Глава 1.

День вроде бы заканчивался. Пространство под тяжелыми застывшими тучами, мертвыми и неприятными, постепенно темнело, свет становился грязным, тусклым и неподвижным, в него не хотелось погружаться, как в недобрую стоячую воду какого-нибудь тухловатого водоема. Корягами чернели деревья, голые, ощетинившиеся, как жертвы лесного пожара. Их ветви, набухшие влагой, упрямо еще держали на себе редкие бурые листья. Изредка мелькали в этой стоячей панораме сгорбленные вялотекущие фигуры под зонтами и исчезали вроде бы в никуда, оставляя ощущение беспросветности бытия и тяжких мирских оков.

Виктор наклонился на стуле назад и посмотрел в дверной проем: не собирается ли шеф домой подобру-поздорову? Шеф не собирался. Он сидел за столом в агрессивной позе, подавшись на столешницу своей широченной грудиной, так что галстук его лез пестрым языком в кювету с жареной курятиной, и жадно рвал глазами текст очередного отчета откуда-то со Второго Круга.

Эге, подумал Виктор. Где-то были тут у меня припасы… Что-то ядовито-вкусное, консервы какие-то или полуфабрикаты… Он рассеянно полез выдвигать ящики стола, но так же рассеянно вспомнил, что они пусты, что это не его стол, и вообще, может быть даже и не стол, а верстак какой-нибудь для катанья валенок.

Есть, в общем-то, хотелось не больше, чем просто рухнуть в свободном падении на скрипучий не застеленный диван, повозиться, вытягивая из-под себя покрывало, а потом повозиться еще немного, натягивая это покрывало себе на голову.

Виктор покачнулся на стуле, чтобы услышать этот приятный мирный скрип, кожей почувствовал трение покрывала, и даже вроде бы сновидение затронуло его своей призрачной тканью, как где-то вдалеке зарычал и загрохотал грозный невиданный зверь.

- Виктор!

- Да-да…

- Спишь?

- Как можно…

- Иди сюда.

Виктор рывком перескочил через стол, посмотрел на часы, и зашел в незнакомый мрачный как средневековая крипта кабинет, в котором все словно бы полиняло, даже древний нестандартный кирпич выглядывающий в проплешины штукатурки. Странное место. Наверное царское еще наследство, не забытое, нет, просто не нашедшее еще своего покупателя. Толстого улыбчивого джентльмена с алмазными, по последней моде, клыками.

Шеф внимательно посмотрел на Виктора своим дивным рыцарским взглядом, взглядом воли и силы сшибающей драконов со всех лап. Виктор глядел на его галстук, испачканный жиром и пачкающий в свою очередь столешницу. Очень хотелось зевнуть и улыбнуться, но шеф явно выбирал на Викторе место, куда бы ударить так, чтобы посыпалась труха. Виктор это чувствовал и уже начал предполагать ночь полную подозрительных приключений и неясных расследований.

- Устал? - внезапно спросил шеф, и Виктор смешался от неожиданности.

- Третья неделя, - вымолвил Виктор, слегка оправившись.

- Да, - кивнул шеф. – Да. Молодец. Хорошо поработали. И Сухого Пастуха убрали и Сестрам Кары визит нанесли… Замечательно поработали. Вот деньги.

И он отслюнил Виктору положенную пачку, ловко работая желтоватыми пальцами. Виктор смотрел, как ложатся в идеальную стопку банкноты, и наполнялся недоверчивой радостью, и вместе с тем смутным, но явственным предчувствием какого-то подвоха, который установит нарушенный баланс.

- Интересный отчет? – светски осведомился Виктор, забирая деньги и украдкой их пересчитывая. – Есть что на бульон?

- Есть, - ответил шеф. – Есть. Ты сейчас где живешь?

- Да так, - пожал плечами Виктор. – Около центра…

- Диктуй адрес, - сказал шеф, экипируясь пером.

- З-зачем? – спросил Виктор, слегка заикнувшись.

- Надо, - четко произнес шеф. – Для бульона. Виктор, ты хороший сотрудник, я уже давно просматриваю тебя со всех ракурсов. И так и этак тебя нагружаю. Ты все вынес. Это очень хорошо. Ты, Виктор, надежный. Ты уверенный. Есть важная функция для тебя. Берешься?

