Medico della Peste Степень критики: Критика свободная
Короткое описание: Венецианский клокпанк. Этот рассказ принес мне победу в дуэли №293.
Примечание: все сноски смотрите в конце рассказа. Примечание: все имена и фамилии, встречающиеся в рассказе, не имеют никакого отношения к реально существовавшим историческим лицам. Все совпадения случайны.
Medico della Peste*
К вечеру маскарадный бал был в самом разгаре. Ежегодный карнавал уже открылся праздником Festa delle Marie*, посвященным освобождению прекрасных венецианок. Уже прошло шествие до площади Святого Марка, где зрители воочию узрели семь Марий – семь наикрасивейших жительниц города. По канату уже спустилась со стометровой колокольни механическая голубка, засыпав вымощенную кирпичами площадь радужным конфетти. Часы пробили девять, и никто глазом не успел моргнуть, как торжество переместилось в поместье маркиза Франческо ди Фарнезе. Дон Франческо был одним из самых влиятельных аристократов Италии и происходил из знатного рода Фарнезе, берущего истоки еще в начале XV века. Даже последний оборванец Венеции слышал не только о том, кто такой дон Франческо, но какие духи составляют его туалет и какие вина он предпочитает за обедом. Сегодня маркиз с женой и двумя сыновьями в честь открытия карнавала устроили бал, на который должным образом приглашены близкие и дальние родственники рода Фарнезе, а также друзья и влиятельные деятели города. И, конечно же, слуги. Маскарадный бал – это место, где все равны. Здесь заклятые враги без малого на один вечер превращаются в лучших друзей, слуги выходят в князи, а обездоленные не выпускают из рук наполненные вином бокалы. «Наденьте маски и веселитесь!» – вот главное правило вечера. Долой раздоры и неравноправие. Ведь сегодня можно все. И всем. В огромном зале, освещенном десятками тысяч свечей, под высоким, украшенным фресками потолком, хрустальными люстрами и барочными нервюрами, танцевали вальс. Мужчины и женщины в пестрых маскарадных нарядах, сдобренных перьями, стразами, пайетками и бисером, приглашали друг друга, разбивая пары и меняя партнеров. Здесь были знаменитые старики из комедии дель арте: вечно охающий и чихающий Панталоне приставал к юным красавицам, а педант Доктор наполнял вином, точно бочку – водой, свой толстый живот. Праздник не обошелся и без их верных слуг: изворотливого музыканта Бригеллы, веселого акробата Арлекина и, конечно же, деревенской красавицы Коломбины, традиционно считавшейся лицом или скорее маской карнавала. Среди гостей встречались такие классические маски как строгая черно-белая Баута, забавный Кот, нейтральное, наиболее человечное Вольто, венецианская красавица Дама и смуглянка Моретта, жуткий Лекарь Чумы, а также всевозможные маски животных: лисиц, волков, медведей, рысей и кабанов. На пиру присутствовали сотни шутов в трехконечных колпаках с бубенцами, акробатов, летающих на кольцах под потолком, жонглеров и факиров, прибывших специально ради карнавала из Индии. Каждый приглашенный в поместье маркиза ди Фарнезе был желаемый гость. Все одинаково много пили, ели, разговаривали, но никто не подавал кушанья, не подносил подносы с бокалами, не предлагал салфеток, не играл на пианино. Никто, кто бы имел душу. Официанты, представители оркестра, как духового, так клавишного и струнного, камердинеры и прочая прислуга были механическими марионетками. Начищенный до блеска мраморный пол в виде шахматной доски, лестницы и балконы испещрялись паутиной длинных извивающихся рельсов, как руки – венами. Об эти рельсы невозможно споткнуться – они с хирургической точностью равнялись с полом. По ним расхаживали, а точнее раскатывали ранее упомянутые марионетки из бронзы и меди. Под их металлической кожей скрывались витиеватые конструкции из шестеренок, пружин, проволочек и рычагов. Бездушные марионетки, но приводимые в действие обыкновенным часовым механизмом и ключиком, выглядели в точности как их создатели люди – лишь привычные ноги сливались с рельсами в полу. Специально для маскарада каждой марионетке изготовили латунные маски, которые как родные сидели на их металлических лицах. Если гостю пристанет нужда, допустим, в полотенце или сигаре, от него не потребуется ничего более, как дойти до одной из специальных точек зала, дернуть нужный рычаг, и через некоторое время к нему подъедет марионетка с запрашиваемым реквизитом. Красный рычаг для вина, синий – для воды и полотенец, бурый – для сигары, желтый – для закусок. На балконе играло механическое пианино и марионетки-скрипачи, а в партере в конце зала – неживой духовой оркестр, виолончели и контрабасы. Марионеточная технология – технология выгодная и распространенная по всей Венеции, активно вступила в массовое применение двадцать лет назад. Разумеется, такой влиятельный (а значит – богатый) маркиз, как Франческо ди Фарнезе, не мог упустить возможность по максимуму усовершенствовать свое фамильное гнездышко. Помимо вальса, чревоугодных дел и светских бесед гости пели, рассказывали беспардонные шутки, играли в ролевые (а в масках это особенно уместно) игры. Кто-то из наиболее талантливых Казанов изучал девичьи губы и лез под юбки, кто-то затеял показушную драку, кто-то пьяным спал под сервированными итальянскими кушаньями столом. Во время маскарада ничего не кажется слишком стыдным, слишком смелым, слишком безрассудным или распутным. На всех – маски, а это значит, что на всех навешаны псевдонимы, представляющие тех персонажей, в кого гости наряжены. Мужчина в темном длинном плаще и с тростью, а точнее – обычной обструганной палкой, используемой в качестве трости, допивал плескающиеся в бокале капли красного вина, когда заприметил в толпе искомую им синьору. Доверив пустой сосуд проезжающему мимо официанту-марионетке, мужчина неторопливым шагом направился к ней. Он носил маску Лекаря Чумы – белую, закрывающую верхнюю половину лица, с длинным носом, напоминающим клюв. Отбивая каблуками сапог в такт вальсу, мужчина приблизился к синьоре. На роскошном атласном диване, обшитым золотом, сидела