ДЖОННИ ИДЁТ ДОМОЙ
В ту холодную, дождливую ночь над Нью-Йорком непрерывно лил дождь и раздавались раскаты грома. Массивные чёрные тучи застилали небо сплошной массой и казались такими близкими к земле, что казалось, будто сейчас они рухнут прямо тебе на голову.
Примерно об этом думал Джонни Анворт, идущий по улице и прикрывая голову портфелем, типичный офисный служащий, которых в Большом Яблоке и без него было предостаточно.
"И если упадёт одна бутылка с полки, ещё девяносто девять останется на ней", - подумал он, и эта мысль прозвучала в его голове низким голосом его босса, Майлза Уорнера. Самодовольный и не терпящий никаких промашек со стороны сотрудников, тот отчитал его сегодня за неправильно набранный отчёт, а затем выгнал вон, применяя при этом интонацию "у меня нет времени на тебя". Поэтому уже два часа как этот голос преследовал его по пятам.
"Ты набрал 249.5 вместо 294.4", - сказал он тогда. - "А ты представляешь, что было бы, если бы я не обнаружил эту погрешность?"
Он качнул своей темнокожей лысиной в его сторону, предлагая ему ответить на поставленный вопрос. Джонни прятал свой взгляд подальше - например, тогда он уставился на кружку "Лучший в мире босс", стоящую на столе возле локтя Майлза.
"Нет", - разумеется, Джонни знал, чем бы это обернулось, но говорить об этом не имел ни малейшего желания.
"Странно, что ты вообще работаешь здесь", - съязвил Майлз. - "Мы бы потеряли уйму денег, это понял бы и ребёнок. Ты понизил цену на 50 долларов, Джонни. Умножь это на тысячу и получишь минимальное число лишних убытков. А ведь мы говорим только о тысяче товаров."
"Я прошу прощения", - выдавил из себя Джонни.
"Мне не нужно твоё прощение", - грубо оборвал его Майлз, цыкнув языком. - "Мне нужно, чтобы ты научился попадать пальцами по клавишам и включать мозги, когда печатаешь. Тем более, что это всё, что от тебя требуется."
Да уж, куда тебе тот факт, что когда Джонни печатал этот долбаный отчёт, у него умерла мать, подумал тогда обливаемый грязью сотрудник. Звонок новенького "Сони Эриксон" прозвенел в пять часов вечера, и Джонни тут же взял трубку - на экране чёрными буквами было написано имя его отца. У них с отцом была напряженка в отношениях после того, как мать и отец совсем разругались - тот начал слишком много пить и таки добился того, что мать развелась с ним. В то время как у матери осталась уютная квартира с многочисленными книжными коллекциями на полках деревянных шкафов и совсем крохотными, но удобными диванчиками (модель дома "Мечта старпёра", как называл её в своё время отец), разведённый с матерью, отец совсем пропал из виду и звонил Джонни лишь изредка. Спрашивал, как у него дела и всё ли у него идёт хорошо, но со временем Джонни осознал, что конец любых разговор с отцом заканчивается на просьбе одолжить немного денег. Общая сумма "одолженного" была довольно кругленькой, но Джонни не сильно это волновало. Он понимал, что отцу сейчас тяжело, и если уж он решил топить своё горе в том напитке, что погубил его брак (а Джонни не сомневался, что именно туда уходят все деньги), значит, так тому и быть. Не в манерах Джонни было кого-то в чём-то упрекать. Возможно, он только из-за этого оставался на работе в офисе.
Поэтому Джонни тут же взял трубку и, даже не успев сказать "Алло", узнал про то, что его мать умерла.
"Моя мать сегодня умерла", - сказал он. - "Я не смог нормально доработать отчёт."
Майлз посмотрел на него, и в его глазах не было ничего, хоть мало-мальски похожее на сочувствие.
"Нет. Ты не смог доработать отчёт благодаря своим кривым рукам, Анворт."
