ОТКРОВЕНИЯ СТУДЕНТКИ
Это я, Надя Истомина. Занятия в институте давались мне по обыкновению, не легко, да и не совсем тяжело. Летом мы всей группой ходили на пленэр. Рисовать виды города и его окрестностей. Ходили, прямо пешком, от самого института, за километры, на свои этюды. Этюдники таскали на себе в такую даль.
Но то, конечно, были ещё цветочки, которые нашим нежным девичьим душам преподносил наш учитель рисования, по сравнению с теми ягодками, что сам затеял и устроил нам Максим Вячеславович. Да, уж он-то нам преподнёс урок. На всю жизнь. Такое забыть не возможно. Впрочем, в дальнейшем об этом и пойдёт речь.
Профессор Брусникин разработал наряду со своими научными открытиями свой собственный научный метод обучения. Учил своих студентов он следующим образом:
Компьютер он признавал только как современную альтернативу кульману. Никакие воображения, в том числе и компьютерные всевозможные изыски, не могут заменить близости человека на деле со строительными материалами и с процессом ведения самого строительства и производства. В его тактическом понятии значилось, что сам конструктор или архитектор должен не менее чем любой простой рабочий или каменщик, выпускник заурядного ремесленного училища или техникума прочувствовать всю тонкость строительного материала и сам собрать то, что в будущем должно воплотиться после его кропотливых трудов по проектированию. И только тогда, считал он, и будет понято окончательно вся правильность работы. Что, построил сам тот дом или ту модель машины, разработчик тогда сам поймёт, прочувствует и оценит всю правильность или ошибочность собственного проекта.
Той рутинной методики, когда учащимся насаживают совершенно им не нужные вещи, Брусникин никак не одобрял; и любыми средствами и методами старался оградить от подобного своих студентов.
Известны также такие случаи, например:
Когда Япония в начале двадцатого века старалась обогнать хоть и менее азиатскую, но всё же ещё такую отсталую и дремучую Россию. Японское правительство наставляло на наиболее расширенном строительстве учебно-образовательных центров. Преподаватели тогда были в основном из иностранцев. И учебные материалы все тоже были на иностранном языке. При той ускоренной гонке за образованностью в стране восходящего солнца не было даже времени на изучение иностранных языков. Японские студенты просто выучивали саму последовательность непонятных иностранных слов, а затее, после столь утомительного труда только пересказывали их звучание, и это ставили им в зачёт. Заученное они тут же забывали.
Естественно, такой пустозвон абсолютно ничего не мог дать обучаемым. Вот таким безразумным образом и зачиналась вся производительность лучшей в мире японской техники.
Его наглядные учебные пособия состояли в следующем.
Студенты его делали уменьшенные копии домов и различной техники. Но только мы их не вырезали и клеили из бумаги и картона. Подобное занятие, считал он, не являет собой должного наглядного представления о строительном деле. На то, чтобы лучше себе это представить, на его взгляд, следует подойти к этому на как можно более реальных материалах. Следовательно, на начальном этапе Максим Вячеславович учил нас отливать наши композиции из пластмассы; сначала детали, а затем уже собирать из них сами макеты. В специальном котелке, на занятиях мы плавили пластмассовые чурочки, из которых обыкновенно отливают разные пластмассовые вещи, и заливали их в специальные формы из материала мягкого и податливого, в котором заблаговременно слепляли форму будущего нужного предмета.
«Только смотрите, ребята, осторожнее!_ предупреждал нас профессор Брусникин,_ остерегайтесь попадания горячей пластмассы на тело, на руки. Ожоги могут быть очень болезненны. Уже один, я помню, у нас, когда я в Орле работал в архитекторской организации «Гипроприбор» пролил себе раскалённую пластмассу на руку. Потом так страдал, ночью спать не мог. Я думаю, так теперь у него и останется этот ожог на руке. Кажется, тот рукоять для ножа делал. Она вытекала откуда-то, а он подставлял под струйку заднюю часть клинка. Вот пластмасса ему как-то на руку и попала».