она, а маска львицы хорошо сидела на ее припудренном до белизны лице. Подобная маска как никакая другая подходила синьоре – типичная светская львица, возраст и вдовство которой заставляли устроить охоту на подходящих кавалеров. Подходящих – значит не богатых (кольца с топазами и золотой сотуар с кабошонами давали четкое представление, что синьора имеет неплохие годовые доходы), а симпатичных и благородных, готовых пожертвовать любым из своих графств ради лишь одного танца с ней. Она попивала вино, белое, игристое, и смотрела сначала на танцующих, потом – на подошедшего мужчину. А соседнее место на диване было вакантным – таким же вакантным, как и кандидатура на роль антилопы, на которую открыли охоту. – Не уделит ли донна Львица минуту своего драгоценного времени ради танца с ее покорным слугой? – приятным голосом спросил мужчина. Синьора окинула его оценивающим взглядом и отставила полупустой бокал на столик из черного цейлонского дерева. Хороший знак – говорит о том, что ей пригляделась самолично обрекшая себя на роль жертвы антилопа. – Кем имею честь быть приглашенной на танец? – Лекарем Чумы, – просто ответил мужчина и отвесил поклон. Губы синьоры задела легкая улыбка, если не сказать ухмылка. Донна поддержала тактику незнакомца и протянула ему руку, облаченную (как и вторая) в белую перчатку до локтя. Под аккомпанементы скрипок, виолончелей и контрабасов они кружились в венском вальсе. ТА-та-та, ТА-та-та, ТА-та-та... Вел мужчина. Танцевал он превосходно. Каждое па проделывал с плавностью, присущей разве что только черному лебедю – настолько элегантными, но уверенными были его движения. – Вы прирожденный танцор, – оценила мастерство партнера синьора. – Не иду ни в какое сравнение с моей донной. – Grazie, мессер. Даже пудра не смогла скрыть румянец, появившийся на щеках синьоры. Может незнакомец и не готов отдать любое из своих графств, но танцевать с таким любезным джентльменом – одно удовольствие. – Почему же моя прекрасная донна явилась на праздник без личного сопровождения из числа сильного пола? – поинтересовался мужчина, когда выставил ногу вправо. Разумеется, воспитанная синьора не сказала правды. – Захотелось раствориться в толпе и побыть одной. Ее рыжие локоны принимали высокую прическу фонтанж, а ярко накрашенные губы цветом гармонировали с волосами. – Порой лучший способ побыть наедине с самим собой – это слиться с толпой, – повторил мысль синьоры Лекарь Чумы, совершая поворот. Было ясно, что в подобном образе он пребывает на балу не впервые, так как его длинный нос ни разу не прикоснулся к львиной маске партнерши. При каждом движении он умудрялся двигать головой так, чтобы не выставить себя в дурном свете и не превратить танец в конфуз. При сближении с партнером синьора вдыхала сильный запах розмарина – ароматный, сладковатый, камфарный. Логика незнакомца понятна – чтобы добиться от своего образа больше эффекта, он набил «нос» листьями розмарина, как это зачастую делали настоящие Лекари в XVII веке при вспыхнувшей в Венеции эпидемии чумы. Когда механические музыканты завершали композицию, ноги синьоры дали слабину, и она чуть не споткнулась на высоком каблуке. Тысячу спасибо умелому джентльмену – его сильные руки и устойчивые ноги помогли партнерше удержать равновесие и благополучно завершить танец. Наблюдающие гости наполнили зал аплодисментами и приняли танцевальную вахту. Марионетки-музыканты снова начали играть. Оттанцевавшие гости разбрелись по столикам и углам. – Займем тот столик у окна, – предложил Лекарь Чумы и повел синьору в указанном направлении. Забрав у механического камердинера свою палку-трость, доверенную марионетке перед танцем, мужчина дернул красный рычаг, и рельсы задвигались. Мужчина усадил синьору за столик из южного ореха и сел визави. Буквально через минуту подавальщик принес поднос, на котором стояли бокал с белым вином и бокал с красным. – Шардоне девяносто шестого и Каберне Совиньон девяносто восьмого года, – промурлыкал Лекарь Чумы, вручив синьоре бокал белого. – Почти сорок лет выдержки. Что может быть приятнее, чем ощутить вкус прошлого столетия. – Вы неплохо разбираетесь в винах, мессер, – отозвалась синьора после первого глотка. – Не настолько хорошо, как вон тот синьор в костюме Доктора Грациано. Синьора глянула в направлении длинного носа собеседника. Под соседним столиком, громко храпя, дрыхнул толстый мужчина в куртке, панталонах, мантии и туфлях с бантами (все черное). Его некогда белые манжеты и широкий воротник были бесцеремонно запачканы красными пятнами, а заткнутый за пояс платок явно использовался не по предназначению. Рядом со спящим телом лежал разбитый бокал, а на лице мужчины надета черная маска с огромным, но не длинным, как у Лекаря Чумы, носом. – Если интуиция мне не изменяет, – спрятав смущенный взгляд, произнесла синьора, – это дон Марко из дома Каваллини. Порой он несет невыносимую чепуху. – Delirium tremens, белая горячка, – вдруг высказал диагноз Лекарь Чумы. – Всем известно о падкости дона Марко на алкогольные напитки. Синьора захохотала, но вовремя прикрыла обнаженные зубы ладонью. Щеки ее стали еще более пунцовыми. – Простите мне мою развязность. Должно быть, с меня достаточно, – она поставила бокал на стол и сложила руки на пышном модесте – верхней юбке – так, будто больше не собиралась пускать их в дело. – Что вы, напротив! – попытался урезонить синьору Лекарь Чумы. – In vino veritas*. И поднял бокал. Синьора посмотрела на свой отставленный бокал так, будто на столе находилось что-то слишком уж пошлое для глаз воспитанной донны. – Ergo bibamus!