Рыцарский Доспех.

Посвящается Хотеевой Вере Александровне.

Знаем, Чтим, Помним.

Серую комнату допросов освещает одинокая лампочка. Лампочка настолько тусклая, что     с трудом различается происходящее в комнате. Иногда служителям закона это только на руку. О прибитый к полу стол не раз допрашиваемые в непонятном порыве к справедливости ломали кости. И в этом же порыве стекали на прибитый стул. Но сейчас случай особый – явка с повинной. Не потревожен ни стол, ни стул. Допрашиваемый, нервно дрожа, в течение часа излагал на бумаге чистосердечное.

 Служитель закона, такой же серый, как и комната, внимательно изучает признание.

- Значит, человек, которого вы хотели ограбить, дал отпор?

Допрашиваемый пугливо кивнул.

-  Как понять, цитирую «Он ударил Грицко по голове, и та разлетелась»? – грозно спросил служащий.

Допрашиваемый сглотнул и, заикаясь, ответил:

- Тттак и пп… понимайте. Голова того … сломалась, – заикаясь, начал он, но потом разговорился. - А Грицко, то мужик бывалый, у него голова как чугун. Сам видел, один раз стену пробил! А этот с одного удара…. И она разлетелась. Я сам сначала не поверил, но…

- Достаточно, - прервал служащий и продолжил чтение дальше.

Допрашиваемый озирается по сторонам. Мелкая дрожь вновь прошла по телу.

- Цитирую «он ударил меня железным кулаком». Вы издеваетесь? – зло поинтересовался служащий. - За дачу ложных показаний…

- Ннет. Нникак нет… Он мне в самом деле в челюсть заехал… Только кулак-то выглядел обыкновенным, а вот челюсть моя почувствовала совсем не простой кулак. Так ударить кулаком нельзя. Я же от удара на пять метров отлетел, как еще жив остался не пойму. Но кулак точно железный был.

Служащий жестом приказал замолчать. Перевел недовольный взгляд на признание.

- Да что это за чушь? – не выдержал он. - Вы вообще в своем уме? «В свете проблеснувшей молнии, я увидел не человека, а нечто металлическое и огромное, по форме лишь отдаленно напоминающее человека. На месте головы странный шлем, но не от скафандра, а какой-то непонятный, с дырками для глаз»!?

Допрашиваемый задрожал сильнее и затараторил что есть мочи:

- Но ттак и бббыло! Я тттоже подумал, чччто от удара с головой не в порядке. Ннно так и было! Молния блеснула и на месте этого очкккарика мммонстр мметаличческий.

Глаза служащего налились кровью, нестерпимо хотелось въехать по этой врущей морде.

- Тогда зачем вы к нам пришли? Зачем? Ну не получилось у вас человека ограбить. Ну оказал он сопротивление убив троих ваших подельников. Зачем приходить сюда и в этом признаваться? Почему ты крыса помойная на дно не залег? – высказался, наконец служащий закона.

- Ттттак ведь он ссам так сказал! – запинаясь, пропищал допрашиваемый.

- Кто? Очкарик?

- Ддда. Перед ттем как уйти онн кко мне ппподошел и железным голосом сказал «Сдайся закону, не то найду накажу сам». Ттаак и сказал.

Служащий закона закусил губу. Ничего не вяжется. Какая логика приходить к ним и сдаваться? Все это чертовски глупо. Самое странное, что допрашиваемый дрожит и боится не столько служащих закона, сколько того человека, словно веря, что найдет.

Жжение почувствовал ближе к вечеру. Сначала это было лишь ощущение укола  иголкой, но позже казалось, что тело труд наждачной бумагой. Обнаружив в аптечке, пустую ампулу не на шутку испугался. Нужно срочно в госпиталь. Боль невыносима, но выходить из дома не хотелось. Потому и дотерпел до последнего. Сейчас выхода нет, надо идти.    Лихо зачесал черные волосы назад, поправил очки, накинул прохудившуюся куртку, которая смотрелась как на вешалке, и лишь закрыв дверь, вспомнил, что сейчас комендантский час. Не знаю, что творится на улице, но выходить из домов строго воспрещалось. Боль подхлестнула решение.

 В очках отражаются плывущие фонари. Подумать только, на улице – будущее, а до сих пор лучше, чем очки ничего не придумали. И зря над ними потешаются. Вот окажешься на обитаемом острове, что будешь делать без очков? А есть очки, можно и огонь развести, поймав солнечный луч в линзу, и оружие есть, заточить другую линзу о камень. Пожалуй, ничего полезней еще не придумали. А ведь через них можно еще и смотреть.