Потом он задавал нам строить из ещё более реальных материалов, причём, самых что ни наесть реальнейших, из таких, из каких делается всё это на самом деле. Только с той лишь единственной разницей, что у нас это всё было опять же во много раз уменьшенном виде.
Мы вместе с ним сами делали строительные и расходные материалы, и мастерили из них сами уменьшенные копии домов и техники. Делали уменьшенный во много раз кирпич, раствор и бетон. Из них и собирали свои домики.
Он учил нас, как делается кирпич классический красный и сырцовый. Показывал, как делается железобетон. Кстати, сами железные прутья, и арматуру, и простые, мы тоже делали сами. За сырьё брали образцы железной руды и затем выплавляли. Выплавляли также ещё и детали для будущих автомобилей, самолётов и стальных кораблей, конечно, также уменьшенных копий. И соединяли их в уже готовые изделия.
Ещё мы также делали деревянные домики, избушки из древесных прутьев, взамен брёвен, из которых плотники мастерят настоящие бревенчатые срубы. Это занятие у нас было в самую первую очередь. А следом за ним уже все остальные.
Из дерева вытачивали также ещё всякие предметы мебели для их интерьеров, соответственно, тоже уменьшенных размеров, под стать помещениям тех миниатюрных комнат. Изготовляли все вещи: посуду, вазочки, ковры, покрывала. И также всё из натуральных материалов, по реальным технологиям.
Профессор нас всему этому обучал. Дабы далее, на практике, мы уже знали, как всё это делается. И уже всё это могли сами изготовить.
Каждый из нас мог уже сам сделать макет любого дома, его экстерьера и интерьера. Хотя в реальную величину никто из нас этого делать, пока не пробовал. Но, как заверял нас наш преподаватель, именно это и могло нам помочь в дальнейшем, на реальных практических работах. Только такой, как утверждал он, метод обучения и мог из нас сделать настоящих мастеров своих дел. Мы в натуральном бы деле, после этого его собственного метода обучения, смогли бы лучше понять, как это всё делается.
Впрочем, так и впрямь было легче разобраться, как всё это складывается на деле, нежели уже с материалами в натуральную величину. И к тому же, быстрее; и делать и понимать, как делается.
И что уже совсем впрочем, так и впрямь было легче разобраться, как всё это складывается на деле, нежели уже с материалами в натуральную величину. И к тому же, быстрее; и делать и понимать, как делается.
Далее, дошло и до того, что мы уже стали делать... целые улицы... с озеленением... Кстати... озеленение, деревья, травяные газоны и кустарники у нас были... также не из бутафорских материалов, а... вновь натуральные. Мы их выращивали сами, по примеру восточных икебаны и бонсая.
Да. Вот тут уж действительно, дела так дела.
Это уже не рядиться в милицейскую, либо какую иную служебную униформу с погонами, на которых только наживать себе значки, лычки и звёздочки. Расхаживать себе, размахивать полосатыми жезлами или чёрными дубинками и подпоясавшись поясом с кобурой для пистолета и с наручниками, рацией и прочими служебными причиндалами.
Для таких-то уж дел, или, вернее, службы такого особого ума не требуется.
Спрашивать: _Как пишется? Били «по летцу» что ли или «в летцо»?
_Да пиши «в морду». Тогда уж точно не ошибёшься.
Это так любой придурок сможет. А вот, абсолютно другое дело,_ построить дом._ Тут уж нельзя так своенравно к этому относиться. Там лишь только где, в расчетах ошибёшься, тогда и весь дом развалится. Куда тут им уж!?! У архитекторов работа куда более серьёзная и ответственная, требует предельной грамотности, не терпит абы какого к себе отношения.
А то ведь и любому карапузу доверить можно. Где особо ума не требуется. Знать только себе стоять на посту с оружием в руках, маршировать на плацу, да прохаживаться себе мимо, ко всем придираясь.

Суровыми испытаниями стали для него времена лихолетья девяностых. Наступившая жизнь для него, так же, как и для других учёных, да и, впрочем, для многих других людей иного рода деятельности стала совсем в тягость. С началом девяностых зарплата у него сократилась совсем до мизера, затем и вовсе перестали платить. Денег не было уже ни на что абсолютно.