- Так… - Виктор хаотично соображал. – Не берусь, – не удержался он. – Олег Касаткин пусть берется.

- Так, - клокотнул шеф. – Еще?

- Василий еще… - прикинул Виктор, краем глаза наблюдая за реакцией шефа.

- Это который Ва-си-лий? – нарочито по слогам осведомился тот. – Дагон?

- Можно и Дагона, хотя я Винчестера имел в виду.

- Нет, - покачал головой шеф. – Не годиться. Только ты.

- Отчего же? – с обидой и одновременно с маленькой гордыней спросил Виктор.

- Просто у тебя для этой функции задатки есть, а других – поискать.

- Да ну…

- Виктор, я тебя заставлять права не имею, - проникновенно сказал шеф. – Но прошу очень настоятельно. Тебя это дело не слишком затруднит. Потом еще спасибо скажешь, - и он интригующе шевельнул усами.

Виктор попытался представить себе, всего на минуту, что от него может потребоваться, но тоскливые угрожающе-мрачные образы мгновенно подмял под себя призрак дивана, ясно представший в этот момент перед Виктором на месте шефа с его столом.

- Ага, - сказал Виктор хмуро. – Вам я всегда готов сказать спасибо, шеф. Самойловская 74-10, второй корпус, - сообщил он безо всякого перехода, но шеф тут же повел свои начальственно-величественные линии по листу блокнота.

- Значит так, - шеф озабочено поглядел на свой галстук. – Сейчас отправляйся домой, умойся, отъешься, вздремни. А потом начнем, пожалуй.

- Что? – спросил Виктор.

- Соитие.

- Чего? – опешил Виктор.

- Соитие кадров… - мрачно объяснил шеф. Он уже погружался в свой отчет, задраивая последние люки и иллюминаторы, в которые виднелся беспомощно застывший Виктор, еще говоривший что-то, но уже одними только губами. – Все, вали давай, вали… Я же вижу, что еще немного и ты бы поднял над палубой «Веселого Роджера». До сигнала.

И Виктор свалил.

Он, сардонически хмыкая, вышел из этой реликтовой канцелярии, поплутал немного, чертыхаясь, по незнакомым обширнейшим (ну точно канцелярия: министерство Тульского Пряника… или Институт Подтяжек с Железными Нахлобучинами) коридорам, затхлым, по-старчески зловонным, обжитым крысами и здоровенной каменной молью. А потом дробно скатился по высоченным лестницам с жутко неудобными зубчатыми перилами (а, ну это мы тоже понимаем: проситель должен выживать лишь самый отборнейший, самый жаждущий, а стало быть – дела ищущий, а не с глупостями). Задержался у грандиозных парадных дверей под три-двадцать, черных, полосатых, до глупости чванливых, и, вероятно, жутко скрипящих, взрыкивающих даже, на всяк сюда ранее входящего. Они были блокированы аккуратными керамическими плитами. На плитах, тускловато правда, но еще светились оттиски Муниципалитета, примитивные по форме и зловещие по содержанию. «Не входить. Не находиться. Не использовать. Наказуемо. Смерть».

Убивать тут конечно никого не будут, если, конечно, не застанут за взведением бомбы или, что вероятнее, за написанием пиратских индивидуумов к андроидам. Или, тоже может быть, собираются здесь какие-нибудь молодые лоботрясы, двухметровые орясины, не умеющие и не желающие применить себя в гражданской жизни, и создающие, на этом основании, бесчисленные свои импотентные террористические группировки… «Шакалы Дока, Дети Восхода, Новый Восход, Чистая Рука, Роботам-Бой, Я - Человек, Я – Робот, Черные Веспиды, Свобода, Свободный Ум, Друг Робота, Жестянщики, Люди Страха», и, даже, просто «Кто?». Здесь они в невообразимых пропорциях накачиваются пивом и наркотой, выдумывают бездарные деревянные лозунги, всерьез пытаются писать тезисы и программы, орут друг на друга, орут на власть, орут на систему образования, орут на новые реформы рынка труда, орут на плохо работающий телевизор. В общем орут. Иногда только для того, чтобы на них обратили внимание… Или, ежели ор не помогают, идут и закладывают в здание городской Консерватории коробку с собачьим дерьмом или петардами и, жутко довольные, звонят в жандармерию. Или берут, дурачки, в заложники равнодушное, ко всему привыкшее население какой-нибудь забегаловки на обочине Великой Магистрали. И требуют, сами понимаете, отставки Президента и чистки Парламента от «андроидной проказы». Не меньше.

