, и у него есть к ней нежные чувства, что и он к ней привлечен.

Но каждый раз, когда он уходил в свой офис, и она его больше не видела, приходилось возвращаться к реальности. Приходилось вспоминать о том, что дома её ждёт беспомощный старик, который нуждался в ежедневном уходе, как малый ребёнок. Приходилось говорить себе, что мечты должны оставаться мечтами столько времени, сколько на её плечах будет это бремя. Она понимала, что думать так о своём отце, о том, кто любил её, кто вырастил её, кого она знала всю свою жизнь, было неправильно, но поделать что-либо с этими мыслями, она не могла.

Вот стрелка часов уже указывала на пять, а это означало, что рабочий день подошёл к концу. На каждую среду она оставляла себе самую большую часть работы, чтобы как можно позже вернуться домой к ворчливому старику. Она и не заметила, как на улице уже совсем стемнело.

- Лиза, уже все ушли. Может и мы пойдём? – донеся до неё голос Дэвида. И точно. Уже почти восемь и в помещение были только они двое – всё давно разошлись по домам.

- Да, конечно. Я только схожу в уборную и быстро вернусь. – Вдруг поняв, что они одни, ей стало как-то не по себе. Она чувствовала себе некомфортно не потому, что боялась его, а потому что они были, наверное, впервые, наедине. Что с неё такое? Она не чувствовала себя настолько нервной в присутствие мужчины со времён колледжа, или даже школы. Между ними сегодня что-то произойдёт? Готова ли она к такому? Нравится ли она ему? Нравится ли он ей? Да. Однозначно да. Это именно тот мужчина, который ей нужен, которого она хочет.

- Я готова. Пойдёмте. – Он уже одел своё шерстеное голубое пальто, и галантно держал её. Она, стесняясь, приняла пальто. И они вышли.

- Вы едите на автобусе? Если вы не против, я мог бы подвезти вас. – Сказал Дэвид, указывая в сторону серебристого «BMW».

- Я живу довольно далеко, так что еду и поездом. Мне бы не хотелось причинять вам так много неудобств.

- Тогда я мог бы подвезти вас до вокзала. – Он явно хотел, чтобы она поехала с ним, и её это радовало.

- Хорошо. Спасибо вам большое.

- Ну что вы. Если хотите, я могу вас каждый вечер подвозить. По ночам тут может быть опасно, особенно для молодой женщины. – Он назвал её молодой! Как же это было приятно. Она давно так не чувствовала себя.

- Было бы очень мило с вашей стороны.

Садясь в машину, он сказал:

- Когда мы наедине, можете обращаться ко мне на «ты». Только не на работе. Надо поддерживать авторитет.

- Хорошо. И ты тоже. – Улыбаясь, почти шёпотом, сказала она.

Машина тихо и быстро, плавно, словно по воздуху, ехала по дороге. Ни один из них не говорил ни слова, и это заставляло её чувствовать себя в то же время нервно – она всё не могла подыскать темы для разговора – и облегчённой тем, что не нужно говорить с ним, о чем либо, что она не сказала бы какой-нибудь глупости. Вот она уже видела светофор и яркие огни вокзала. Он остановил машину рядом со входом, там, где на долго останавливаться нельзя, и посмотрел ей прямо в глаза.

- Тогда, полагаю, мы увидимся завтра.

- Да, конечно – словно зачаровано, глядя прямо ему в лицо, проговорила она, и собралась было выходить из машины, но он быстро поцеловал её, прямо в губы.

Смотрев, в недоумении, на лицо своего начальника, она лишь через несколько моментов поняла, что произошло. Она смутилась и быстро вышла из машины, обернувшись только, и глазами давая понять, что она на него не обижена, а просто немного испугана, тем самым с ним так прощаясь, и ушла. За спиной послышался шум мотора и звук отъезжающего автомобиля.

Сердце так часто билось. Она чувствовала себя настолько живой, настолько счастливой, наконец-то полной, внутри. Голова слабо кружилась от радости. Ей нужно было присесть. она ему нравилась! Всё существование, как нынешние, так и будущее, наполнилось краской, планами, надеждами, мечтами. Конечно, думать о женитьбе или о детях рано, слишком рано, но она уже представляла себе их отношения, как в начале они будут ходить на романтические свидания, как будут целоваться под луной, как возможно, через некоторое время съедутся и начнут жить вместе. Когда приехал поезд, и она села на пустое место, в голове снова появилась та картина, которую она видела во сне – изображение свободы. Она теперь была так близко, только протяни руку.

Как только она пришла домой, пришлось снова выйти из мира грёз, и вернуться к настоящей жизни – к старику, который ничего не помнил. Девочка давно ушла, конечно забрав деньги, что она оставила тумбочки у входа, и оставив старика одним. Он был у себя в комнате, сидел, на коленях, на полу, и смотрел в окно, на тёмное и беззвёздное небо.

- Папа, я вернулась. Давай, пора спать. Ложись.

- Привет, обезьянка. Как на работе? – Она остолбенела. Он не называл её так уже много лет – с тех пор, как начал забывать. Он всегда называл её «обезьянкой» - всю её жизнь. Это напомнило ей снова о том каким мужчиной он когда-то был, каким он был красивым, и как она им гордилось – своим папой. Она не помнила, когда в последний раз видела его таким, когда она видела своего отца. Это будет последний раз, когда она его увидит? После этого он снова превратится в капризного старика-ребёнка? Нет. Она точно решила, в эту самую минуту, что отца она запомнит таким.

Она отвела отца в туалетную комнату, уложила его, молчавшего, словно уже всё понимавшего, и соглашаясь с её решением, в ванную, и включила тёплую воду. Он взял её за руку, и вцепившись сильной, крепкой рукой, смотрел голубыми, ясными глазами прямо на неё, будто прощаясь, только взглядом. Когда вода уже начала доходить да его лица, он сказал:

- Какой сегодня день?

- Пятница, папа. Сегодня пятница. Спи. Тебе пора спать, отдыхать.

- Пятница. Хороший день. Завтра мы пойдём с тобой гулять, да, обезьянка? – немного помолчав, и закрыв глаза, он снова открыл сухие губы – увидимся утром, Мэрэдит.

Вскоре вода его целиком поглотила. Он пытался выйти наружу, на воздух, но оказался слабее своей дочери, и вскоре он перестал двигаться.

Его больше не было, и не будет. Она было одна. Одна во всей квартире. Она была сама себе госпожой, сама могла решать, когда она будет просыпаться, что и с кем будет кушать, когда будет приходить домой. Теперь она свободна. Перед глазами снова встал красивый пейзаж, высокие горы вдали, зелёная трава, чистое небо. Она так и осталась сидеть, оперившись спиной о стену, мечтая о будущем, о любви, о свободе.