 Жалко, что это знают только сами носители очков. Нестерпимое жжение заставило прибавить ходу. Действительно, на улице будущее, а так и не придумали, как избавиться от очков и так и не узнали, как излечить мою болезнь.

 На улице будущее, а разоренные улицы напоминают прошлое. Руины домов, взорванные машины. Такое предполагалось, только в жалкой фантастике. Но именно она стала моей реальностью.

 Стертые каблуки бесшумно простучали по ступенькам госпиталя.

 Дорога из дома в госпиталь прошла без происшествий. Аккуратно вытер платком испачканную в чем-то слизком и багровом руку. Ну, почти без происшествий.

 После продолжительного стука, послышался голос сторожа.

- Отойди от двери подонок! Сейчас свинец переваривать будешь!

- Дядя Анастасий, это Баринок, - в ответ прокричал я.

- Какой такой Баринок? В комендантский час Баринок дома сидит!

- Дядя Анастасий! Я это, я! Лекарство кончилось! Боль прожигает, сил нет.

Послышался скрежет отпираемого замка.

- Смотри, обрез на взводе, - предупредил сторож.

Дверь резко распахнулась. Дуло направлено мне в живот. Исхудавшие пальцы плотно лежат на курке.

- Баринок, быстро проходи, - скомандовал дядя Анастасий.

 Я прошмыгнул. Дядя Анастасий посмотрел вокруг, и не опуская оружия, закрыл дверь.

- Ты Баринок не сердись, - сопровождая меня, извинился сторож. - В комендантский час, посетителей почти не бывает. Боятся выйти на улицу.

Наши шаги гулко разносились по плохо освещенному коридору.

- Все нормально дядя Анастасий. Я бы тоже не пришел, но лекарство кончилось. Выбор не велик – либо умереть на улице, либо дома, скрючившись от боли.

Поднялись по лестнице. Анастасий прервал неловкое молчание

- Повезло же тебе. Ни царапинки. Такое один раз на миллион. Вот на той неделе доктор к жене спешил, на часы не посмотрел и попал прямо в комендантский час. Умер между двух огней. Убегая от банды Хигги, попал в руки законникам. Сам заешь, наказание за это страшное. С бандами законники враждовать не хотят, а вот простых граждан цапают, мигом.  

 Мы дошли до нужного кабинета и сторож, выполнив миссию провожатого, скрылся в темноте.

 Я деликатно постучал. Ответа не последовало. Постучал громче. Заспанный голос прокричал:

- Да, да войдите.

В кабинете молодая врач старательно потирала глаза.

- Извините, - устало произнесла она, - я думала сегодня уже никто не заглянет.

Врач перестала тереть сонные глаза и надела очки. Светлые брови взлетели вверх, а на губах появилась удивленная улыбка.

- Баринок? Рада вас видеть. Чем могу помочь.

На ответ уже не оставалось сил. Закатив глаза от нестерпимой боли, повалился на кушетку.

Открыв глаза, увидел обеспокоенное лицо Татьяны. Ухоженные волосы  заплетены в косичку. Черный сапожки изящно облегают ножки. Бежевые юбка и пиджачок прикрыты белым халатом

- Баринок ну и напугали вы меня!

Нежная ручка вынула иглу из вены, использованный шприц отправился в ведро.

- Не могли сразу войти, без стука? Слишком вы уж вежливый, – мягко укорила врач.

- Извините, но очки ко многому обязывают, - неудачно пошути я.

Девушка улыбнулась и поправила очки.

- Татьяна, а не могли ли дать мне сразу несколько ампул?

Татьяна понимающе кивнула. Достала из холодильника упаковку.

- Должна сказать, вы мой самый интересный пациент.

Я криво усмехнулся. И смех и грех.

- Ваша болезнь не поддаётся никакому логическому объяснению. Повезло, что мы можем нейтрализовать ее развитие на некоторое время. Повезло, что вообще кто-то догадался применить давно забытый арглабин.

 Боль постепенно отпускала. Уши глотают каждое слово. Все еще лелею слабую надежду о выздоровлении.

- Арглабин используют для подавления раковых опухолей, но рака у вас нет. Каким-то чудесным образом он способен подавить на время и вашу болезнь. А ведь для нее даже название не придумали.  

