Короткое описание: Продолжение рассказа, публикуемого здесь мною после долгого перерыва. http://for-writers.ru/publ/nemnogo_o_jorgise_chast_1/20-1-0-21731 первая часть. В связи с принятыми в нашей стране законами о пропагандах и оскорблениях, предуведомляю, что текст содержит гомоэротическую сюжетную линию, и несовершеннолетние не должны ее читать, поскольку могут совратиться, что не лучшим образом отразится на нашей рождаемости.
- Ничего не слышу, сказал я. На холодную скамейку рядом с нами села уже древняя бабушка, закутанная в несколько пуховых платков, и устремила свой взгляд вдаль — к морю, пронзив им стоящие на пути высокие дома. - Зачем бы ей приходить сюда каждый день и оплакивать утерянную молодость? - спрашивал меня Йоргис. - День за днем, в одно и то же время она здесь и смотрит в пустоту, вспоминая, как много лет назад ей пели под окнами. Она вспоминает утерянные признания и переживает их вновь. Сейчас она одна, и много таких одиночек. Но жизнь для нее не кончена. Каждое воспоминание — средство пережить жизнь заново. Посмотри на ее лицо: оно живет и дышит свободно среди ваших снегов. Она счастлива здесь среди мрачных деревьев. Они дают ей жизнь. - Ты меня не любишь, если говоришь так! - воскликнул я и пошел прочь. Йоргис остался рядом с угольным стволом, печально глядя мне в след. Я видел направление его взгляда, я чувствовал, в каком месте он встречается со мной, но не мог простить. Но и уйти я не мог. Что у меня оставалось в этой жизни кроме него? Пятнадцать минут назад мы встретились, а я уже не мог без его смеха, его жизнелюбия. Я остановился посреди дороги и посмотрел на него. Он стоял все там же, напряженно кусая свои красные губы. Моего взгляда было ему достаточно, и он бегом бросился ко мне, уворачиваясь от летящих на него автомобилей. И вот мы стоим посреди оживленной полосы, желтые листья летят нам в лицо. Йоргис снимает с себя сероватый шарф и аккуратно опутывает им мою шею. - Так тебе будет теплее, - говорит он и его теплый голос отражается от незримых стен и слагается в моих ушах в песню любви. Запах его свободы обволакивает меня, и я уже не знаю, где Йоргис, а где я, но свет фар бьет в его лицо и я вижу трехдневную щетину и зеленые глаза, белую рубашку и спортивные брюки с тремя выпуклыми полосами, вижу Йоргиса в центре ярко-желтого света и его полуоткрытый рот, в который хочется впиться губами и не отпускать. - До дна, - говорит он. Я повторяю за его мягким голосом, и пью. Кажется, таким должен быть и он на вкус: терпким, чуть с горчинкой — настоящим мужчиной. Мы пьем на набережной простое пиво из полулитровых бутылочек и смотрим в воду: густую, черную, холодную и безжизненную. - В Греции я любил Элени, - говорит Йоргис, и я впервые вижу, что даже ему знакома грусть и потеря. - Но все греки любят Элени, - продолжает он, и озорное выражение возвращается на его лицо. - Элени — средоточие нашей жизни, Элени — метафора Греции. Сражаясь за Элени, мы противостоим миру в одиночку и побеждаем, но после этого мы остаемся в забвении. Элени покинула меня ради лучшей доли, а я покинул Элени ради всего мира. Я рад был раствориться в нем, но встретил тебя, и теперь я навеки связан любовью. Я принимаю его любовь, потому что сам испытываю подобно. Я влюблен в Йоргиса каждой клеткой тела, все во мне поет о любви в нем. Я скольжу взглядом и останавливаюсь у полуоткрытого рта, искрящегося улыбкой. Это он, это Йоргис со мной, это он смотрит в низ, это он пьет за мое здоровье. Я хочу поцеловать уголок его рта. Он ждет, он испытующе смотрит на меня. Наши лица сближаются, я уже ощущаю его дыхание, и в этот момент глупая рыбка преодолевает массу воды и земное тяготение, вырываясь в воздух. Она пролетает мимо наших лиц, и сверкнув в темной пустоте отраженным лунным светом, исчезает все в той же глубине. Йоргис зачарован открывшимся видением: люди стоят рядом с нами и отбрасывают длинные узкие полуденные тени. Он срывает распустившийся