* Совесть и манеры синьоры сдались. Она взяла бокал, чокнулась с кавалером и сделала несколько глотков. – Мы потанцевали, выпили, а до сих пор не знакомы, – сказала она. – Как вас зовут, мессер? – Обычно я предпочитаю хранить инкогнито и называюсь Лекарем Чумы, но ради моей донны сделаю исключение. Называйте меня Марчелло. – Было бы невежественно с моей стороны не представиться. Бернарда. – Донна Бернарда... – Называйте меня просто Бернадетта**, – она выдержала короткую паузу и закончила обращением: – Марчелло. Лекаря Чумы не пришлось долго уговаривать. – Бернадетта, – с чувством произнес он, и знакомцы выпили. – A proposito*, не изволите осведомить меня, что с вашим правым бедром? Синьора Бернарда хотела увести взгляд в сторону, но тут же решила, что назад пути нет и между нею и этим благородным джентльменом, скрасившим скучный вечер, не должно быть никаких секретов. Конечно же, он сразу понял, в чем причина той оплошности, допущенной синьорой в танце, когда она чуть не упала. – Болит последние недели. Доктор прописал... – Доктор? – перебил ее Марчелло. – Зачем же вам какой-нибудь другой доктор, когда у вас есть я! По взгляду Бернадетты было видно, что она не ожидала такого напора, но нечто подобного в сердцах желала. – А разве вы доктор? – Я Лекарь Чумы! – радостно воскликнул Марчелло, задрав нос, и синьоре вновь послышался сильный запах розмарина. – Если вы позволите, я как-нибудь осмотрю ваше бедро. Стук его палки о мраморный пол заглушил бой огромных механических часов над балконом. Толстая стрелка указывала на римскую цифру XI. – Очень мило с вашей стороны, но что-то я засиделась. – Синьора допила Шардоне и встала. Ответная реакция Марчелло не заставила себя ждать – он вскочил тоже, оставив свой Каберне Совиньон недопитым. – Разрешите проводить вас до крыльца. – Извольте, Марчелло. – На открытой части ее лица образовалась улыбка. Они прошли мимо Домино, разговаривающего с Пьеро о малосольности поданных закусок, и марионетка-швейцар отворил перед ними тяжелые резные двери. Первой на свежий воздух вышла синьора Бернарда, Марчелло же на секунду задержался. Обернувшись к залу, он рассмотрел гуляющую, танцующую и обпивающуюся суету и шепотом сказал: – Edite, bibite, post mortem nulla voluptas!* Марионетка-швейцар, конечно же, ничего не слышал. Лекарь Чумы развернулся на каблуках, и светлый зал сменился темной вечерней улицей и мраморным крыльцом. – Позвольте предоставить вам экипаж, – вновь предложил Лекарь Чумы, и синьора Бернарда вновь согласилась. Марчелло спустился по ступеням, которые протерла развевающаяся ветром пола его плаща, свистнул, и в мгновение ока к крыльцу подъехал экипаж. Это был ландо, запряженный парой механических жеребцов. Искуснейшее творение часовщиков (изобретателей марионеточной технологии) эти лошади! В десять раз сложнее и во столько же раз красивее обычных марионеток-людей. Сделанные из бронзы и меди и заводимые часовым ключом, жеребцы обеспечивали ровно столько силы, сколько нужно, чтобы двигать открытую повозку с сидящей в ней парочкой даже самых упитанных Докторов. Периодический завод проводит кучер. Живой человек. Он также указывает лошадкам маршрут – посредством тросов и рычагов. Ну и, конечно же, берет с пассажиров плату за проезд. Движительная сила механических жеребцов не настолько велика, как сила заводимых муверов, но часовщики изначально запатентовали своих лошадок не столько для высоких скоростей, сколько для эстетического удовольствия и романтичной поездки. Марчелло подошел к подножию ступеней и помог Бернадетте спуститься. Она сняла, вероятно, уже осточертевшую маску львицы и села в повозку. Марчелло ожидал рядом. – Позвольте сопроводить мою донну до поместья, дабы удостовериться, что с вашей персоной не случится по пути никаких бед? – чувственно спросил он, глядя в карие глаза синьоры. Без маски она выглядела еще краше, несмотря на солидный возраст. Из окон поместья маркиза Фернандо ди Фарнезе исходил свет и ясно давал видеть под глазами синьоры Бернарды три еле заметных морщинки, а также тонкие, но густые брови. Донна соорудила такое выражение лица, какое зачастую принимала, когда просто физически не могла в чем-то отказать. – Извольте, Марчелло. Когда дверца захлопнулась, а мужчина сел на сидение, синьора не без удивления обнаружила сначала в его руках, а потом и на голове черную широкополую шляпу, непонятно откуда взявшуюся. Неужели он прятал ее под плащом? «Вино совсем затуманило мне разум, раз я не замечаю очевидного», – подумала донна и еле сдержалась, чтобы предательски не икнуть. Кучер дернул рычаг, и экипаж тронулся. Послышался частый стук четырех пар бронзовых подков о каменную мостовую. – Марчелло, почему бы вам ни снять маску? Возможно, при свете тысячи свечей она выглядела как обычная маскарадная маска, но здесь, в полутьме, маска Лекаря Чумы навевала зловещую атмосферу, от которой по спине синьоры Бернарды бегали табуном мурашки. – Уверяю вас, Бернадетта, мое лицо недостойно, чтобы на него лицезрела такая прекраснейшая донна, как вы. Может, Марчелло и попытался подать это как комплимент, но приятно синьоре Бернарде не стало. Но ничего страшного, к маске можно привыкнуть. Можно привыкнуть даже к потрепанному плащу, грубо обструганной палке и непонятно из какой табакерки выскочившей шляпе. Можно закрыть глаза на многое, ведь поразительное обаяние Марчелло затмевает все на свете. Именно такой джентльмен нужен Бернадетте. Всегда был нужен! Это не предыдущий муж, который лишал ее всего. За что, собственно, и был отравлен. А ведь Бернадетта предупреждала его: не увлекайся ты так чесночным соусом. Вот и получил. Не распознал в баранине под чесночным соусом запаха опиума. Экипаж неожиданно остановился. – Что такое? – взволновалась синьора. – Мы приехали, Бернадетта, – ответил Марчелло. И действительно. Перед глазами синьоры предстал фасад ее родного поместья. – Как быстро. Я и не заметила. Оказавшись на каменной мостовой, Марчелло подал донне руку. Вскоре ландо был пустым. – На этом мы вынуждены расстаться, Марчелло, – сообщила Бернадетта с весьма грустным выражением лица и вздохнула. – Не разрешите ли проводить вас до крыльца? – Лекарь Чумы сделал вид, что испытывает удачу, в то время как сам знал точный ответ. Излишняя привязанность Марчелло, его жуткая маска, а также прибытие до поместья за столь короткий отрезок времени, настораживали, но это не помешало лицу синьоры повеселеть. Возможно, виной тому