Я опустил взгляд. Тяжело осознавать скорую смерть. Татьяна, почувствовав мое настроение, замолчала. Милая девушка. Вот уже третий год каждую неделю посещаю ее кабинет. Но впервые, в коридоре нет длиннющей очереди. Впервые мы никуда не торопимся. Впервые я посмотрел ей в глаза. Восхитительно фиолетовые. Один лишь этот взгляд заставил все печали уйти.

 Поднялся с кушетки. Опустил манжет, надел куртку. Ампулы засунул в карман. Поправил очки и снова наткнулся на этот печальный взгляд из-под очков.

 Три года формальной любезности. Подумать только, три года.

 Я неуверенно протянул руку. Она нежно прислонила ладонь к лицу. Глаза наполнились слезами, стекла очков мешали стечь по щекам.

 Внезапный телефонный звонок заставил Татьяну отвернуться. Сняв очки и промокнув платком глаза, подняла трубку.

- Да. Как? Оставалось же две упаковки! Как она? Сейчас буду.

Когда Татьяна повернулась, слезы высохли.

- От мамы звонили. Кончилось лекарство. Срочно нужно бежать к ней.

В мозгу что-то перещелкнуло.

- Сейчас? Нет, опасно. На улице бесчинствуют банды, проводят зачистку Служители Закона. Исключено.

- Но вы же пришли, - сузив глаза, произнесла она.

В самом деле, как я дошел? Повезло?

- Я это я. От меня в этой больнице ничего не зависит. А без вас, последняя надежда у людей угаснет.

Печальное личико сменило жесткое лицо.

- Там моя мать. Я уже не говорю о клятве Гиппократа. Если вы такой заботливый, можете проводить.

Зачем я согласился? И зачем отказался от пистолета, предложенного дядей Анастасием. Если что случится, у нас нет шансов.

 Татьяна, вот ты идешь впереди и указываешь путь. Три года мы с тобой знакомы, а ни разу не виделись в неформальной обстановке. Три года ты разбавляла мое одиночество.

 Друзья боялись, что болезнь заразна, разбежались. Кто-то даже шутил, что болезнь передается только очкарикам. Злые шутки.

 Очки носила мои мать и отец. И готов любому разбить нос, кто хоть раз пошутит над очками. Дыхание перехватило, на душе стало ужасно горько. Отец. Каждый день выходил на поиски еды. Однажды просто не вернулся. Неизвестно даже жив или мертв. Единственное что от него осталось очки. Никто не посмеет посмеяться над очками, никто.

 Мама вырастила, воспитала. И началась моя болезнь. Единственное лекарство, способное помочь, стоит дорого. Мать пошла на ужасный поступок. Продала свои органы, свое тело врачам, в обмен на пожизненное обеспечение арглабином. Этот благородный поступок раскаленным прутом выжег мои эмоции. Первое время я не притрагивался к лекарству, видя в нем убийцу матери. Но когда жжение стало невыносимо, выхода не осталось. Кожа дымится, покрывается волдырями, словно что-то медленно поджаривает меня на сковороде. Внутренности обволакивает густой клей, легкие сокращаются все тяжелее, кровь густеет и не прогоняется сердцем. Не очень приятное ощущение, согласитесь.

Татьяна бежит к серому одноэтажному зданию. Забегаем в подъезд. Глаза девушки широко открыты. Взгляд, наполненный ужасом, направлен на меня.

- Ты, - хрипло произнесла она, - как ты это сделал?

Я опешил.

После бега в горле пересохло, и Татьяна с трудом могла говорить.

- Как ты смог разобраться с бандитами? Ты убил троих, а еще троих покалечил на остаток жизни!

- Я? – искренне удивился. - Да я мухи не обижу, ты о чем? Какие еще бандиты?

- Ты ничего не помнишь? – растерялась Татьяна.

- Я помню, как мы шли к дому твоей матери. Вот дошли.

- А про то как, на встречу попаслись бандиты, как ты их разбросал. Как одному пробил дыру в животе лишь ударом? Этого не помнишь?

- Нет, – честно ответил я, -  шел и задумался.

Татьяна глубоко вздохнула, выдохнула. Достала из сумочки ключи. Поднесла нежную ладошку к моему лицу и вытерла со лба кровь.

 - Заходи давай, - прошептала она открыв дверь.   

Обстановка квартиры ошеломляет. Огромные стеллажи с книгами. Старый телевизор, интересно для чего он? Последнюю телевизионную станцию взорвали пять лет назад. Единственный источник новостей – радио, которое квартире отсутствует. В углу между книжными стеллажами стоит что-то странное – по форме напоминает человека, только из железа. В руках обоюдоострая железяка. В голове две узеньких дырочки, словно для глаз.