Непривычная злость охватила Джонни. Босс сострил в его адрес, но не тронул темы матери, поскольку прекрасно знал, какова длина цепи у злобного пса, сидящего в будке, и где она кончается. Он остановился прямо у этой черты, подразнил его, и ушёл. Не пойман - не вор, и хотя Джонни прекрасно знал, что Майлз Уорнер - первостатейный ублюдок, ему было абсолютно нечего предъявить для того, чтобы подчеркнуть это прямо перед ним. Все знают о истинной сущности Майлза (она никогда и не пряталась, он был из тех людей, кто всегда говорил только то, что думает), но вот только сам Майлз, видимо, о ней не подозревал. Доказать ему, что он самый худший человек во вселенной, было сокровенной мечтой каждого второго сотрудника офиса. К Джонни это не относилось... по крайней мере, до этого дня.
"Я был очень расстроен", - сказал Джонни, пытаясь не выдать в своём голосе истерику. Она была как каменный шар, который долго-долго поднимают в гору, а затем резко пускают по наклонной с другой стороны. Это и было то, что обычные люди называют "сорваться".
"Я тоже", - невозмутимо ответил Майлз. Он даже не стал договаривать предложение - ведь он знал, что Джонни и так поймёт его. Я тоже был очень расстроен. Тем, что ты ошибся в этом чёртовом отчёте.
Он ненавидел. Ненавидел смерть. А ещё больше - этого ублюдка, которого интересует лишь собственное благополучие.
Джонни заскрипел зубами. Сжимал кулаки туда-сюда. Всё ради того, чтобы не броситься на своего босса и не врезать ему по его наглому, самоуверенному лицу.
"Сегодня ты не нужен мне в таком настроении", - наконец сказал Майлз через несколько секунд, не отрывая взгляд от своих бумаг. - "Отправляйся домой, но чтобы завтра в восемь был уже здесь."
"Хорошо".
Последняя фраза Майлза могла казаться весьма снисходительной, но так мог подумать лишь тот, кто знал этого афроамериканца слишком плохо. А Джонни знал - завтра Майлз заставит его выложиться по полной, в два раза больше чем максимально возможно. Потому что Майлз Уорнер знал, как ДЕЛАТЬ ДЕЛА - этому его научил его отец, основатель фирмы.
Ах да, разве Джонни не упомянул про себя, что он ещё был и богатеньким сынком? Если присмотреться, то Майлз идеально повторял политику абсолютного рабства Вэнса Уорнера, будто боясь оступиться с тропинки, протоптанной отцом и потерять хоть цент из своих капиталов.
Ради этого цента он, не раздумывая, мог бы предать огню сотни человек. Уж кто-кто, а Джонни об этом знал непонаслышке.
Он повернулся и вышел из кабинета. Прошёл мимо двух-трёх сотрудников, сидевших за своими местами. Они уставились на него, вышедшего из пасти Дьявола-Во-Плоти почти что не подавленным. На самом же деле он был очень серьёзно подавлен, но просто не показывал виду. Если кто-нибудь из присутствующих начнёт расспрашивать его о произошедшем, то ему будет уж совсем тошно.
Джонни обогнул рабочее место своего соседа и приблизился к столику. Выключил компьютер прямо так, выдернув штепсель из сети - плевать. Открыв ящик стола, он забрал свои ключи и кошелёк, разложив их по карманам своих штанов. Затем, он вздохнул и вышел из офиса.
Ярость-таки выплеснулась наружу уже в лифте.
Издав истеричный, почти что девчачий визг, он со всей силы ударил кулаком по железной стене лифта. Костяшки пальцев неприятно хрустнули. Джонни взвыл и согнулся, держась за покалеченную руку. Слёзы катились по его щекам. В лифте была установлена видеокамера, но даже это его сейчас не волновало. Он разогнулся, всё ещё яростно сопя, но сдерживался, чтобы снова не взорваться - его руке досталось уже достаточно. Он не мог согнуть ни один палец на ней.
Лифт достиг первого этажа. Потирая руку, Джонни прошёл через лобби, даже не кинув привычное "до завтра" Старику Бобу, охраннику сего предприятия с ещё незапамятных времён. Быть может, он даже застал отца Майлза в том положении, в котором сейчас находится сам Майлз - то есть, на золотом унитазе, подтираясь длинной лентой денег, идущего из банкомата, расположенного прямо над бочком.