Это такая распространенная форма шизофрении нарисовалась в последнее время. В собственном друге человек начинает видеть скрытого правительственного андроида. Почему, зачем, с какой стати, он, конечно, не понимает, но начинает осторожно проверять мощным инженерным магнитом: а ну как пристанет? И такой его терзает страх, животное какое-то хромосомное отвращение к чужому, что изумление берет…

 …И в то же время в двух шагах от него тот же самый легальный андроид готовит ему оладьи на гусином жиру или сосредоточено штопает носки. Человек любит этого андроида, разговаривает с ним, доверяет ему хозяйство, кошек, собак, да что там - детей своих доверяет, смотрит с ним футбол и принимает его комментарии, он его благосклонно, но с тоненькой границей отчуждения допускает к телу. К телу творца. Что это такое? Почему? Смысловая ржавчина? Почему они так бояться сделать андроида человеком? «Дождемся, - с мазохистским наслаждением говорит по этому поводу Шуруп, - дождемся, эти мещане начнут их жечь на кострах под бой там-тамов. И плясать. С копьями. Или нет, тогда уж с пружинными станками столетнего опыта, правда, это будет нелегко. Тяжелые они, сволочи, капиш?»

Виктор молча пожал плечами и поднял свою правую ладонь… «Консервы» тут же замерли в своих последних положениях, словно их обесточило или последняя программа выдала критическую ошибку. Виктор медленно прошел вперед, глядя на резкие брызги прозрачного геля, быстро проявляющиеся на керамите… Андроиды спрыгнули на пути дальше, вон с того бортика виднеющейся вдалеке станции. Метров сто покатый нос транспортника тащил их на себе, а потом они по очереди соскользнули. Одного (упавшего вторым) швырнуло о серую металлопластовую стену перегородки, смяло, рвануло назад потоком бешенного несущегося воздуха, ободрало и оставило… Виктор увидел первые останки. Бесформенный ком грязно-белого тряпья, скрученный, распотрошенный как рыба, из него торчала аккуратная женская ножка, белая как снег, с туфлей, повисшей за ремешки на самом кончике стопы. Туфля тоже была белая…Лицо отбилось и ободралось совершенно, жутковато чернел синтетический череп без нижней челюсти. На Виктора неподвижно смотрел чудом уцелевший глаз, популярного небесного оттенка. На ней было платье… Сшитое из оконных занавесей… Тюля… Очень профессионально, точно и красиво. Белое свадебное платье с фатой. Фата лежала в отдалении, всклоченная, обгоревшая.

- «Виктор, ты уже дома?» – спросил шеф.

- «Нет», - ответил Виктор мысленно.

- «Пьешь?».

- «Нет».

- «А что?».

- «Работаю».

- «Лучше бы пил. Виктор, теперь начистоту, я ПРИКАЗЫВАЮ тебе направляться домой».

- «Шеф, клянусь, дело на миллион, тут что-то доселе еще невиданное. В последнее время, как вам известно, участились случаи, когда Андроиды совершали какие-нибудь крайне радикальные поступки: убивали себя, нападали на хозяев, когда те оскорбляли их достоинство, крали что-нибудь бессмысленное, принимались заниматься творчеством без надлежащей программы… При этом нарушения алгоритмов и внешнего вмешательства, хакерского взлома, не обнаруживалось...

Шеф внимательно молчал.

- «…расследовать это мы пока не пытались… Не хотели, возможно. Или других дел было навалом. Но это уже становиться системой, шеф. А система всегда имеет свои правила».

- «Тебе эти правила прямо сейчас нужно выяснять?»