на чугунной решетке хрупкий тюльпан и дает его мне, метафорируя существо нашей любви. Я беру его, и читаю имя Йоргиса на каждом лепестке. Я счастлив, что не могу дотронуться до него. Луна вращается вокруг земли, заходя и восходя, не уступая почетного места солнцу, траектории звезд размазаны и заливают небо мутным светом. Сизый дым из труб деревенских домов стремится навстречу им, а мы стоим на границе соснового леса и снега, наблюдая на противоположной стороне медленной реки метеоритный дождь над зелеными лугами. Я ощущаю руки Йоргиса на моей талии, но отстраняюсь. Я страшно боюсь его прикосновений. Я боюсь, что он создан моей фантазией, и если я нарушу границу между нами неловким прикосновением, мой мираж рассеется дымом. Но Йоргис должен остаться рядом со мной, чего бы это мне не стоило. Силой своей пульсирующей крови я клянусь давать Йоргису жизнь, как неуклюжие зимние деревья дают жизнь старушке, нанизывающей на жемчужную нить бусины своих воспоминаний. Она сидит рядом с нами на берегу реки и вспоминает первую ночь в зеленой траве, доходящей выше колена. Тогда точно так же сияла звездным светом ночь, и луна укрывала любовников, обвивая мягким светом целомудренные движения. Йоргис увлекает себя за мной в сочную зеленую траву, дышащую жизнью, и мы проваливаемся в яркие волны цвета индиго. Я забываю все свои унижения, но люблю их, как любя Йоргиса готовлю себе новое поражение на шахматной доске. Капля красного вина падает на белую рубашку, и Йоргис, смеясь, укоряет ее в неосторожном движении. Я хочу прижаться к пятну губами и втянуть его в себя, но страх показаться смешным, страх разрушить иллюзию останавливает меня. Кудрявые белые волосы и свежевыбритое лицо Йоргиса подобно чистому листу, на котором будет писаться наша история. Но в чистом гуле людских голосов вдруг происходит такое страшное, но такое ожидаемое. Йоргис встает и торжественным голосом говорит мне: Здесь я, мой друг, За Родину, за всю Элладу тело Я предаю на жертву, и никто Меня к тому не вынуждал, - веди же Меня к богине, коли богиня ждет. И дай вам бог счастливую удачу, Сердца украсить и домой С великою любовию вернуться из-за дерев. А до меня ахеец ни один Пусть не касается: я горло молча Подставлю вам; я — сердцем не ягненок. От торжественности стиля Йоргиса я дрожу, но еще меня пробирает мороз от того, что я знаю, что значат эти слова для меня. - Да, - Йоргис печален, - я должен вернуться в Грецию. Срок избыт, и как бы я не любил. Я иду прочь, и во мне борются возмущение и горе. Для чего я встретил тебя, Йоргис, и назвал любимым человеком, если ты хочешь сейчас покинуть меня? Моя любовь: великая и необъятная, - она разбивается на мелкие кусочки, которые не склеить, а сердце рвется. Никогда мне больше не встретить такого совершенного человека, никогда не говорить мне с ним, а в голове звучат его слова, сказанные вчера, в день первой нашей встречи: - Растерзанная Медея укрывает трупы своих детей любовью, что сильнее армий Язона. В смерти она перехитрила неверного мужа: ей теперь отдыхать в Аиде на берегах Стикса, целуя ноги своих сыновей, а ему мучиться вопросами до тех пор, пока стоит этот мир. Так и я: уж лучше мне задаваться вопросом, чем отказаться от любви. Йоргис тоже хочет сохранить мою любовь, и я это знаю. Ему еще более чем мне требуется сейчас помощь и поддержка, но моего духа не хватает на то, чтобы обернуться, прижать его голову к своей груди и, коснувшись горячими губами его черных густых волос, показать, как я люблю его. Все снова остановилось: я не вижу людей, я не слышу их голосов и передо мной только Йоргис, чьего лица я не могу вспомнить, как ни пытаюсь. Беззвучно царапая воздух, я кричу в пустоту слабым хрипом и полю его вернуться. Но подъезжает автобус, и я захожу внутрь, усаживаясь на третье сидение с конца. Воздух вновь прозрачен и чист, мимо окна проносятся деревья, строения, реки и луга. Деформированная действительность передо мной. Впереди сидящая