«При таких условиях жизни невозможно не то, что делать открытия, невозможно прожить!»_ говорил он. Выступал на митингах с плакатом: «Нищий учёный_ позор России!» Впрочем, лучше ему никак не становилось. Он совсем уже потерял счёт дням, а жизнь для него потеряла всякий смысл, если это только можно назвать жизнью.
Но вокруг него всё также по-прежнему текло и катилось своим чередом. Его сын Дмитрий всё так же продолжал со мной встречаться...
Но ведь беда, как известно, не приходит одна... Вдобавок ко всем уже выпавшим на его долю трудностям добавились ещё и другие тяжкие несчастья...
Произошло это как-то раз, во время очередной нашей встречи с его сыном, Димкой, возле нашего университета. Наступившая для нас минута расставанья оказалась одним мигом... и на веки! Поцеловавшись с ним и обнявшись на прощанье последними словами... Как оказалось, навсегда. Я осталась стоять на тротуаре, а он пошёл своим путём, через дорогу. И на полпути остановился, чтобы обернуться и передать мне рукой прощальный жест. Вот этого забыть никак невозможно. О чём я могла думать, о чём предполагать в ту, как оказалось, роковую минуту. Но жест его, словно бы, значил прощанье на всю жизнь.
Едва он только остановился, чтобы обернуться, а обернулся, чтобы попрощаться, как хотелось бы думать, ненадолго... А оказалось, навечно... Прямо на него, на быстром, если не думать,_ на полном ходу наехала машина, навороченный джип, из тех, на которых раскатывают особо крутые. Никто не мог заметить, откуда он выскочил, этот проклятый губитель человеческой жизни.
Мой дорогой, милый остался лежать на середине мостовой. Он был бездыханен. Как позднее было установлено медико-судебной экспертизой, смерть наступила мгновенно.
Я с душераздирающим воплем кинулась к нему, на проезжую часть. В нём не было признаков жизни. Но остыть он ещё не успел, когда я в последний раз к нему ласково притронулась. И я ещё чувствовала его теплоту. Мне уже самой не хотелось жить, составить ему, моему дорогому, любимому Димочке компанию там, в могиле, на том свете, где угодно, но только не здесь, на этой проклятой, политой кровью земле. Я едва чувствовала лишь, как катились по моим щекам слеза за слезой. Я не замечала, как вокруг меня сомкнулась толпа зевак. Но мне уже было не до них. Я продолжала, не помня ничего сидеть над ним на коленях.
Автомобиль выехал на пешеходную зебру на красный свет, он переходил со всеми вместе на зелёный. И, видно не заметил, как на него выезжает машина, именно в тот момент, когда повернулся чтобы попрощаться со мной, как оказалось, в последний раз, навечно. У меня так и запечатлелся в сознании этот его прощальный жест. Мне стало казаться, он прощается со мной перед своим уходом в неизвестность, туда, откуда никто не возвращается.
Один страшный и печальный момент оборвал всё. Мы могли бы жить вместе, долго и счастливо и любить друг друга. У нас могла быть семья. У нас могли быть дети. У нас могли быть внуки. Мы потеряли всё. Вот так вот, в одночасье, в один миг, в одно короткое мгновенье.
Что было потом, я не хочу даже вспоминать. Должного приговора тому чудовищу в человечьей шкуре так и не вынесли, хотя все видели, как в наглую он выехал на линию перехода на красный свет светофора, погибший же шёл вместе со всеми, как и положено, на зелёный. И не обернись он в тот момент, он бы видел, как тот на него несётся.
Подсудимый был при деньгах и связях. Судиться с такими_ кого хочешь, подкупят.
У профессора был старинный антикварный пятизарядный кремнёвый револьвер «Кольт». Ему когда-то подарили его типа как в качестве премии за научные заслуги. Я сама помню, как мне он показывал его и рассказывал его историю, что револьвер этот сконструировал американский полковник Кольт, именем которого он и был назван, и что он претерпел на своём веку солидную эволюции. Вначале был простой кремнёвый пистолет, который со временем сначала получил второй ствол, а потом как-то однажды и вовсе стал семиствольным. Кольт как-то наблюдал за корабельным штурвалом, и у него в голове загорелась гениальная идея: сделать вначале стволы вращаемыми по кругу, а спусковой курок сделать один, затем и вовсе сделал один ствол, а вращаемым оставил лишь барабан для заряжаемых ячеек.