Разумеется, всё, что представил сейчас Джонни, было лишь метафорической карикатурой, но он не удивился бы, если бы увидел сиё действие в реальности.
Крутанув турникет, он вышел в ночь.
И вот сейчас он шёл вперёд, прикрывая голову портфелем, сам ещё не зная, что ему теперь делать. Дома его наверняка ждал труп его матери - и это было последним, что Джонни хотел сейчас увидеть. Поэтому он просто слонялся по улицам, несмотря на такую мерзкую погоду.
Когда он забрёл совсем далеко, он вдруг наткнулся на кафе. "Счастливое Блюдо", гласило название. Вроде в этом белом, с двумя огромными окнами-витринами, здании не было ничего особенного, Джонни вдруг захотелось зайти внутрь. Хотя бы чтобы скрыться от этого дождя, мощь которого нарастала с каждой минутой.
Джонни толкнул дверь свободной рукой и очутился в кафе. Над головой звякнул колокольчик, извещающий владельца о том, что вошёл новый клиент. Джонни поставил портфель на пол и снял с себя пиджак. Повесив его на вешалку возле входа, он посмотрел в зеркало чуть поодаль, чтобы наконец посмотреть на себя со стороны.
В отражении на него смотрел темноволосый, узколицый мужчина. Спутанные длинные волосы прилипли ко лбу, извившись на нём неким узором. Джонни не стал зачёсывать их на левый бок, как обычно делал всякий раз, когда смотрел в зеркало, а сразу направился к одному из свободных столиком. Каждый шаг сопровождался хлюпающим звуком - несмотря на то, что на улице Джонни прикрывался портфелем, его ботинки это не спасло. Они были пропитаны влагой до самого основания.
Он сел за стол и принялся ждать официантку, чтобы та взяла у него заказ. Ему совсем не хотелось есть, но и возвращаться на улицу - тоже. Когда же она подошла, больше всего его воодушевило то, что у неё на лице нет дежурной улыбки, которую ему приходилось видеть в десятках кафе наподобие этого. Во-первых, сейчас он был совершенно не в том настроении, а во-вторых - он попросту не любил, когда люди начинают надевать на себя маски. Официанты знают - чем милее улыбка, тем больше аппетит и тем шире раскрывается кошелёк. Джонни никогда не был в их шкуре, но прекрасно знал об этом.
-Что будете заказывать? - апатично спросила официантка, брюнетка примерно средних лет, но уже с целой ордой морщин на своём лице.
Джонни замялся.
-Глазунья... У вас есть глазунья? - неуверенно спросил он.
-Есть, - ответила она и чиркнула что-то в блокноте. - Что-нибудь ещё?
Джонни хотел бы заказать кофе, но что-то остановило его. Вместо этого он сказал:
-Просто стакан воды, если можно.
-Можно, - официантка хмыкнула. - Она тут, вообще-то, бесплатно.
-Спасибо, - Джонни спрятал свой взгляд, давая понять, что это всё, чего он хочет. Женщина шумно выдохнула воздух, прокашлялась (видно, чем-то болеет) и пошла к стойке.
Он посмотрел в окно, о которое разбивались многочисленные капли дождя, барабанной дробью стуча по стеклу.
Это всё дождь, подумал Джонни. Весь город будто погрузился в траур. Джонни не знал, кому выражать благодарность за эту погоду - Богу или диктору из прогноза погоды - если бы сейчас был солнечный день, радостно смеялись и улыбались дети, он бы просто сошёл с ума.
Как только образ светлого дня проник в его голову, Джонни тут же выгнал его оттуда. Его в действительности начало тошнить от несоответствия окружающего и его, внутреннего, мира.
Раз умерло что-то внутри него, так и пусть и внутри всех тоже.
Эгоистично, но такая мысль действительно крепко обосновалась у него в голове.