Татьяна немедля прошла в комнату к матери и там видимо по облегченному вздоху, вколола нужное лекарство.

 Я тем временем изучал книги. Много о медицине, это понятно. Однако добрую половину занимают вовсе не учебные книги. Красочные обложки, яркие названия. Похоже на художественную литературу. Выбрав название позагадочней достал, и жадно вгрызся в текст.

 Татьяна закончила с матерью. Поставила на плиту чайник.

- Нравится? – поинтересовалась она.

Я недовольно кивнул, и она послушно замолчала. Кипящий чайник прервал мое чтение.

Татьяна достала две чашки и налила чаю. Я отложил книгу, присел на табурет.

- Это, - я показал на железяку в углу, - так понял, это доспех.

Татьяна удивленно посмотрела на книжку. «Кодекс Мужчины».

- Да, это еще дедушка покупал. С тех пор там и стоит.

Я отхлебнул горячего чая.

- А в руках у него что?

- Меч. Это такая острозаточенная железка.

Мы допили чай. Поставив, пустую кружку на стол я задумался.

- О чем ты задумался, тогда, на улице? – заговорила Татьяна.

Я замешкался.

- Вспомнил отца.

Татьяна наморщила лобик.

- Я когда-то читала, что человек выходя на улицу, погружает себя в некую оболочку, доспех, защищающий его от окружающего мира. Но я понимала это не буквально.

 Она сделала глубокий вздох, вспоминая события ночи.

- Я думала, что человек, просто отрешается от мира и погружается в свои мысли, при этом, не замечая, что творится вокруг. Образно говоря, надевает защиту.  И снова приходит в себя, только дойдя до цели.

Я смолчал.

- У тебя, мне так кажется, это доспех существует на самом деле. Но ты настолько погружен в свои мысли, что ничего не замечаешь. Ты надеваешь доспех и идешь.

Тут я возразил:

- Вот именно иду. Просто иду, а не ссорюсь с бандитами и уж точно никого не убиваю.

Татьяна снова перевела дыхание.

- Это тоже меня смущает. Но главное, что ты обладаешь уникальными способностями. С ними можно изменить мир…

- А  с ними можно излечить мою болезнь? – перебил я.

Татьяна фыркнула.

- Конечно, только о себе думаешь. Да с такой силой, можно свергнуть законников, очистить улицы от банд. Сделать так, что бы люди не боялись выходить на улицу. А ты только о себе.

Я закрыл глаза.

- Просыпаясь, каждый день от мучительной боли. Пытаясь хоть как-то охладить горящую кожу, или заставить кровь разнестись по венам, мне плевать на этот прогнивший мир. Прогнивший, так же как и мое тело.

 Открыл глаза и отвернулся.

- Но тебе дана сила…

- Я ее не просил.

- … это все исправить.

- Что исправить?

- Несправедливость. Что бы дети рождались в радости и тепле, а не в холоде и опасности. Ты можешь пожертвовать …

- Пожертвовать? – усмехнулся я, - Мать пожертвовала собой, что бы спасти меня. После этого, я сам не хотел жить. Думаешь, захотят те дети жить, после такой жертвы?

Татьяна замолчала.

Встала, надела кофту. Вышла в прихожую и надела сапожки.

- Ты куда? – удивился я.

- В госпиталь.

- Комендантский час еще не кончился!

- Я давала клятву. И  готова принести себя в жертву, ради спасения жизни других.

- Но я думал, что мы здесь…

- Останемся? – перебила Татьяна, - оставайся. Я не прогоняю.

Надела легкую куртку, забросила на плечо сумочку.

- Знаешь, я поняла. Это не ты защищал меня от бандитов. Это твой доспех.

Хлопок дверью вывел меня из замороженного состояния. Не я, а мой доспех.

От нервозности и спешки, замок на куртке не хотел застегиваться. Наспех зашнурованные шнурки норовили развязаться при каждом шаге.

 Я выбежал в подъезд

- Подожди!

Какая она глупая женщина! Зачем, зачем ей сейчас идти в госпиталь?

Татьяна опять впереди.

- У многих есть доспех, который надевают и отрешаются от мира, но именно тебе достался особенный доспех, благородный, - негодовала Татьяна, абсолютно забыв обо всех опасностях.