Профессор знал, что должного приговора обвиняемому всё равно не вынесут, и взял с собой раритетное оружие, чтобы расквитаться с губителем сына. Пули и порох он сделал сам.
Когда подсудимому вынесли оправдательный приговор, ссылаясь якобы на недостаточность улик против него, хотя, впрочем, свидетелей того, что он сбил человека, ехавши на красный свет, было предостаточно, вот тут-то убитый горем отец и решил привести в исполнение своего приговора ублюдку. Он одну за одной всадил в него все пять пуль. И, хотя, ни одна из них не просвистела мимо приговоренного, тот, моментально сорвавшись с места, бросился на стрелявшего и несколькими внушительной силы ударами свалил его на пол зала суда. Охрана еле оттащила нападавшего. Несчастного отца и всех собравшихся произошедшее в зале повергло в шок. Обычно, во всяких там фильмах все видели, как человек уже после третьего выстрела в него падает как подкошенный. Но только в этот раз всё случилось как-то совершенно иначе. Подстреленный не только остался жив после пяти всаженных в него пуль, но ещё и нашёл откуда-то в себе силы атаковать своего карателя. Скотина оказалась нереально живучей и крепкой. Хотя, впрочем, можно предполагать, что гениальный учёный мастерски умевший изготовлять собственноручно вполне мог в силу того, что ему в это время очень плохо мог сделать порох и пули весьма низкого качества.
Обвиняемый был освобождён от уголовной зависимости. С него были сняты все обвинения в связи с якобы отсутствием состава преступления. Потерпевший сам отправился в тюрьму за покушение на подсудимого.
Младший его сын Владимир остался продолжать заниматься научными трудами, которые он раньше проделывал вместе с несчастным отцом и погибшим братом.

Профессор помнил, как он ещё тогда отправлялся в загранэкскурсии. Ему особенно запомнились его увлекательные поездки по странам Европы. Посещал всевозможные средневековые замки. Бывал в разных исторических местностях. Восточная и Западная Германии, замки долины Луары, Лангедок,_ историческая область на Юго-востоке Франции, в одном ряду с Каталонией и Лазурным Берегом. Был он как-то, что его там особенно впечатлило в одном замке в Германии, тогда это было ещё, кажется ГДР, в котором в одном удалённом помещении находился стеклянный саркофаг, в котором покоилось тело некой нереально красивой молодой женщины. Какая-то царственная особа, оставшаяся на протяжении веков радовать глаз заезжих туристов своей теперь уже вечно молодой красотой. Отчего же она умерла? Кто был инициатором бальзамирования её юного аристократического тела? Неужели её родители-неизвестные курфюрсты или эрцгерцоги хотели свою юную умершую от неизвестной неизлечимой болезни дочь не отдавать на съедение червям, а сохранить на века её красоту, чтобы ею все любовались? Хотела ли она сама того? Или, может быть, умирая, она сама завещала с ней так поступить?
Брусникин, хотя и был слабоват в истории, ведь по-специальности и признанию он был биолог и техник. Но это явление впечатлило его до глубины души. Когда, бывало, речь шла о том, что же делать с телом Ленина в мавзолее на Красной площади в Москве; вынести ли его оттуда, или оставить, а мавзолей закрыть; то он всегда приводил этот веский пример во внимание. Он рассказывал обо всех тех своих экскурсиях своим знакомым у себя и везде, куда он был командирован. Как-то однажды, когда он был в Орле в институте «Гипроприбор», он там это рассказывал, как и везде. Того самого, который прожёг себе руку расплавленной пластмассой это глубоко впечатлило.
