Волны беспокойного моря, яростно пенясь, с шумом накатывали на песчаный берег, а затем отступали, оставляя после себя мокрые следы. Жалобные крики чаек разносились над серой водой и полосой пустынного пляжа, упирающейся в лесистые холмы неподалёку. Промозглый осенний ветер, задувающий с моря, гнал по небу рваные тучи, и они то прятали солнце, то позволяли его лучам ненадолго привнести немного тепла в холодный, тоскливый пейзаж. За пляжем виднелись маленькие магазинчики, прибрежные рестораны и аккуратные двух-трёхэтажные коттеджи. Время почти не тронуло постройки – издалека они могли бы показаться обитаемыми – но буйная растительность, заполнившая улицы и огороды, красноречиво говорила о том, что человек здесь больше не хозяин.

На песке, совсем близко к подступающим волнам, лежала перевёрнутая лодка, с днищем, местами проеденным ржавчиной. Рядом торчал из песка обломок пластикового шезлонга, а неподалёку виднелся чудом уцелевший пляжный зонтик с изорванным, развевающимся на ветру куполом. На лодке расположилась сгорбленная человеческая фигура. Человек сидел неподвижно, безвольно положив руки на колени. Ему будто не было дела до отвратительной погоды и пронизывающего насквозь ветра, пробирающегося под полы старой мешковатой куртки. Из под капюшона толстовки смотрели усталые глаза, казавшиеся особенно большими на тощем, смуглом лице. Равнодушный взгляд блуждал среди бушующих вод. Рядом с лодкой лежали холщовый мешок, набитый вещами, и компактный, многозарядный арбалет.

Мыслями человек находился далеко в прошлом, в беспечном детстве, смутно прорисовывавшемся сквозь туман времени. Воспоминания воскресили картину летнего пляжа, на котором он игрался, будучи мальчишкой. Он ощущал нагретый солнцем песок и ласковые волны, плещущиеся рядом. От воспоминаний становилось тепло и уютно, они уносили прочь из всепоглощающей серости настоящего туда, где когда-то было хорошо. Он любил строить песчаные замки, вылепляя из податливого материала причудливые формы. Мимо проходили люди, довольные, загорелые, разнеженные в тени пляжных зонтиков, но мальчик не обращал на них внимания, будучи полностью погружённым в кропотливую работу.

А замок рос, становился выше и выше, обрастал башнями, рвами, заборами, дымящими трубами, небоскрёбами. И вот он уже не из песка, а из бетона и железа. А потом он рухнул – рухнул с грохотом и скрежетом, и остались лишь камни и мусор, разбросанные по пляжу под серым осенним небом. А детство застыло мимолётной иллюзией, ярким отблеском прежней жизни, потерянной навсегда.

***

Вчера в поселение, где жил Хаким, пришли люди. Те, кто работал в полях на склоне холма, издали заметили всадников, движущихся через заброшенную деревню, и сразу же поспешили к ограде. Невысокий досчатый забор, окружавший нескольких одноэтажных домиков на окраине, предназначался главным образом для защиты от диких животных и вряд ли мог оказаться полезным в случае нападения людей, но теперь оставалось надеяться только на него. Выборный глава общины, Иван Иваныч – мужик весьма бодрый, не смотря на преклонный возраст, – выбежал из дома с двустволкой. Остальные тоже вооружились, кто чем мог, и стали ждать.

Хаким наблюдал за всадниками, пристроившись за изгородью с арбалетом наготове. Он рассматривал лица людей, их повадки, движения. Пришлые совсем не походили на мирных поселенцев. Все десять человек были вооружёны до зубов: у троих на животе висели автоматы, у одного – охотничий карабин, у остальных из-за спин торчали луки и колчаны со стрелами. Помимо этого каждый всадник имел по длинному тесаку внушительного вида, пристёгнутому к поясу. Наряды пришлых представляли собой помесь обычной гражданской одеждой с элементами военной униформы. Во взглядах и мимике этих людей ощущалось нечто свирепое, недоброе; у пары человек на физиономиях красовались шрамы.

Самым первым ехал полный, бородатый мужчина с разгрузкой поверх зелёной армейской куртки. Орлиный нос и густые брови, из-под которых смотрели маленькие, блестящие глаза, придавали ему грозный вид, а горделивая осанка говорила о чувстве собственной важности её обладателя. Когда отряд оказался в нескольких десятках метров от ограды, бородач жестом приказал всадникам остановиться, а сам направил лошадь к воротам.

– Кто здесь главный? – зычным голосом крикнул главарь, – Есть разговор.

Иван Иваныч взобрался на деревянный помост рядом с воротами, и осмотрел делегацию.

– Кто такие, зачем пожаловали? – спросил он, щуря глаза и угрожающе держа двустволку наперевес.