Пятнадцать минут за подобными размышлениями пронеслись совсем незаметно. Официантка вернулась с заказанной едой и стаканом, аккуратно поставила всё перед Джонни и так же невозмутимо ушла. На душе у Джонни стало значительно теплее. У него даже проснулся аппетит - ему стоило взглянуть на тёплую глазунью, как живот недовольно заурчал, призывая его скорее всё съесть, чем он тут же и занялся.
Чтобы полностью уничтожить содержимое тарелки, Джонни, так внезапно открывшему в себе столь ужасный голод, понадобилось от силы две минуты. Когда он проглотил последний кусок, он даже был готов улыбнуться... Но нет. Посмотрев в пустую тарелку, он почему-то вспомнил о матери.
Её больше нет. Как будто эта мысль витала вокруг его головы, но никак не могла прокрасться внутрь. Её вечно задвигали на задний план такие вещи как дождь, эта глазунья, и как этот чёртов Майлз Уорнер. Но вот сейчас она наконец достигла его разума, и ему стало плохо. Захотелось пойти и выплакать наконец всё слёзы, что потоком лились в его воображении, но никак не из глаз в реальном мире - он только что съел глазунью, он пресытился, он ДОВОЛЕН.
Джонни чуть ли не начал ненавидеть себя за это. Как он может вообще сидеть в каком-то кафе, вместо того, чтобы пойти домой и встретиться со смертью лицом к лицу? В этом и крылась причина - он БОЯЛСЯ встретиться со смертью лицом к лицу, пусть даже и не своей.
Он отодвинул тарелку и залпом выпил стакан воды. Так резко, что горлу даже стало больно. Часть воды пошла не в то горло. Он начал кашлять, стуча себе по груди, и наконец заплакал. Никто из малочисленных посетителей не обратил на него внимания - но Джонни и не было нужно это внимание. Сейчас он хотел быть один, совсем один, и не идти домой.
Первая часть его замысла уже разрушилась. Когда он кашлял, он слегка поднял взгляд над поверхностью стола и увидел, что кто-то сел за его столик, на стул напротив него.
Джонни изумлённо уставился на эту персону, даже прекратив кашлять в кулак, как он делал до этого. Девушка-блондинка, лет от силы двадцати, сидела и, мечтательно прикрывая веки, не мигая, смотрела прямо на него. Лёгкая улыбка играла на её губах.
-Ты чем-то опечален, красавчик? - спросила она.
-Что? - завороженный её красотой, озадаченно протянул Джонни.
Короткий смешок вырвался из её рта. Однако в нём не было насмешки.
-Что с тобой случилось? - она облокотилась на одну руку, не сводя с Джонни взгляда. - Ты что-то потерял, по лицу вижу.
-Никого я не терял, - пытаясь отвести взгляд, он лишь усугубил видимость своей лжи.
Она снова ухмыльнулась.
-Ты сам всё только что сказал.
Джонни цыкнул и повернулся к ней. Стоило ему снова посмотреть в её нежно-голубые глаза, как он тут же погрузился в этот прекрасный омут, именуемый женским очарованием.
-Я знаю. Я просто... - Джонни сделал паузу, чтобы подумать, как бы потактичнее выразить мысль, но не смог найти ничего лучше, кроме как сказать: - Я не думаю, что это ваше дело.
-Оно действительно не моё, - подтвердила она, не меняя выражения лица. - Но ты имеешь полное право рассказать мне обо всём, что тебя гложет.
До этого момента он думал, что не хочет ни с кем говорить. Но только до этого момента. Его охватило жгучее желание взорваться изнутри и выплакать всё ей в жилетку. Но он сдержался. Он попытался рассказать ей всё о том, что произошло, без эмоций. Но он не мог контролировать всё - несколько раз его голос дрогнул, приготовившись перейти на истеричные нотки.
Но улыбка всё не исчезала с её лица. Оно и понятно - в конце концов, не её мать умерла.
-Это так печально, Джонни, - видимо, он успел сообщить своё имя в процессе рассказа. - Но ты должен быть сильным.
Стандартные слова. Самые стандартные из сборника фраз "Как реагировать на 1001 ситуацию". Из раздела Приободрения.