Я лишь молчал и внимательно осматривался. Вокруг спокойно. Ожидается рассвет. А вместе с ним конец комендантского часа, хотя это не гарантирует безопасность улиц.

Мой испуганный взгляд скользил по развалинам домов, выискивая даже возможно притаившихся бандитов. Из-за каждого угла я ожидал опасность. И за два квартала до госпиталя опасность нас дождалась.

 Двадцать человек с автоматами на изготовку и костюмами повышенной безопасности. Такой костюм выдержит попадание средней ракеты. Я в бессилии поднял руки, предварительно бросив на землю паспорт.

 Татьяна не остановилась, подошла вплотную к Служителям Закона.

- Я спешу в госпиталь, меня ждут пациенты, пропустите, - строго произнесла она.

- В комендантский час запрещено покидать дома, - измененным аппаратурой голосом произнес законник. -  Предъявите документы

Татьяна достала из сумочки паспорт.

- Я врач.

 Законник изучил документ. Навел дуло автомата на Татьяну.

- Вы пройдете с нами. 

Законник схватил Татьяну за руку. Девушка вырвалась.

- Да отпусти ты, там возможно человек умирает.

Татьяна оттолкнула служителя и пошла в сторону госпиталя.

 - Автоматы на изготовку! – скомандовал законник, – за неподчинения Служителям закона…

Я опустил руки. Татьяна! Куда ты идешь? Стой. Они же будут стрелять!

Девушка шла, гордо выпрямив спину. С каждым шагом госпиталь приближался.

Пальцы служителей на курках.

В мозгу вспыхнула мятежная идея, полная безумия и безрассудства. Перебить двадцать законников? Нет шансов!

 Сила, где же ты? Где ты, когда так нужна. Сила доспеха! Ну же!

 Бегу к ближайшему законнику, прыгаю на него. Тело ударяется о твердый защитный костюм. Законник с легкостью отшвыривает как надоедливую муху.

- Огонь! – словно во сне доносится сердитый зашифрованный голос. Глухие выстрелы пробивают реальность. Рвут в клочья воздух и с титанической мощью врезаются в женскую плоть.

 Невыносимо громкий звук заскрежетавшего железа заставляет законников прекратить огонь.  

Почему я ничего не чувствую? Почему?

 Кулак врезается в голову первого служителя, хрустит сломанный позвоночник, голова отделяется от тела.

 Два мощных удара пробивают защитный костюм и мягкое тело следующего законника.

Железный удар сплющивает защитный шлем. Брызжет кровь.

Иссиня черный гигант скрежещет металлически суставами. В три человеческих роста. Необъятные плечи и нечеловеческая мощь в теле.

 Опомнившиеся кричат и стреляют из автоматов. Пули отскакивают от тела. Железные кулаки настигают служителей.

 Командующий достает из кобуры лучемет. Спустил курок. Сжигающий луч ударил точно в сердце. Расплавленная сталь зашипела. Обожженные края дырочки срослись. Кулак вдолбил голову последнего законника в землю.

Они убили ее. Но я ничего не чувствую. Мертв человек, который на протяжении 3 лет был моим другом. Единственный человек, которому не была безразлична моя судьба. Наверное, единственный человек, который ценил меня. А я ничего не чувствую. Нет слез. Нет щемящей боли в сердце. Почему я ничего не чувствую?  Мозг сделал холодный вывод.

Значит я сам не человек…

Кулак долбил кровавую землю. На месте головы, перемолотый ударами череп вперемешку с расплющенными мозгами. Кулак не останавливался. От мощных ударов остаются глубокие следы в земле. Еще долго в районе раздавался грохот. Последние части служащего разбиты в пыль железными кулаками.

Иголка легко вышла из вены. Боль стихает. Посмотрел на часы. Пора.

У многих есть доспех, который надевают и отрешаются от мира – так говорила Татьяна. Но почему именно мне достался это благородный, Рыцарский доспех?

 Слишком правильный для нашего мира, он готовь изменить его.

 Я подтянул не видимые подпруги. Надел шлем. Закрепил стальные перчатки. Поправил нагрудный панцирь. Вытащил из ножен галактический меч и опустил забрало.

 Я Сэр Баринок в тот самый день поклялся изменить этот мир. Поклялся нести бремя справедливости.  

 Увы, не я, а рыцарский доспех.

У каждого рыцаря есть дама сердца. Я увидел волшебное лицо с печальными фиолетовыми глазами.

Хорошо, что через шлем невидно мокрых дорожек, просочившихся сквозь стекла очков.