– Ты заправляешь деревней? – главарь смерил его взглядом. – Мы представители городской администрации, прибыли с поручением.

– За последние пятнадцать лет я не слышал ни о какой администрации, – ответил Иван Иваныч. – В городе, насколько мне известно, почти никто не живёт.

– До таких деревень, как ваша, новости доходят медленно. Уверяю, твои сведения устарели. Но довольно пустой болтовни: у меня послание, которое я должен лично передать местному правителю. Предлагаю открыть ворота и обсудить вопрос наедине, без оружия, разумеется. Мы же цивилизованные люди, верно?

Иван Иваныч после недолгого раздумья дал согласие, и поселенцы нехотя отодвинули засов. Главарь передал автомат и тесак одному из своих людей, после чего неспешно прогарцевал внутрь ограды. Хаким заметил его взгляд: это был то ли взгляд хозяина, осматривающего владения, то ли хищника, готового сожрать пойманную жертву.

Незнакомец и Иван Иваныч о чём-то долго разговаривали в доме. Когда же закончили и вышли на улицу, глава общины выглядел так, как будто ему только что сообщили о смерти близкого человека.

– Завтра в полдень жду ответа, – сказал бородач, забираясь в седло, – а пока не стану вас беспокоить, мы остановимся неподалёку.

С этими словами он покинул поселение и скрылся из вида вместе со своими людьми.

Тут же была объявлена общая сходка. Иван Иваныч рассказал о том, что говорил пришлый и какие требования выдвинул. Главарь всадников сообщил, что в городе к власти пришёл некий вождь, объединив несколько поселений. Он стремится возродить государственность на окрестных территориях и вернуть в здешние края цивилизацию.

– Иными словами, подмял под себя город и обложил соседей налогом, а теперь тянет лапы дальше, – добавил от себя Иван Иваныч.

Когда он перечислил условия, которые поставил новоиспечённый правитель, возмущению людей не было предела. Поселенцам предстояло отдавать третью часть всего урожая и выплачивать ежемесячный налог в виде молока и мяса. Но, что самое ужасное, он требовал отправить в город двух незамужних девушек. Взамен же предлагалась защита в лице нескольких бойцов, постоянно проживающих в поселении. Само собой, их содержание тоже ложилось на плечи общины.

– В случае же отказа, – завершил Иван Иваныч, – нам угрожают нападением.

– Но это грабёж! – крикнул кто-то из толпы. – Неужели подонки думают, что мы просто так отдадим добытое собственным трудом? Неужели мы предоставим на поругание этим свиньям наших женщин?

– Он обещал, что с ними будут обращаться хорошо, и ни к чему не принудят против воли, – пожал плечами Иван Иваныч. – Он объяснил эту меру необходимостью поднимать демографию в городе.

– Стоит ли верить человеку, угрожающему нам оружием? – возразили ему.

– Это же бандиты с большой дороги, – крикнула одна из женщин. – Нашли дураков! Чего их вообще слушать?

Люди осыпали бранью и угрозами пришлых. Мужчины были настроены дать решительный отпор и перебить всех до единого. Народ долго не мог успокоиться, но, в конце концов, возмущение стало стихать, и начали просачиваться сомнения и неверие в возможность противостоять городским собственными силами.

До сих пор Хаким молча стоял в углу, но тут он всё же решил высказаться:

– Разумеется, мы должны сопротивляться. Неизвестно, кто они и откуда, и правду ли говорят. Но, даже если бандит не соврал, мы – свободные люди, и можем постоять за себя. Зачем платить чужакам, зачем работать на них? Сегодня они хотят одного, завтра скажут: «мало», и попросят больше. А их надсмотрщики будут здесь сидеть, обжирать общину и творить, что вздумается. У нас есть оружие, нас почти сорок человек. Этого хватит, чтобы обороняться и прогнать чужаков.

– Как бы не так, – печально вздохнул Иван Иваныч. – Большинство – это женщины, дети и старики. А сколько людей умеет держать оружие в руках? И сколько его у нас в наличии? Две охотничьи двустволки и твоя пулялка? Маловато.

Кто-то возразили, что среди пришлых тоже не все вооружены огнестрелом.

– Но что мы сделаем? Это матёрые головорезы, а нам даже укрыться негде: заборчик развалится с полпинка. А если они не одни? Если потом другие придут? Долго ли продержимся? И сколько нас погибнет в драке?

– Но нельзя же так! – не унимался Хаким. – Мы собственными силами основали это поселение, трудились, не покладая рук долгие годы, и нам никто не помогал. Сколько жертв было принесено ради того, чтобы восстановить с нуля нормальную жизнь? Наших жертв! А сейчас какие-то люди приходят и просто забирают всё, что хотят? И никто не против! Как можно сохранить хоть каплю самоуважения после такого?