было вино. Возможно, аромат розмарина. – Извольте, Марчелло. И направилась к входу в поместье. Лекарь Чумы заплатил кучеру за поездку и отправил восвояси. Уже скоро цокот бронзовых копыт приглушился, пока окончательно не растворился в ночи. «Она даже не поинтересовалась, откуда мне известно название ее фамильного поместья. И не побеспокоилась, почему кучер повез нас, даже не спросив о пункте назначения». Нагнал синьору он на крыльце, перед массивными резными дверьми. – Раз уж я здесь, донна, в паре метров от вашей резиденции, не разрешите ли мне осмотреть ваше больное бедро? Чтобы сдержать данное вам обещание. Еще до того, как он произнес последнее слово, Бернадетта позвонила в дверной звонок – кнопка приведет часовой механизм в действие, и в покоях дворецкого прозвенит колокольчик, оповещающий о приходе гостей или – как в данном случае – хозяйки. Но к превеликому удивлению Марчелло дверь открыл не живой дворецкий, а марионетка, одетая в медный фрак. – В моем поместье все, кроме горничной, – марионетки, – гордо высказалась синьора Бернарда, когда они прошли вовнутрь. – Горничную я сегодня отпустила в увольнение. В честь открытия карнавала. «Bellissimo! Лучше не бывает!» – возликовал в душе Лекарь Чумы, а вслух спросил: – Где мы можем заняться вашим драгоценным бедром? Синьора бросила маску львицы прямо на пол и поднялась на первую ступеньку широкой лестницы, ведущей на второй этаж. Бернадетта закусила оранжевую губу и прислонилась к толстым перилам, сложив руки за спиной. Ее корсет под платьем, казалось, увеличился в размере (или это из-за слабого освещения?), а под двойной юбкой, расширенной подкладкой из китового уса, произошло какое-то шевеление – вероятно, донна согнула ногу и поставила ее на вторую ступеньку. – Прошу наверх. В мои личные покои. Спальня синьоры Бернарды была меблирована, как того требовал стиль: на стене висели гобелены французской работы, высотой с человеческий рост зеркало в золоченой раме стояло возле туалетного комода со статуэтками и вазами, пара парчовых стульев с резными спинками находились близ гигантского шкафа. Но вниманием овладевала огромная кровать с балдахинами и струящимися вниз покрывалами. На нее-то и присела хозяйка поместья и выставила правую ногу вперед, чуть приподняв подол юбки. – Чего же вы ждете? – с вызовом спросила она своего гостя. Мужчина в маске приставил свою палку к стене, припал на колено к ноге синьоры Бернарды и осторожным, будто чего-то боялся, движением руки еще больше поднял подол фрилона, нижней юбки. Прикоснулся к голени, облаченной в чулок. Это еще не бедро, но донна уже размякла – запрокинула голову назад, от чего рыжие локоны распустились, и фонтанж потерял свою прежнюю форму. В следующий момент изо рта синьоры донесся слабый стон. Театральность закончилось, когда донна схватила длинный «нос» Марчелло, в надежде снять эту чертову маску. Он прервал доводящие Бернадетту до экстаза ласки и сильно ухватил ее запястье. Поднялся на ноги. Поправил маску и шляпу. Женской руки не выпустил. – Марчелло, вы делаете мне больно! – пыталась вырваться женщина. – Сейчас же отпустите! Лекарь Чумы сначала сильней сдавил ее запястье, а потом дернул руку с такой резкостью, что плечо и локтевой сустав синьоры хрустнули. – Ааааааа!.. – Никто не смеет снимать с меня маску! – в гневе выпалил Лекарь Чумы. – Чего вы хотите?! – стонала Бернадетта. – Прописать вам лекарство! – он выпустил отнявшуюся руку женщины и отступил на шаг. – Лекарство? От чего? От больного бедра? – К дьяволу ваше бедро! Я ставлю вам диагноз – преступление! Убийство! Синьора Бернарда в момент перестала плакать и начала заикаться: – Ч.. ч.. что в.. вы такое г.. говорите? Какое еще уб.. б.. бийство? – Вы прекрасно знаете, о каком убийстве идет речь! – сказал Лекарь Чумы совершенно не тем благородным голосом, что имел место прежде, на балу. Некоторое время Бернадетта молчала, вытирая ладонью слезы и размазывая по лицу макияж. – Мой муж был полной скотиной. Любая уважающая себя женщина на моем месте сделала бы это. – Согласен! Но я говорю не о вашем покойном супруге! Бернадетта вперила в него ошарашенный взгляд. В ее глазах были грязные слезы и дикий страх. «Что?! Откуда он знает?! Откуда ему известно о...» – Откуда вам известно о моем пасынке? История проста как мир: пасынок синьоры Бернарды увидел, как она подсыпает мужу в баранину порошок опиума. Будучи несмышленым подростком, он решил, что это какие-то специи, и не стал задавать лишних вопросов. Но после смерти отца начал подозревать мачеху в преднамеренном убийстве. И от пасынка пришлось избавиться. Донна утопила слабого ребенка в ванне, а полисменам сообщила, что во всем виноваты «эти ужасные бездушные марионетки», что подливали ему горячей воды. – Я... я не могла поступить иначе! – оправдывалась Бернадетта, все еще полусидя-полулежа на кровати. – Меня бы приговорили к смертной казни! – Dura lex, sed lex*, – в привычной для себя манере произнес Лекарь Чумы и просунул правую руку в широкий рукав левой. Спустя секунду вытащил оттуда шприц, наполненный бесцветной жидкостью. – Ergo, прописываю вам лекарство – смерть! Optimum medicamentum quies est*. Но обещаю вам, перед тем, как обрести покой, вы намучаетесь вдоволь. Он аккуратно снял колпачок и наскочил на брыкающуюся синьору. Но попытки женщины вырваться оказались тщетными – Лекарь Чумы вонзил иглу как раз в то самое бедро, которое якобы намеривался вылечить. В мгновение ока тело Бернадетты охватила лихорадка. Женщина горячей статуей разлеглась на кровати. В мозгу ни с того ни с сего вспыхнула знакомая музыка: ТА-та-та, ТА-та-та, ТА-та-та... – Это отсчитывает последние мгновения ваше сердце, – пояснил Лекарь Чумы, надевая колпачок на пустой шприц. – Будь я романтиком, сказал бы даже: это ваше сердце танцует свой последний вальс. Вальс в два па. Не волнуйтесь, вы не одна такая. Подобное испытывал каждый, кого забрала венецианская эпидемия чумы тысяча шестьсот тридцатого года. – Он спрятал шприц в рукав и взял палку. – Arrividerci.