- «Время есть…»

- «Времени нет!» - рявкнул шеф, и Виктор болезненно дрогнул головой, словно от подзатыльника. – «Что там случилось?»

- «Они поженились, шеф».

Виктор стоял перед вторым телом, мужским, и бежал глазами по строчкам дешевого свидетельства о браке, извлеченного из дорогого (несомненно краденого, или купленного на краденые деньги) пиджака. Пиджак был хорош… Ни один шов не пошел… Внутри этого пиджака, как в пакете для требухи, различалась грудная клетка, параболы ребер, требуха же, и розоватые лепестки… Виктор огляделся… Лепестков было множество, особенно здесь… Почему-то они решили, что мужчина должен нести букет… Хотя, возможно, он просто не успел передать цветы ей.

Свидетельство было дешевое. Без канта, золотых печатей, ртутных чернил, с простыми подписями шариковой ручкой. Но выглядело, как настоящее… Кто их расписал? Дешевый аттракциончик с лицензией на выписку свадебных сертификатов… Или без… У них ведь не было паспортов. Они пришли туда, сунули краденые деньги равнодушному полумертвому от скуки и спирта «аббату», толстому сильно пьющему человечку, с библией, в которой вместо закладок страниц – порно-фтографии. Вонючий полуподвал с бессмысленными украшениями, серыми облезлыми стенами, образами всевозможных святых на глянцевых плакатах, вырезках из журналов и книг. И они с восторгом (с чем? как? почему? что фиксировали их программные протоколы в этот момент?) слушали его сонное бульканье, и говорили друг-другу «да». И обменивались леденцовыми кольцами. И целовались. Клялись. Зная, что через столько-то минут их разнесет вдребезги электричка… Клялись, понимая, что им никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не разрешат быть вместе, жить самостоятельно, в собственном доме или коморке, или пещере, неважно. Что их, скорее всего, перезапустят за кражи и порчу занавесок.

Екатерина Николаевна Голд.

Себастьян Александрович Голд.

- «Что они сделали?» - шеф вроде бы заинтересовался, но Виктор все равно ощущал его величественное недовольство.

Виктор повторил.

- «Гм», - буркнуло в голове Виктора. – «Это у тебя версия такая?».

Виктор объяснил, прочитал половину священного текста. Шеф слушал, а потом сказал, прерывая:

- «Ладно, я отправлю кого-нибудь. Иди домой».

- «Отдайте это дело мне».

- «Нет. Не зли меня Сапковски».

Это было сказано с намеком, с обещанием даже, последствий. Виктор не любил злого шефа. Злой шеф был скучен, сер, и отдавал странные приказы, которые не приносили Виктору ничего кроме изжоги от паршивого сублимированного кофе. Это было чистой воды наказание, угол, суровое отстранение от развлечений. Виктор боялся пустых дел, это тревожило его самолюбие, поэтому он сказал, вслух сказал:

- Я иду домой.

- А? Что, вот так просто? – вздрогнул Стефан. Он, оказывается, все это время был тут, рядом, вплотную, завороженный, видимо, застывшим в пространстве и времени Виктором. – А как же…

- Сейчас пришлют кого-нибудь, - сказал ему Виктор. Улыбнувшись. Не выдержав. – А я умываю руки. У меня режим.

- Не годишься? – прямо спросил Стефан, со своим дурацким, но неизменно искренним сочувствием.

- Не гожусь, - со вздохом «признался» Виктор. Он был весел. Он почему-то, черт возьми, был весел. «Отчего вы так веселы, сударь, ведь кто-то угодил вам в лоб и вашей голове теперь дыра». Аккорд.

Виктор еще раз пошарил в развалинах молодоженов, прежде чем уйти. Найти бы номер, номер бы найти, кому принадлежали, клеймо бы какое-нибудь… Хотя бы грязь между пальцев… Зачем? Ну, понять, хотя бы в каких условиях существовали. Или жили? Вот это хороший вопрос, как раз для Пиона. Пион любит такие вопросы. Пион любит андроидов. Надо будет разгласить ему эту историю, он кипятком наделает от радости. А потом дать ему по шее ребром ладони, чтобы все забыл. Да.