Пара голосов поддержала Хаким, но остальные смущённо молчали.

– Конечно, это несправедливо, – рассудил сгорбленный, седой дед, один из самых старых поселенцев, – но, если от этого зависит жизнь близких, как быть? Если станем сопротивляться, скорее всего, погибнем, а наши дети и жёны попадут в лапы мерзавцев. Мне-то всё равно: и так последние годки дотягиваю, а вас, молодых, жалко. Если же согласимся, как знать, вдруг окажется не так всё плохо? Привыкаешь ко всему, главное – жить продолжать. Да и возможности есть только у живых, у мёртвых их нет.

– Жить?! – воскликнул Хаким. – Неужели жизнь в кабале стоит того, чтобы за неё цепляться?

– А наши дети? – возразила одна из женщин. – Что станет с ними? А мы? Так нас хотя бы в поселении оставят.

Устроили голосование. Большинство решило подчиниться приезжим.

– Значит, мне тут не место, – заявил Хаким.

– И куда пойдёшь? – с сочувствием спросил его Иван Иваныч

– Это моё дело.

После собрания Хаким положил самые необходимые вещи в небольшой заплечный мешок, повесил поверх него арбалет и отправился в путь. Никакие уговоры не могли изменить принятого решения: он больше не вернётся. Плевать, куда идти, лишь бы не испытывать позора и унижения, которые предлагались в обмен на жизнь.

– Жаль, что ты уходишь, – проговорил на прощанье Иван Иваныч, – сейчас, как никогда, нужны люди. Чем беззащитнее мы, тем больше наши новые хозяева смогут себе позволить.

Хаким грозно посмотрел на главу общины, а затем выпалил:

– А тебе они что предложили, Иваныч? Видимо что-то ценное, если так просто готов сдаться!

– Да как ты… – вскипел глава общины, побагровев.

Но Хаким его не стал слушать, молча развернулся и направился к выходу.

***

Пройдя заброшенный приморский посёлок, он добрался до курортной зоны. Близился вечер. Спрятавшиеся в зарослях домики, мощёная набережная и пляж тонули в сгущающемся мраке. В этом месте Хаким, более чем где-либо, ощущал тоску по погибшему миру. Воображение рисовало призраки минувшей жизни, которые тут же растворялись в гнетущей пустоте, наполненной пронзительными криками белых птиц, кружащихся над водой. Но он всё равно любил сюда приходить, когда выдавалась свободная минута. На берегу Хаким чувствовал умиротворение: волны успокаивали душу монотонным, размеренным шумом. Хотелось стать частью чего-то большого, раствориться в лежащем перед глазами море или просто забыться в воспоминаниях. Вот и сейчас он взобрался на перевёрнутую лодку и погрузился в раздумья.

Переночевал в одном из домов, а, когда проснулся утром, понял, что идти некуда. Тоска больно кольнула в сердце: он расстался с людьми, к которым привык, с которыми за долгие годы разделил так много трудностей и невзгод. Невидимые душевные ниточки связывали его с общиной. Да и найдёт ли он другое поселение? А если найдёт, не окажется ли под властью недругов, не встретит ли он там те же произвол, рабство и унижение? «Нет, – думал Хаким, – нельзя позволить шакалам безнаказанно отбирать у людей имущество и свободу! Не для того выживали, не для того трудились в поте лица. Полагают, им всё можно? Кто-то должен остановить подонков». И, чем больше Хаким размышлял, тем сильнее утверждался в данной мысли. Надо защитить общину и показать бандитам, что просто так им никто ничего не отдаст. И он должен пойти на решительные действия, даже будучи один. Люди увидят пример и перестанут трусить. В поселении есть боеспособные мужчины, они построят крепкую, высокую изгородь, начнут упражняться в стрельбе из лука, и тогда любой бандит, решивший заявить права на плоды чужого труда, получит достойный отпор.

Ближайшая дорога в город, по которой мог проехать конный отряд, пролегала недалеко от побережья. Она петляла среди поросших лесом холмов, время от времени пересекая крохотные заброшенные деревушки. Хаким здесь часто охотился и хорошо знал эти места. Человек на лошади не заберётся на крутые склоны, да и пеший не везде пролезет сквозь плотные заросли кустарника. Зато по звериным тропам можно скрыться от преследователей, а потом отстреливать их по одному, быстро и незаметно перемещаясь по местности. Задача была сложной, но Хакиму считал, что сможет с ней справиться.