Вполне возможно, он будет долго мечтать, завидуя ему, о том, чтобы самому туда вырваться. И ему это будет сниться ночами. Он будет об этом всем рассказывать. А его сынишка-оболтус возьмёт да и напишет на основе тех его снов какую-нибудь историю. Да и писать-то ему найдётся свободного времени. Ему будут все мешать и заниматься своими делами. Будет писать ночами, в то время как его родителям и соседям будут сниться другие сны. И только изредка будет находить время днём.

Давал как-то нам профессор, помню, задание на одном занятии. Сделать требовалось нам человечка-точную модель человека, только уменьшенную в двадцать раз, ростом в восемь сантиметров и ещё лесенку с перилами.
Лесенку-то я из железобетона смастерила по-быстрому и основательно. Отлить из расплавленного в тигельке железа стержни опустить их в форму и залить бетоном_ этому я научилась быстро. А вот человечек._ С ним у меня как-то слабее вышло. Его я сделала из банного мыла, как нас учил профессор. Нарядила в синие брючки, ботиночки из кожзаменителя и рубашонку из белого ситца в красную крапинку. Оставила его застывшим в позе сходящего по лестнице и державшегося левой рукой за перила лестнички.
Выглядел он у меня как-то не совсем как живой, но насколько уж могла, настолько и постаралась. Для меня и так было вполне не плохо.
Когда я отнесла его и показала ему, он мне поставил трояк. Пробасил своим раскатистым голосом что, мол, вкуса у меня как такового и нет, хотя я женщина и уж в чём, а в таких-то делах вкус знать должна. Сказал ещё:
_Сделала ты его совсем безжизненно. Ну ты сама погляди. Тут совсем не понять, сходит он у тебя по лесенке или просто стоит на ней, как-то неестественно замерев как истукан какой-то. Ты видела, когда-нибудь, чтоб так поворачивали голову? Для человека так по-теории невозможно. Так повернёшься и шею себе свернёшь. А как ты ему рубашечку сшила небрежно, да вся мятая, в складках, а воротничок-то воротничок. Ты уж меня извини, но я тебя считал умнее.
Но я ему бодро и уверенно ответила:
_Нету ума! А вы мне своего, профессорского одолжите! Я что-то особо не подметила, что у вас самого получается лучше и жизненнее. Посмотрим еще, как у вас вышло, а потом скажем. Я вполне уверена, что и у вас может выйти такая же оплошность. Ведь, как известно, и на старуху бывает проруха.
Но к моему великому удивлению в ответ на моё прямолинейное и дерзкое заявление он ничего не возразил. Напротив того совершенно невозмутимо и тихо сказал:
_...Пятёрка!..
Как странно! Почему он на мою столь откровенную дерзость так ответил? Что же у него такое таинственное и закрытое от непосвящённых хранилось на уме? Я вполне была бы не прочь разгадать эту великую тайну старика. Он явно что-то от всех нас скрывал и сокровенно утаивал.

Зашла я как-то однажды к Володьке, через какое-то время после того злосчастного случая, побеседовать с ним. Он тоже также занимался всякими странными моделированиями. Я ему показала своего того самого выполненного инфузорика (так профессор по-научному окрестил выполняемые нами модели людей). Он посмотрел мимолётно и лишь потупил глаза. Да и вовсе понятно. Кому заблагорассудится заниматься такими глупыми детскими безделушками после стольких несчастий. Странно, как он только вообще ещё сам мог этим заниматься. Да и работа шла у него спорно. Только он, так же, как и его отец-профессор, определённо чего-то недоговаривал.
Я не смогла перебороть в себе любопытства, и как только он отошёл после ещё не оконченного разговора в туалет, я быстро стала копаться в его работах. Мне поистине хотелось узнать тайну профессора и его сыновей. Что же они от всех нас так долго и тщательно скрывали? Вскоре я у него нашла такую же, как у меня фигурку человечка. Это был совсем как живой человек. Вот это профессорское мастерство! Только тот, мирно сомкнув глазки, спал в своей кукольной кроватке.