Полицейский мувер несся по ночным улицам Венеции как сумасшедший, если не сказать в буквальном смысле – как заводной. Деревянный закрытый экипаж на часовой тяге пересек каменный мост Риальто, перекинутый через самое узкое место S-образного Гранд-канала, и водитель еле вырулил, чтобы мувер не навернулся в воду. Пару минут назад в центральное отделение полиции поступило коротенькое письмо, сообщившее о возможной беде с донной Бернардой дель’Аморе, у которой в прошлом году умерли муж и пасынок. Сосед, выгуливающий собаку, видел, как из поместья дель’Аморе выбежал подозрительный мужчина в маске и скрылся в ночи. Сосед забеспокоился, вернулся домой и набросал скорое письмо с просьбой выслать отряд полиции в поместье дель’Аморе, после чего отправил письмо по пневмопочте. Офицер венецианской полиции Морено Сарто нервно сжимал костяшки пальцев – сначала одной руки, затем другой. Он всегда так делал, когда двигался к чему-то неизвестному, но предполагаемому. Многие сержанты недоумевали, как вообще этот простодушный толстячок с медной шевелюрой мог докарабкаться до звания офицера. То ли он строил из себя неуверенного, излишне эмоционального сера, тогда как на самом деле был дотошным и практичным, то ли в нем сидели два существа, меняющие друг друга в самый непредсказуемый момент. «Я так и знал! Так и знал! – обдумывал ситуацию Морено, глядя через окно на проносящиеся мимо кирпичные домики с черепичными крышами. – Уже третий год подряд происходит подобное. Стоит только начаться карнавалу, как кто-нибудь из аристократии считает своим долгом умереть. Да не по-разному, а всегда одинаково. Медицинские эксперты утверждают, что жертвам вкалывали быстродействующий яд, вызывающий перед смертью симптомы чумного заражения. Каждый год от чумы умирают десять венецианцев, ничем друг с другом не связанных». В прошлом году, например, на шестой день карнавала, в женском монастыре сестры нашли изуродованное эпидемией тело монашки Маруты. Она считала, что виновна в гибели своей младшей сестры, и дабы избежать наказания Господа постриглась в монахини. За день до своей кончины Марута хвасталась сестрам, что обзавелась любовником и вскоре разделит с ним ложе. Если бы она знала тогда, что разделит ложе с серийным убивцем, то вновь бы убоялась кары Господней. Или другой случай – убийство мясника из района Каннареджо. Те же симптомы: фурункулы, гной, волдыри. А на шее – маленький след от иглы, через которую и ввели яд. Потом, правда, выяснилось, что мясник этот чудом избежал наказания за непреднамеренное убийство своей кузины, пришедшей к нему вернуть долг за свинину, но сей факт был уже не важен... «Не удивлюсь, если донна Бернарда дель’Аморе нашла смерть от той же руки и того же шприца». Простолюдины прозвали его Венецианским Палачом. Прозвище подходящее, ведь если провести параллель среди его жертв, выяснится, что он убивал лишь тех, кто в той или иной степени преступал закон. Он казнит преступников шприцем и ядом, как палач – топором. «“Выбежал подозрительный мужчина в маске”, – вспомнил офицер записку соседа синьоры Бернарды и хмыкнул. – Маска. Велика подсказка! В карнавальную ночь все щеголяют в масках!» Вот если бы знать имя или приметы убийцы... Может, еще не слишком поздно и полиция успеет застать синьору дель’Аморе до последнего удара сердца... Когда водитель вдавил педаль тормоза, и мувер с диким скрежетом остановился возле поместья дель’Аморе, офицер Морено больше не сомневался в том, что сталось с донной Бернардой. На крыльце и по периметру поместья рассредоточились полисмены, отправленные ближайшим участком сразу, как только пневматический трубопровод доставил капсулу с письмом. Ожидающие офицера сержанты давали ясно понять, что в резиденции синьоры совершено убийство. – Где тело? – как по написанному спросил Морено первого подвернувшегося в доме полисмена. – Тела нет, – ответил тот, по-солдатски вытянувшись в струнку. – Как это нет? Его что, украли? – Тела нет, сер, зато есть умирающая донна Бернарда дель’Аморе. Офицер Морено опомнился и отвесил бестолковому полисмену подзатыльник. – Кретин! – раскричался он. – Что же ты молчишь?! Где синьора?! – Нав.. верху, у с.. себя в спальне. С.. сер! Не успел полисмен отдать честь, как Морено уже бежал по широкой лестнице. Кроме сержанта и медицинского эксперта в спальне на огромной кровати с балдахинами обнаружилась синьора Бернарда. Она лежала пластом и была покрыта волдырями и фурункулами, из которых сочился гной. Синьора тихо дышала. – Она заражена, сер, – предупредил возбужденного офицера медицинский эксперт. – В сторону! С дороги! Морено протолкнулся к умирающей синьоре. Он успел!.. Успел! – Великодушная донна, скажите, кто это с вами сделал? Как его имя? Как он выглядел? Синьора Бернарда разжала губы и сделала попытку что-то сказать. Зрачки ее метались из угла в угол, будто глазные яблоки что-то обжигало изнутри. – Р.. р... – Что? Громче, донна! – Морено наклонился к синьоре насколько возможно. – Розмарин. И ее сердце остановилось.