Он нашёл защищённую позицию на склоне холма, откуда в прогалах пожелтевшей листвы хорошо просматривался кусок дороги, затаился, удобно примостившись за массивным валуном, и стал ждать. Ждать пришлось гораздо дольше, чем он предполагал. В голове вертелись беспокойные мысли: что, если сегодня отряд не поедет обратно, или бандиты вообще решили вернуться другой дорогой? Знать этого Хаким не мог, да и что делать в таком случае, в голову не приходило, оставалось только запастись терпением и надеяться на лучшее. Наконец вдали всё же послышались голоса, а потом на дороге показались фигуры всадников. Лошади неспешно шагом переступали по растрескавшемуся, заросшему травой асфальту. Впереди, вальяжно покачиваясь в седле, ехал бородатый главарь. Оказалось, что всадников теперь только восемь, а притороченные к их сёдлам мешки набиты под завязку. Позади двух наездников на крупах лошадей сидели ещё по одному человеку. Хаким сразу узнал их: девушки из поселения, одна из них – совсем юная, почти ребёнок.

«Сволочи!» – злобно прошептал он.

Всадники не подозревали о засаде и спокойно ехали, болтая о своём. Хаким дождался момента, когда до них останется метров пятьдесят, прицелился. Стрела пронзила насквозь шею главаря – тот даже не успел понять, в чём дело, захрипел и мешком свалился с седла. Остальные тут же натянули поводья, лошади испуганно заржали. «На нас напали! Откуда стреляют? По кустам бейте, по кустам!» – кричали люди. Пока в отряде царила паника, Хаким взвёл рычаг, натянув тетиву, и прицелился в следующего бандита. Но тот внезапно дёрнулся, и арбалетный болт пролетел всего в паре сантиметров от его головы. Сплюнув с досады, Хаким поспешил сменить позицию. В это время, всадники, имевшие огнестрельное оружие, начали стрелять по холму. Остальные спешились и побежали в лес. Хаким остановился и выпустил ещё одну стрелу, но снова мимо: он торопился, и не мог как следует прицелиться. Рядом просвистели несколько пуль, сбив кору и ветки с соседнего дерева. Хаким понял, что стоит на открытой, хорошо простреливаемой местности. Он бросился к ближайшим кустам, но в этот момент что-то обожгло бок. Он вскрикнул и упал, а когда ощупал живот, пальцы окрасились красным. Одежда быстро намокала. Зажав рану одной рукой, а другой держа арбалет, Хаким встал и побежал вверх по склону, туда, где листва смыкалась над головой плотным покрывалом, пряча человека от глаз противника. Острая боль пронзала живот при каждом шаге, но надо было торопиться: люди прочёсывали лес. Он перебрался через вершину холма и спустился в низину, когда почувствовал, что совсем выбился из сил. Сел, прислонившись спиной к толстому стволу дерева, и стал ждать неизбежного. Хаким знал, что дёшево не отдаст свою жизнь – успеет пустить стрелу в первого, кто покажется на глаза. Время тянулось, сердце билось всё сильнее в предчувствии решающего момента, но никто из отряда так и не появился: видимо, люди прекратили поиски. «Надо идти, – наконец решил он, – плевать на боль, здесь оставаться не годится». Хаким поднялся, живот пронзила острая резь, от чего он чуть было не упал. Он схватился за ствол дерева и только благодаря этому остался стоять на дрожащих ногах. Медленно побрёл вглубь чащи.

***

Лес в этом месте подбирался почти к самому морю. От бушующих волн его отделяли лишь несколько метров каменистого берега, о который с яростным грохотом разбивались набегающие волны. Небо заволокло тучами, стелящимися почти над самой водой. Начал моросить дождь. Из леса, шатаясь, вышел человек. Он держался за левый бок, зажимая рану. Одежда пропиталась кровью, и на куртке – там, куда попала пуля, – виднелось большое мокрое пятно. Не дойдя до берега, человек в изнеможении сел на землю. Смуглое, тощее лицо, скорченное от боли стало спокойным и умиротворённым. Он смотрел на бушующие воды, картинка перед глазами расплывалась и тускнела.

– Смерть, значит смерть, – прошептал он, – наверное, так лучше… Жаль, погода дрянь.

Его мысли уносились в далёкое прошлое туда, где он, будучи маленьким мальчиком, бежал по горячему песку навстречу волне. На песке оставались следы босых ног, а над головой простиралось яркое синее небо, безоблачное, как застывшее в памяти мгновение, которое согревало в ненастный осенний день.

– Близится гроза, – сказал кто-то рядом, указывая на горизонт.

Мальчик посмотрел вдаль на набрякшие тёмно-синие тучи, а затем обернулся назад: на берегу виднелся замок из песка, над которым сегодня пришлось хорошо потрудиться. Скоро буря сметёт хрупкое сооружение. Но ничего страшного, он построит ещё один... потом, когда всё закончится.