Сличая недолго своего и его инфузориков, я нашла, что мой и впрямь был совершенно, что называется, ни к селу, ни к городу. Вспомнив ту мою грубую беседу с его отцом-профессором, я, недолго думая, решила нарядить его произведение в костюм моего «страшилки». Он у него был в одних трусиках и маечке. Я не преминула даже заглянуть ему... И невольно прыснула своим задиристым девичьим хохотом... Вовка сделал ему... даже мужские гениталии... причём... в невообразимой точности!.. Я поспешно раздела смастерённого мной инфузорика, а затем облачила в собственноручно скроенное и сшитое мной одеяние «спящего человечка», на котором было лишь нижнее бельё.
Но в памяти моей вновь возникли страшные сцены наших нечеловеческих несчастий. Перед моими глазами вновь пронеслись те страшные моменты нашей жизни, если это уже только можно было считать жизнью. Мне подумалось, какая же я дура! Смеюсь после всего того, что случилось. В это проклятое время следовало бы только плакать. И вскоре восторг мой сменился отчаянием.
Я вышвырнула своего мыльного уродца в открытое окно, прямо на асфальт, на проезжую часть, под колёса проезжающих мимо машин. Его же гениальное творение я сунула в свою сумочку, наряженное в сшитое мною одеяние.

Настало время прощания. Я быстро собралась и пошла к выходу... Но на моё несчастье Вовка уже успел основательно осмотреть свои научно-конструкторские похоронки... Обнаружив некоторую недостачу, он мгновенно схватил меня уже на пороге за руку и захлопнул прямо передо мной приоткрытую мной дверь.
_Ты что, дурра, уже всё же залезала в мои вещи, несмотря на мои запреты?!! Где мой человек?! Ты что его прихватила?! Кто тебе разрешал?! А ну-ка давай его сюда!
Я достала из сумки инфузорика.
_Это не мой. Давай моего сюда.
_Другого нет.
_Как нет? Здесь был ещё и другой. Куда ты его дела? Отвечай!
Он силой одёрнул меня за руку. Тут меня и подвернуло говорить то, что первое придёт мне на ум.
_Не знаю. Он сам убежал куда-то.
Но тут вдруг его реакция показалась мне совсем уж странной.
_Как убежал?!! Куда?! Ты видела?!
Он, странно растопырив глаза, пробежал ими вокруг.
Да нет, конечно. Это твой. Я просто нарядила его в одежду своего.
_Ну а другой? Куда ты его-то дела?!
Мне давно ещё казалось, а в эту минуту особенно, что был он теперь каким-то странным и немного, а теперь уже совершенно не в себе.
_Да так.
_Что_ да так?! Говори всё как на самом деле, как есть!
_Ну... я просто подумала... и решила... что, на что он мне уже нужен... и выбросила в окно.
Реакция его была неописуемой.
_Что!!! Что значит_ выкинула!!! Ты что!!! Сука!!! Да как ты могла! Ты что! Да кто тебе мог позволить, мразь такая! Как ты вообще так могла! Падло!
_Слушай, да что ты хоть вообще так трепыхаешься?!? Да что с тобой вообще такое творится в самом-то деле?!? Брат_ в могиле, отец_ в тюрьме, а ты так вот дребезжишь из-за какой-то там дряни?!
_Какой-то там дряни!! Как ты можешь! Это ты_ дрянь! Ненавижу тебя!
И со всех сил ударил меня по лицу, так, что я свалилась на пол коридора.
_Ой, ну ты и дура! Ну ты вообще!_ всё продолжал причитать он, взявшись за голову и бегая кругами по квартире, из комнаты в комнату.
_Убивать тебя надо!_ взревел он и в отчаянии принялся что было мочи биться головой об стену. Он свалился в угол, жалобно стоная и стирая с лица слёзы ладонями.
Я долго не стала оставаться здесь же и любоваться на эти его заскоки и быстро покинула его квартиру, оставив его один на один вместе с его недоразумениями.

Свободное от учёбы время я решила посвятить совсем простым занятиям.
Солнце этим летом сияло особенно, словно бы и не зная обо всех наших житейских бедах. И мне уже не хотелось оставаться в шумном, пыльном и душном городе, вместе со всеми его жестокими к нам, людям ежесуточными буднями, о которых мне постоянно всё здесь напоминало.