* * *
Прошло десять дней. Десять веселых, разгульных, карнавальных дней. Сегодня вечером вся Венеция придет на площадь Святого Марка, где карнавал закончится сожжением чучела и всеобщими танцами. Как и предполагал Морено Сарто, убийства не прекращались. Разумеется, в Венеции ежедневно кто-то умирал, порой даже по нескольку человек. Но каждый день среди прочих жертв отыскивался один несчастный, умерший от чумы. Девять смертей. Девять людей, которым вкололи сильнодействующий яд. Никто не сомневался, что виной тому – Венецианский Палач. Яд – его визитная карточка. Другие преступники рядом с ним казались всего лишь карикатурой на преступников. Они убивали ради еды, пары дукатов и просто так. Палач же был гурманом. Он тщательно отбирал своих жертв, как свежую осетрину выбирают среди общей кучи тухлятины, пользовался их доверием, а когда жертва оказывалась максимально уязвимой – прыц! – вкалывал яд. Сегодня будет еще одна жертва. Десятая. Скорей всего – во время закрытия карнавала. Но как, дьявол его побери, отыскать убийцу среди стотысячной толпы? Единственный способ предотвратить убийство – поймать Палача до начала вечернего праздника. Загвоздка была еще и в следующем – офицера Морено отстранили от дела Венецианского Палача. Его лишили права распоряжаться сержантами, как того ему заблагорассудится. Поэтому, если он хочет поймать убийцу, за плечами которого имеются двадцать девять трупов, офицеру придется действовать в одиночку. А он хочет. Страсть как хочет поймать Венецианского Палача. – Постойте! – кричал подсудимый. – Если бы я не избавился от этого изверга, он бы убил мою племянницу! С точки зрения морали я совершил гуманный поступок! Уже больше часа офицеру Морено приходилось сидеть на городском суде и раздражать свои уши подобной тягомотиной. Все ведь итак ясно: подсудимый – убийца. Каким бы гуманным его поступок ни казался в лице морали. – Dura lex, sed lex, – строго провозгласил судья. – Присяжные рассмотрели дело Зефиро Конти, третьего дня убившего своего кузена Лаззаро Ринальди, и вынесли единогласный вердикт: виновен. Вышеупомянутый Зефиро Конти приговаривается к смертной казни через повешение. Суд просит привести приговор в исполнение на рассвете следующего дня. Судебное заседание объявляется закрытым. И стукнул судейским молоточком. В зале поднялся гвалт. Кто-то заспешил, кто-то проснулся, кто-то закричал, кто-то заплакал. Задвигались стулья, раздались шаги и хлопки. Морено вскочил на ноги и, дико извиняясь, стал проталкиваться через толпу. Ему во что бы то ни стало нужно поговорить с судьей Лоренцо. Он как раз, подобрав подол мантии, уже спускался с трибуны по ступенькам. Локоны его парика пружинили при каждом шаге то вверх, то вниз. – Мессер Лоренцо! Мессер Лоренцо! Завидев окликающего его офицера, судья остановился у подножия деревянных ступенек и вежливо поприветствовал Морено: – Salve, офицер. Чем могу быть полезен? – Мессер Лоренцо, простите, что отрываю от дел, но мне нужно с вами поговорить. – Так говорите, говорите, мой друг! Вообще-то они никогда не были особо дружны, но судья Лоренцо имел склонность приукрашивать речь различными комплиментами и высокими выражениями. – Честно говоря, это не столько разговор, сколько просьба... – замялся Морено и выставил руки перед собой. Сам того не замечая, он принялся потирать ладонью костяшки пальцев. – Чего вы хотите? – спросил судья строже. Его начинала утомлять эта возня. – Понимаете, меня отстранили от дела Венецианского Палача, и я хотел... Морено затих, увидев, как глаза судьи Лоренцо заметно сузились, а брови с пониманием дела нахмурились. Судья сказал все вместо офицера: – И вы хотите, чтобы я помог восстановить вас в деле? – Вы ведь очень авторитетны в Венеции... И я подумал... В общем, да. Этого я и хочу. Рот судьи чуть приоткрылся, но ничего не сказал. Офицеру подумалось, что таким способом мессер Лоренцо просто-напросто добрал очередную порцию воздуха. Все же вскоре он изобразил на лице фальшивую улыбку и выдавил: – Если вас отстранили от этого дела, значит, на то были веские основания. Scusi, ничем не могу помочь. И удалился вон. Но Морено не хотел сдаваться так сразу. Он нагнал судью и повторил свою просьбу, уже более требовательно. – Вам же это ничего не стоит! Мессер Лоренцо резко обернулся к приставучему офицеру, и лицо его стало злобным, будто с головы судьи попытались самым бесцеремонным образом снять парик. Он почти вплотную приблизился к растерянному лицу Морено и, пуская слюну, прорычал: – Не суйте свой длинный нос не в свое дело, офицер! Иначе не успеете оглянуться, как живо окажетесь на скамье подсудимых. И уж поверьте, я воспользуюсь авторитетом судьи Лоренцо, чтобы убедить присяжных вынести вердикт не в вашу пользу. Театрально повернувшись, он удалился из зала суда. Морено опустил руки. Но не в отчаянии от жесткого отказа, а от появившейся надежды в сердце и новых мыслей в голове. Все дело в том, что когда судья Лоренцо произносил свою тираду, от него повеяло сильным запахом розмарина.