Виктор, помимо всего прочего, отыскал у жениха фотокарточку. Они даже сняться не забыли. Стройные, ладные, не отличимые вовсе от людей, красивые.  На заднике гладкая безукоризненно белая стена, с висящими на ней железными то ли блюдцами, то ли дисками… Странный фон, но Андроиды улыбаются, стискивают руки друг друга в любви и отчаянии. Оно ведь уже накатывает, оно, отчаянье, уже душит их в этот момент… Стой, стой, погоди-ка, поэт, оборвал он себя… Рано. Чрезмерно. Вот они стоят, два идиота из органопластика с перекошенной к чертям программой, ничего решительно уже не понимают. Девчонка, под двадцать, возраст передан отменно. Невероятно, искусственно красива. Возможно, робот-проститутка. Мужчина – клерк… Нет, даже не так – дворецкий. Причем королевский. Слуга всем господам. Благородный, в вышей степени возвышенный анфас, усики, баки, кудри. Невозмутимость граничащая с апатией, сухость, строгий набор функций – «овсянка, сэр», - где теперь это все? Это ведь даже не имитация личности для безнадежных одиночек, для дома престарелых или должности министра Науки. Индивид это жутко дорогая вещь… Сложная, неотработанная… Гораздо проще иметь вот таких вот обрезанных, зацикленных на одном таланте дурачков с усиками, овсянкой, фарсом, или третьим номером груди под чудными васильковыми глазами на пол-лица.

«…В вашей голове теперь дыра, а черти видят вас, видят вас, видят вас». Аккорд.

Фотографию Виктор забрал. Обойдутся.

Виктор сделал шаг назад, и закрыл дверь. Включил свет и проверил замок. Замок был невредим, если его и открывали, то только родным ключом, либо какой-то совершенно уж фантастической отмычкой. Замками в комитете занимался лично Шуруп, и взломать их невозможно было ни умением, ни молитвами. Виктор шумно поскреб затылок, и пошел по всей квартире, щелкая выключателями. Проверяя каждый пыльный закуток и темный угол. Он окончил свой путь рядом с ванной, потянулся к выключателю… Его рука замерла почти у самой цели. Свет в ванной уже был включен.

Виктор усмехнулся, - какого черта? – и деликатно, согнутым пальцем постучал в дверь.

- Войдите, - сказано было ему.

Виктор открыл дверь, вытянув пистолет из куртки, весящей рядом на вешалке. Вошел внутрь, держа его в согнутой руке. Прислонился спиной к кафелю. Глаза его закрылись, и он сказал, с удовольствием вдыхая влажный теплый воздух:

- Здравствуйте. Меня зовут Виктор, я здесь живу.

Ванна была наполнена до краев, накрыта белым массивом густой пены, и из этой пены, как из-под бесформенной перины выглядывала только голова, лежащая в углублении бортика. Разметалась виноградно-фиолетовая грива волос, волосы темным потоком спускались до самого пола. Бледно-алые, хорошо очерченные белой кожей, тонкие губы были приоткрыты. Женщина дышала, почти не тревожа воздух, было в ней что-то сверхъестественное (кроме, разуметься, ее появления), словно растаял древний ледник, в который попалась в свое время Валгалская валькирия. И теперь эта валькирия медленно просыпалась, отходила от оцепенения, оживала, и неизвестно было, что проснется вместе с ней. Виктор приоткрыл глаза, и теперь наблюдал за лицом валькирии. Пистолет он положил на столик, рядом с ее аккуратно сложенной одеждой. Что-то там синтетически блестело в ее одежде, переливались разлинованные черно-лоснящиеся поверхности.

- Что там… взорвалось? – услышал Виктор. Слова проскальзывали между губ валькирии вместе с выдыхаемым воздухом. Голос был мягким и грудным, у Виктора по спине пробежала приятная стайка мурашек.

- Это сосед, - сказал Виктор, посмотрев на себя в зеркало: щетина. Свиная. Запущенная, как урожай плевел на приусадебном участке. Но ведь невозможно же предсказать появление женщины в собственной ванне, когда ты полгода уже живешь монахом, притом монахом косным, мрачным, нелюдимым, в вышей степени целомудренным.