На ещё оставшиеся у меня деньги я купила билет на электричку и отправилась в деревню к бабушке. Упаковав в дорогу свои сумари, я надумала прихватить с собой вместе с другими вещами своего инфузорика, впрочем, точнее_ моей на нём была лишь одежонка, остальная-то часть его являлась солидным произведением психопата-Володьки.
Примечательно то, что во время езды некоторые пассажиры в вагоне как-то странно смотрели на мою походную сумку. Правда, я как-то не особо придавала этому значения. Хотя мне однажды самой показалось, что сумка как-то странно у меня шевелится. Любой другой на моём месте непременно бы открыл её и удостоверился, всё ли там в порядке. Мне же такое почему-то сразу в голову не приходило. И только лишь уже по моему приезду и после горячего приёма моей любимой бабули я вдруг обнаружила, что... инфузорика моего в сумке не оказалось, а все мои съестные припасы в сумке каким-то странным образом... надкусаны.
«Неужели это мыши? Заводятся прямо в сумке? И во время езды поедают взятые с собой в дорогу припасы пассажиров?»_ Навестила меня первая мысль._ «Вот дьяволизм-то эти электрички! Чтоб им пусто было!»! Ну что, может быть выкинуть надкусанные продукты?_ задумалась я.
_Ты что, деточка, милая моя!_ возмутилась бабушка,_ Ведь люди-то голодают, милая! Отдай-ка ты лучше моему коту. Он у меня такой обжора. Ничем не побрезгует! Всё полопает мой чёрт пузатый!
_Да. Но ведь овощи и фрукты он есть не будет. Да и булки, мучные изделия_ тоже.
_Ну, не будет. А мы вот их сейчас отдадим соседским свиньям. Они-то будут.
Так что же это, значит, в поездах-то мышки уже завелись? У путников уж продукты в поклажах поедают?_ с удивлением заговорила бабушка.
В бабушкином доме происходили какие-то странные вещи. Однако она меня уверяла, что до моего приезда у неё дома никогда ничего такого не было. «Господи-Иисусе!»_ твердила она мне._ «Ты как приехала ко мне, так со своим приездом какую-то нечистую силу привезла».
_Бабушка, так это, видимо, у тебя дома мыши. Это они у тебя забрались ко мне в сумку. Вон, видишь, кот твой их выслеживает. Всё по углам рыщет, крадётся и на стены бросается.
_Так у меня мышей уже сколь времени, как не бывало, с тех самых пор, как завела я себе Обалдуя._ Отозвалась бабуля.
Обалдуем она звала своего любимого кота. Уж очень наглый он у неё был и шустрый, да толстый, обжора.
_Как только, помню, его маленьким котёночком у соседки к себе приносила, так он у меня свою службу с лихвой знал. Отвадил мышей всех от меня раз и навсегда.
_Ну, так значит, теперь, должно быть, они опять здесь появились.
Однако, получше приглядевшись к котяре, я поняла, что-то здесь не так. Кот вёл себя совсем не так, как по обыкновению они выслеживают мышей. Он шипел, выгибал спину, становился на дыбы.
«Тут не мыши. Тут что-то определённо другое»._ Сообразила я.
Обалдуй принялся неистово носиться по дому, прыгать по стульям и столам. И как-то вдруг куда-то плюхнулся. Мы с бабушкой пошли посмотреть, а кот-проказник бултыхнулся прямо в крынку с молоком на столе. Обалдуй оказался по грудь в молоке, и тут же начал его лакать.
«Ах ты, злой проказник!»_ завопила бабушка,_ «Прямо мне ножками в молочко! Ну ты глянь, а! До чего негодник докатился! Молочко мне испортил! А я-то хотела молочка-то своего попить. А я думала, молочко покушаю, радио послушаю, а оно прокисло!»
И стала кончиками головного платка вытирать слёзы.
Затем вдруг, по неизвестной причине с подоконника на дощатый пол упал, разбившись в осколки глиняный горшок с бабкиной геранью. Прямо вот так: свалился сам собой и всё тут. Никто к нему не подходил, и перед домом всё было тихо.
Тут уж бабушка совсем решила: что-то тут не чисто, видать примета какая, добрая ли дурная. Она поставила на пол миску воды и стала чего-то ворожить.