Всю прислугу судья Лоренцо отпустил к вечеру. «Пусть повеселятся на празднике. Им ни к чему видеть, как Лекарь Чумы выходит на охоту». Он стоял перед огромным зеркалом в золоченой раме с лепниной и застегивал пуговицы белого шелкового камзола, украшенного медным позументом. Ноги судьи уже одеты в широкие штаны – ренгравы – и обуты в ботфорты. Через резную спинку располагающегося рядом стула перекинут темный кафтан длиною до колен. Судья Лоренцо намеривался надеть его сразу же, как покончит с камзолом. Да, кафтан с отложным воротником идеально сядет на хорошо сложенное тело Лоренцо. Недаром французы называют такой кафтан жюстокор, что в переводе означает «точно по корпусу». Народ Людовика XIV вообще мастеровит в дизайне одежды, а в придумывании названий им и вовсе нет равных. Чего только стоит одно жабо, ммм... Восхищения французским туалетом прервал какой-то шум внизу. Судья оторвал взгляд от зеркала и посмотрел в сторону распахнутой двери с портьерой. Странно. Прислуга отпущена, марионетками Лоренцо не располагает. Что же тогда это могло быть? Должно быть, ветер открыл окно и нахально ворвался в гостиную. Пожав плечами, судья вернулся к зеркалу. Так, на чем он остановился? Ах да, камзол, пуговицы. Эти маленькие чертовы пуговицы. Чертов офицер Морено. Морено? Да, о нем говорят правду. Он только с виду кажется неуверенным в своих действия и желаниях дурнем. Притворяется. Разыгрывает спектакль. Фарс! Такой же, как и все. Напяливает на себя маску наивного простачка, тогда как сам является дотошным и заносчивым сером, сующим свой длинный нос куда не следует. «От такого можно всего ожидать!» Расправившись с пуговицами, Лоренцо подошел к гардеробному шкафу, чтобы вытащить оттуда маску Лекаря Чумы, нашпигованную розмарином, темный потрепанный плащ и палку. О жюстокоре судья совершено позабыл. Выполнив вышеупомянутые намерения, он вернулся к зеркалу, кинул плащ на стул, поставил палку рядом и надел маску. Может, он и знал, что надевать плащ поверх длинноносой маски будет неудобно, но не придал этому значения. Лоренцо нравилось смотреть на свое отражение в образе Лекаря Чумы, пусть пока еще и без плаща с палкой. Он видел в этом образе не просто доктора – санитара Венецианских улиц. Благодаря нему, воздух Венеции очистился от избежавших наказания преступников, скрывающихся под маской честных синьоров и синьор. Но теперь-то они за все получили сполна. И еще получат. Никто не останется безнаказанным. В коридоре вновь послышался какой-то шум. Шорох. Нет, это уже не ветер. Судья Лоренцо аккуратно, шаг за шагом, приблизился к письменному столу с завивающимися к полу ножками. Отодвинул один из верхних ящичков – там обычно хранят письма – и достал наполненный ядом шприц в колпачке. Спрятал руки за спиной. Бесшумно подошел к распахнутым дверям и застыл у косяка, возле которого стоял огромный полутораметровый канделябр из бронзы. Спина и правое плечо ощутили жар двух десятков зажженных свечей. В коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги. Так могут шагать только военные или люди, имеющие отношение к службе в полиции. – Почему же вы не на празднике, сер Морено? – громко крикнул судья Лоренцо. – Имею право задать тот же вопрос! Из коридора в комнату проскользнул пузатенький мужчина с рыжей, почти медной, шевелюрой. Он вытягивал руку, держащую однозарядный пистолет с ударно-кремневым замком. Ствол был направлен в замаскированное лицо судьи Лоренцо. – Несколько припозднился, знаете ли. Собираюсь, – ответил судья в обыденном тоне и прикрыл одну дверь. – А вы, я вижу, незаконно вломились в мой дом. Как это не свойственно хранителю правопорядка. Он зацокал языком. Офицер Морено отступил назад, но направления дула пистолета не изменил. – Зачем вы это делаете? – спросил он подрагивающим голосом. – Затем же, зачем и вы. Наказываю виновных. – Что у вас в руках? Это яд, не так ли? Покажите руки! Покажите ваши руки! Офицер нервно затряс пистолетом в воздухе. – Успокойтесь, мой друг! – Лоренцо вытащил руки из-за спины, но в них ничего не оказалось. Он закрыл вторую дверь и прильнул к дверям спиной. Слева от него находился вышеупомянутый канделябр, справа – сервант со спиртными напитками. – Я безоружен. – На вас лежит каинова печать, мессер. Двадцать девять человек! Три года! Как вы могли? Вы ведь главный судья Венеции. – Именно! А судья должен судить преступников. Признаю, я взял на себя еще и бремя палача, но с этим уже ничего не поделаешь. – Люди в страхе. Сегодня многие даже не пошли на праздник. Заперлись в своих домах, как кролики в норках. – Страх – это прелюдия к наказанию. Если люди боятся – значит, виноваты. – Судья шагнул к серванту, но спиной к офицеру старался не поворачиваться. – Не хотите ли вина? У меня имеется Каберне Совиньон начала этого века. Рекомендую. И вопросительно глянул на Морено. Офицер не знал, как поступить. Его высокий лоб покрылся испариной. В конце концов, он сделал над собой усилие помотать головой. В этот момент судья Лоренцо кинулся к серванту и схватил первую подвернувшуюся под руку бутылку красного. Резко повернулся и занес руку, чтобы швырнуть бутылку в офицера. Реакция последнего не заставила себя ждать – Морено нажал на спусковой крючок и... Чпок! Произошла осечка. А бутылка тем временем летела навстречу. Но судья Лоренцо оказался плохим метателем, и мишенью подвернулось стоящее позади офицера зеркало. Стекло разбилось на тысячи осколков. Дикий грохот еще больше ошеломил офицера, на мгновение лишив его адекватного восприятия действительности. Этого мгновения хватило, чтобы судья Лоренцо успел броситься на офицера и воткнуть в его