женщина достает маленькое зеркальце и смотрит в свое отражение. Рядом с ним — я, пересеченный линиями небрежно сбитых в прическу волос. И с краю я вижу Йоргиса, сидящего на последнем сидении. Прежде чем я успеваю пожелать, он садится рядом. Люди вокруг нас замирают на коричневых сидениях автобуса. Их головы наклонены вниз, а тела посыпаны песчаной пудрой. Я медленно протягиваю руку к Йоргису, желая коснуться его голого торса, вижу границу между спортивными штанами с тремя полосами и телом, но отдергиваю ладонь, не смея его коснуться. Со слезами Йоргис смотрит на меня, и я читаю последнюю отчаянную просьбу, но не в силах исполнить ее. Он отворачивается, но лишь на мгновение: вот его прямой взгляд, блестящий в хрустальном воздухе устремлен на меня. Он ждет, он умоляет. Но я с обиженным видом откидываюсь назад. Йоргис вырывается сквозь закрытые двери, и стоя перед автобусом на дороге, затерянной среди желтых слоистых гор, внутри которых вода древнего моря образовала ходы с отполированными стенками, кричит: - Вот Греция! Вот я! И я свободен! И я твой! - Вернись на место, - отвечаю я. Он подчиняется. В нем не осталось жизни. Я присосался к нему и выпил все, что питало его. Автобус подъезжает к предпоследней остановке и последние люди выходят на улицу. Йоргис что-то прикидывает, сидя рядом со мной. В неимоверной борьбе с собственной сущностью он кусает губы и мучит себя вариантами, пока я равнодушно наблюдаю. Наконец, он решается сделать последний ход: - Я буду ждать тебя на набережной. Он берет чемодан, сменивший его верную длинную дорожную сумку и выходит вслед за остальными. Я вижу как он в бессилии останавливается у чугунной решетки набережной, и брызги воды падают на его голые ноги. - Остановка — пять минут, - равнодушно говорит в микрофон водитель. Я не шевелюсь. Я смотрю на Йоргиса. Йоргис смотрит вниз, его руки, впившиеся в решетку, дрожат. - Остановка — пять минут, - говорит мне водитель в лицо, и в его голосе нет равнодушных интонаций. Он тревожится за меня. Я киваю и вновь смотрю на Йоргиса. Теперь он повернулся ко мне и так же напряженно пытается понять, о чем я думаю. И в момент, когда я решаю броситься в его объятия, дверь автобуса закрывается, и мы мчимся на последнюю остановку. Но скажи мне сейчас, когда тебя уже нет ни в моих фантазиях, ни в реальной жизни: существовал ты когда-нибудь? Прижавшись лбом к холодному заднему стеклу, я шепчу в пустоту: Любимый мой... Добычей рук бессмертных Ты сделался... Как призывать тебя? А что, если это бред пустой и ложный, Чтобы меня утешить... Что тогда? Если ты был, почему я не остался с тобой, почему ни разу не поцеловал тебя и не позволил тебе сделать того же? Почему я не помню твоего лица? Пролетая мимо желтых гор, я вижу, как по протянутым между склонами узким серебристым трубам ездит на мотоцикле Йоргис. Мое сердце сжимается: перепрыгивая с одной трубы на другую, колесо цепляется, и Йоргис падает вниз со всей высоты. Красная кровь растекается по склонам, а колесо мотоцикла бессильно крутится рядом. Его глаза устремлены на меня, и я, крича от ужаса, прячу свое лицо, не желая, подобно Клитемнестре, знать истинный конец.
Приложить слово "фэнтэзи" к тому, что я написал - ошибка грубая и бестактная. В вашем случае еще и непонятная, поскольку вы акцентировали "скачки через пространство и время". Конечно, скачек тут нет, и мне не понятно, почему рассказ воспринялся именно так, но и фэнтэзийности тут подавно быть не может, поскольку один из важнейших элементов фэнтэзи - создание несуществующих локаций и изобретание героев им под стать. Я же довольствуюсь простым смещением и искривлением существующего. Смысл и цель можно искать в немногочисленных репликах и моем, признаю, не слишком качественном, перепеванием "Ифигении в Авлиде" Эврипида. Если вам принципиально дойти до главной точки - перечитайте эти моменты хотя бы еще два раза. Ну и на имя гг тоже даются недвусмысленные намеки Спасибо.
0