Поэтому Джонни нисколечки не захотелось быть сильным. Наоборот, извращённое счастье от осознавания собственного горя прогрессировало внутри него. Посмотрите на меня - я такой бедный и обиженный, а вам меня не понять!
-Я не хочу идти домой, - лишь сказал он в ответ. - Там никого нет.
Девушка вздохнула и прошептала:
-Но ведь среди других миллионов домов только этот - твой. Идти тебе всё равно некуда.
-Теперь там живёт смерть, - Джонни и сам не заметил, как разговор приобрёл философский характер.
-Смерть живёт везде, Джонни, - к его удивлению, она перегнулась через стол и успокаивающе погладила его по щеке. - Смерть есть даже внутри меня, - она легонько стукнула себя по голове. - У меня опухоль. Гораздо страшнее, когда ты - дом для смерти, согласись.
-Да, - он едва заметно кивнул. - И всё равно...
-Тебе страшно, Джонни? - спросила она. - Страшно идти туда?
-Да, - честно ответил он.
-Тогда пойдём вместе. Ты и я.
***
Он и глазом не успел моргнуть, как они уже шли по улице, рука об руку. Под проливным дождём, но это даже не волновало Джонни. Промокнет костюм - да и чёрт с ним.
Гораздо больше его сейчас заботила девушка, что шла рядом с ним. Он не знал, кто она такая и почему подсела за тот же столик в кафе - только то, что у неё раковая опухоль в мозгу и то, что если бы не она, он бы, наверное, сейчас не шёл бы по направлению к своему дому.
Но он не решался что-либо у неё спросить, ибо она была ангелом. Ангелом, что спустился к нему, чтобы хорошенько пнуть по направлении к верному пути, чтобы он наконец дошёл до этого квартирного дома, одиноко стоящего между двух пустырей, на которых вроде как начинали стройку, но затем всё заглохло. Он боялся спугнуть это создание тьмой, медленно выходящей из его сердца и плотным сгустком клубящейся в голове. Сейчас она была всем, что у Джонни было в этой жизни.
Вода с грязных волос очень сильно щипала глаза, однако даже не различая дороги, он всё равно понимал - скоро финишная прямая.
Она наступила чуть пораньше, чем он думал.
Девушка остановилась и потянула его за руку, чтобы он последовал её примеру.
-Джонни.
-Да? - спросил он.
-Знаешь, почему ты не хочешь возвращаться?
-Нет. Почему?
-Потому что ты не веришь. Не веришь в смерть своей матери.
Джонни непонимающе поглядел на неё.
-Сегодня ты ушёл на работу, зная, что твоя мать жива и здорова, и варит суп на кухне. Но между выходом и входом произошло непоправимое - она умерла. И ты не веришь. Ты думаешь, что если так и не вернёшься обратно, то она всё так же будет стоять и варить суп, ожидая тебя.
Вдобавок к каплям дождя, на щеках вновь появились слёзы. Безусловно, он понимал всё это какой-то частью своего сознания, но не знал, как выразить это словами. Эта девушка смогла.
-Но время не остановить, и с этим ничего нельзя поделать. Люди иногда умирают. Да и мы с тобой - не исключение.
-Я знаю, - ответил он. Повернув голову вправо, он увидел очертания квартирного дома. Дрожь пробежала по телу.
-Тогда иди, - она отпустила его руку. - Потому что дальше ты должен пройти сам. Как Роланд к Тёмной Башне, понимаешь?
Он повернулся к ней, ухмыльнувшись.
-Тоже фанатка Кинга?
-Да, но сейчас это совершенно не важно, - отрезала она. - Ты сейчас опять просто пытаешься смягчить падение, которое неизбежно.
Он нахмурился, поняв, что это правда.
-Прости, что приходится прощаться на такой глупой ноте, - сказала девушка. - Прощай, Джонни.
Она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щёку. Затем, она быстро зашагала в противоположном направлении, и её силует тут же скрыл плотная завеса дождя.