- Он военный?

- Нет, кибернетик. А еще точнее ботаник. В большей степени ботаник, и потому, довольно посредственный кибернетик.

Женщина улыбнулась. Почти незаметно, лишь дрогнули уголки сомкнутых губ, но поощряюще. Виктор с сомнением взялся за бритву… Включил ее и принялся охаживать подбородок, и щеки, под тихое механическое шелестение. Как только оно смолкло, валькирия сказала:

- Я, кажется, знаю о ком вы. Такой невысокий приятный мужчина.

- Да, - сказал Виктор, с одобрением глядя на себя в зеркало. Морда разве что не блестела. Виктор взялся за увлажняющий крем. – Он вас тоже упоминал.

- А… Так вот почему вы разорались… - валькирия вздохнула. – «Конфетка»… Гнусно… А, впрочем, спасибо. Меня так еще никто не называл.

- А как называли? – спросил Виктор, растирая крем по лицу и шее.

- Меня зовут Танго, - сказала женщина.

- Тан Го? – переспросил Виктор.

- Без разделения. Просто Танго. Как танец. Знаете такой танец?

- Нет. Я не танцую.

- Вы невежа. Причем тут это? Просто так, в порядке общей эрудиции, вы должны это знать.

- У меня крайне специализированная эрудиция, - сказал Виктор со смешком. – Я запоминаю только то, что может быть для меня полезно.

- Интеллектуальный эгоизм, - сказала Танго с непонятной интонацией.

- Меня зовут Виктор Сапковски, - Виктор еще раз посмотрелся в зеркало. Вроде бы человек. Хотя кое-где еще заметны Адамовы печати.

- Не обижайтесь, - сказала Танго. – На самом деле мы с вами похожи. Я тоже давно не живу на этом свете. Этот танец единственный, который я знаю… Но он очень красивый… Мужчина ведет, женщина страстно, неистово ему подчиняется…

            - Нынче это не принято, - сказал Виктор с сомнением. – Сейчас женщины, чуть отвернешься, становятся президентами и элитными гвардейцами.

            - Естественно, - согласилась Танго. – Женщины рождали нацию, им и править.

            - Разумно, - легко согласился Виктор. Ему вообще хорошо удавалось соглашаться с женщинами. Особенно, пожалуй, с обнаженными. – И им же, при случае, защищать. Когда я служил в армии, я, бывало, часто размышлял об этом по ночам, когда ослабляли наши ментальные ограничители. У нас на всю роту была одна медсестричка из санчасти. Ей было сорок три года, и у нее была искусственная правая рука. И ей было очень одиноко среди нас… Мрачных, бессловесных машин с зацикленными мозгами. Отжиматься, бежать, честь, «стой, кто идет?!». И жесточайший штраф на половую возбудимость.

            - Несомненно, это было скорбное существование, - сказала Танго задумчиво. – И для нее и для вас. Ментально-сосредоточенные войска все еще как следует, не утвердили…

- В России они давно утверждены, - пожал плечами Виктор. – И я, на правах кролика, должен заметить, что почти не пострадал. К тому же вступление было более чем добровольным.

- И что вас подвигло?

- Это сложно объяснить… - Виктор помедлил. – Проще было бы соврать что-нибудь дежурно-патриотическое или мальчишески-восторженное. Но я, почему-то, не хочу вплетать вранье в начало нашего знакомства. Я заинтересован искинами. И хотел, по молодости, глупости, наивности и невежеству, почувствовать себя одним из них.

- Ясно, - сказала Танго серьезно. Без ожидаемой, вполне справедливой улыбки. – Думаю, я вас понимаю. Но ведь это оказалось не то?

- Совершенно не то, - эхом откликнулся Виктор. – Это была глупость. Но жалеть, скорее, не о чем.

Они помолчали. Танго размышляла о чем-то под опущенными веками. Виктор, не желая пересилить наваждение, неотрывно наблюдал за ее лицом с готическими чертами румынской принцессы. Красивым и бессмертным, с одним, навеки определенным возрастом. Двадцать с небольшим.

- Файл-В? – спросила вдруг Танго так, словно только что увидела Виктора.