«К добру или к худу? К добру или к худу?»_ приговаривала она, разводя руками над водой.
_Бабуль, ну хватит тебе глупостями заниматься. Давай лучше я помогу тебе убрать это.
_Нет уж, милая. Позволь. Мы должны узнать, к чему бы всё это.
Ага! Так. Вот уж я вижу нечто худое. Лихое такое. Оно к нам крадётся. А затем от нас по всей стране расползётся. А потом по Миру. Лихие дела я вижу, дочка, ой лихие!

Близилась ночь. Вопреки наставлению своей бабки ложиться в ночной рубашке в столь жаркую ночь, я решила лечь спать совершенно нагой.
В незадёрнутое окно местный деревенский мальчишка нагло подглядывал за мной из-за кустов. И тут вдруг, прежде чем занавесить окошко, я заметила, что его взгляд быстро переключился с моей неприкрытой наготы куда-то в сторону от меня. Он теперь непрестанно наблюдал за чем-то за моей спиной. У него возникло выражение интереса, а затем_ страха и ужаса. Широко разинув глаза и рот, он в страхе бросился наутёк. Он чего-то сильно испугался.
Что так помимо моей наготы ещё так привлекло его внимание? Ведь мужчины, они, как только перед ними появляется голая дама, никак больше ни на что уже не смотрят. Не так, как на этот раз.
Я внимательно осмотрела помещение в деревенском доме, и не заметила ничего.
Наконец, я, погасив светильник, улеглась спать. Не успела я окончательно отойти ко сну, как вдруг почувствовала нечто странное, таинственное. Я услышала топот каких-то маленьких шажков. Затем какая-то маленькая сущность стала лезть ко мне под одеяло. Я перепугалась насмерть. Я чувствовала, как с меня стягивают одеяло и стремятся забраться ко мне под него какие-то маленькие лапки с крошечными пальчиками. Я чуть не умерла со страха. От ужаса у меня ручьём полились слёзы. Но я даже плакать боялась.
Не давая себе растеряться, я что было сил не пускала ночного кошмарика в мой тесный мир под одеялом, в которое завернулась с головой и оставалась там, не считая самого одеяла, за которое так отчаянно боролась, в том, в чём мама родила, сама наедине с собой. Ведь если мне бы стоило отпустить это чёртово одеяло, то я так осталась бы совершенно голой.
Я чувствовала у него четыре конечности и ещё что-то твёрдое.
Собравшись с духом, я решила, что нужно, во что бы то ни стало перебороть страх и набраться решимости. И вот, набравшись из последних сил смелости, страх мой быстро сменился гневом, я со всего духа крикнула:
«Кто ко мне лезет?!! Это кто тут ещё ко мне лезет?!! Что это такое?!! Даже отдохнуть без всех этих бед спокойно не могу!»
Распахнув одеяло, я вгляделась в темноту... и рассмотрела перед собой в темноте какую-то маленькую застывшую фигуру. И у меня снова адский мороз пробежал по коже. Я опять была ни жива, ни мертва. Меня неистово всю колотило. И вновь собравшись с духом, я потянулась к светильнику, щёлкнула выключателем... и увидела... своего инфузорика. Тот стоял на краю кровати возле меня совсем голым.
Почему-то первая моя мысль была, что это мой, тот самый, которого я выбросила, предварительно раздев; обиделся на меня, и теперь вот он здесь, является ко мне в кошмарных снах, таким, каким я его оставила, совсем обнажённым; сейчас будет стонать, зачем я с ним так поступила...
Но тут всё же... одна деталь привлекла к себе моё внимание... Ведь этим твёрдым предметом с его ручками и ножками было... его мужское достоинство, приведённое в данный момент в возбуждённое состояние. Я внимательно всмотрелась в него. Это был Володькин инфузорик, а не мой, которого я в окно выбросила. Это был тот, которого я взяла с собой, а он пропал у меня из сумки. Его мужской конец, над которым я тогда ещё смеялась, в этот момент был приведён в боевое состояние.
На какое-то мгновенье я пришла в замешательство.