Джонни провёл пальцем по щеке, на которой осталось тепло её губ, чтобы убедиться, что она была реальной. Потому что сейчас она, как чёртов Гарри Гудини, исчезла. Она ворвалась в его жизнь и ушла оттуда, будто какое-то видение. Он не знал ни её имени, ни её места в жизни, только то, что он мог бы полюбить её, если бы у них было больше времени. Но она исчезла, чтобы никогда больше не появиться.
Джонни повернулся к квартирному дому и медленно пошёл.
***
Парадная дверь дома была крепко примотана к поручню возле крыльца дома - вероятно, чтобы никто не закрыл её (в последнее время она имела свойство предательски не открываться даже при помощи ключа). Джонни переступил через порог и очутился в подъезде. Впереди перед ним была лестница. Он прошёл мимо почтовых ящиков (даже по привычке заглянув в свой через щель для писем) и ступил на первую ступеньку.
До квартиры оставалось 4 этажа. То есть около 50 ступенек.
И Джонни считал каждую из них. Каждая казалась ему целым Эверестом, и давались они ему с трудом. А может быть, это он продолжал медлить с подъёмом. И пока он шёл вверх по лестнице, в голову лезли неприятные мысли.
Ведь его мать исчезла не просто из его жизни, она исчезла из этого мира вообще. Все, с кем она общалась в последнее время - это был её любимый сын и нелюбимый муж, с которым за последние полгода она перекинулась лишь парой фраз при встрече.
Теперь мать стала их с отцом секретом, пришла странная мысль к Джонни. Больше никто про неё не знал. Кроме пожалуй, той прекрасной девушки, но Джонни не думал, что третий хранитель этой тайны сам проживёт чуть дольше. Быть может, она уже упала посреди улицы с кровотечением из носа, и тот, кто подбежит к ней, чтобы спросить, всё ли в порядке, будет последним, кого она увидит в своей жизни.
Удивительно, но как только смерть случается, ты начинаешь видеть её повсюду, пусть даже там, где её не может быть.
Так вот, его мать исчезла, подытожил Джонни после двадцать второй ступеньки, и теперь ей даже не оценить того, что сын постоянно думает о ней, ведь... Джонни решил говорить начистоту, нет никакого рая или ада, а соответственно нет душ, вечно живых и покидающих тела при смерти. Он не увидит её даже когда умрёт сам, потому что, как и она, отправится в Ничто.
Дрожь только усилилась при этой мысли. Но Джонни продолжал подниматься.
Ещё двадцать ступенек, и он на месте.
И все эти ступеньки Джонни думал о том, что увидит за дверью. Его отец должен быть уже там. Наверняка сидит и прикладывается к бутылке вина из неприкосновенного запаса матери. А её саму положили на постель, и она будто спит и видит сны.
Видит сны, где она ещё живёт и готовит суп для сына.
Джонни прервал счёт так неожиданно, что его сердце чуть не остановилось. Он ошибся в расчётах - сорок восьмая ступенька оказалась последней. Он перешагнул через неё и наконец поднял голову.
Дверь в его квартиру была второй от конца длинного коридора. Сердце Джонни отбивало частый ритм, но он продолжал идти, хоть и у него деревенели ноги.
Он почему-то вспомнил детство - как мать читала ему какую-то книгу на ночь, как она вешала его рисунки на холодильник, как встречала каждый день со школы с распростёртыми объятьями.
Сдавленный стон вышел изо рта Джонни, но не более того. Все слёзы он уже выплакал.
Осталось пара шагов, и он достал связку ключей из кармана. Потеребил ей в руках, выуживая нужный ключ. Старый, кажется будто совсем разваливается на части.
Джонни посмотрел на зелёную дверь перед ним. Что за ужасное чувство, избегать этого целый день и всё таки стоять здесь сейчас.
Дрожащими руками он со второй попытки вставил ключи в замочную скважину. Повернул. Замок щёлкнул, и дверь слегка приоткрылась.
Он осторожно взял её и открыл до конца. Перед ним предстала прихожая. Грязные ботинки отца стояли у порога. Рядом с ними - туфли матери.
-Я дома, - сказал Джонни, обращаясь к Смерти.
Смерть, как ей и подобает, ответила лишь холодной тишиной.