шею иголку шприца. Яд смешался с кровью, и Морено, выронив из рук пистолет, упал на покрытый битым стеклом ковер. – Никогда не доверял пистолетам с ударно-кремневым замком, – отдышавшись, произнес судья. – Так много осечек! Не идут ни в какое сравнение с колесцовым замком для пистолетов, заводившихся ключом. Поистине гением был Леонардо да Винчи***! – Лоренцо глянул на открытый сервант. – О, у меня появилась идея. Выпьем за создателя «Моны Лизы», а заодно за тех, кто изобрел пистолеты с ударно-кремневым замком. Ведь именно благодаря ним я сегодня остался в живых. Судья Лоренцо, имитируя танец вальса с невидимой партнершей, приблизился к серванту. Налил в бокал красного вина. Закрыл деревянную дверцу и с бокалом в руке кавалеристской, но легкой и наигранной походкой направился к дверям. Офицер Морено тем временем лежал на полу и сильно кашлял. Его тело одолела лихорадка. Лицо вспотело, появились синяки под глазами. – А теперь, пока ваше сердце постепенно прекращает биться, – сказал Лоренцо, расхаживая взад-вперед и попивая вино, – я растолкую вам свою философию. Три года назад мне посчастливилось вершить суд над одним психически больным субъектом. Он убивал людей, знаете ли. Конечно, в глазах закона все равны, но... Тот мужчина убивал только преступников. Он объяснил это тем, что ему якобы явился ангел Господний и подарил право расправляться с грешниками. Представляете, в чем парадокс: он стал преступником, дабы очистить мир от преступников. Конечно же, я приговорил его к казни. Но его идея крепко засела в моей голове. И тогда я подумал: я ведь главный судья Венеции, кому как не мне очистить воздух нашего славного города! Меня никто не заподозрит. И когда начался карнавал, я надел маску и вышел на свою первую охоту. Со стороны происходящее выглядело забавно: статный мужчина в камзоле, ренгравах, ботфортах и маске Лекаря Чумы расхаживает по комнате – одна рука за спиной на пояснице, другая держит бокал красного вина – и рассказывает о совершенных им преступлениях человеку, умирающему на полу от чумы. – Знаете, почему я выбрал образ Лекаря Чумы? Лекарь Чумы – это судья карнавала. Он ставит всем диагнозы и прописывает лекарства. Жизнь, знаете ли, это вообще один большой карнавал, а люди – всего лишь приглашенные гости, носящие маски. Изо дня в день они надевают то одну маску, то другую... Пытаются скрыть под ними свою развязность, свою распущенность, свою бестактность. Думаете, я люблю людей? Нет, я их ненавижу! Я – Лекарь Чумы, я – судья карнавала, и мне решать, кто достоин носить маску в следующем году, а кто нет! Люди всего лишь мясо, от которого надо избавиться****. Эх, жаль, что я не мясник. Было бы романтичней. Судья Лоренцо все расхаживал по комнате и так увлекся собственным монологом, что не заметил, как кашляющий и покрывающийся волдырями офицер Морено нашел в себе силы подобрать с пола пистолет, поставить курок на боевой взвод, прицелиться в своего отравителя и нажать на спусковой крючок. Прогремел выстрел, в комнате запахло порохом, а судья Лоренцо неподвижно замер. Он опустил голову и через маску увидел свою руку, а в ней – разбитый бокал и стекающее на пол красное вино. Поначалу Лоренцо усмехнулся, но тут же обнаружил, что камзол в районе живота напитывается краской. Кровь, – понял он, потерял равновесие и опрокинулся назад. При падении он задел бронзовый канделябр с двумя десятками свечей, канделябр пошатнулся и опрокинулся на пол. Многие свечи потухли, но некоторые – те, что продолжали гореть – откатились кто куда. Одна прожгла палас, другая укатилась к окну, и штора обдалась огнем, третья подожгла дверную портьеру. Спустя пару минут пламя разрослось, перекинулось на мебель, одежду, и комната судьи Лоренцо превратилась в адское пекло. В тот момент, когда судья уронил канделябр, офицер Морено уронил руку – она не выдержала тяжести пистолета. Последние секунды офицер лежал почти не дыша, пока его сердце окончательно не остановилось. – Cadmea victoria*, – хрипло произнес судья Лоренцо, и это были его последние слова. А в голове вспыхнуло знакомое: ТА-та-та, ТА-та-та, ТА-та-та...
А на площади Святого Марка тем временем сожгли чучело, что ознаменовало закрытие ежегодного венецианского карнавала. Началась бурная пляска, которая продолжалась до самой ночи. О пожаре в доме судьи Лоренцо властям сообщили почти сразу же, но ни самого мессера Лоренцо, ни офицера Морено Сарто, по странным обстоятельствам оказавшегося в момент пожара в резиденции главного судьи Венеции, спасти не удалось. От обоих остались лишь горелые угли. Наутро венецианцы проснулись в бодром расположении духа, так как тридцатой смерти Венецианского Палача прошлым вечером не последовало. Люди приступили к своим повседневным обязанностям, а родной город Казановы заснул, чтобы через год вновь на десять дней взорваться фонтаном веселья и закружиться в бурном потоке карнавала.
31.08.2011
* Medico della Peste (итал.) – Лекарь Чумы. * Festa delle Marie (итал.) – Праздник Марии. * In vino veritas (лат.) – Истина в вине. * Ergo bibamus! (лат.) – Итак, выпьем! ** Итальянское имя Бернадетта – это уменьшительное от женского имени Бернарда. * A proposito (итал.) – Кстати. * Edite, bibite, post mortem nulla voluptas! (лат.) – Ешьте, пейте, после смерти нет никакого наслаждения! * Dura lex, sed lex (лат.) – Суров закон, но это закон. * Optimum medicamentum quies est (лат.) – Лучшее лекарство – покой. *** Колесцовый замок для пистолета изобрел Леонардо да Винчи. Это единственное его изобретение, получившее признание при жизни. **** Судья Лоренцо заикнулся про мясо, потому что знал, что по одной из версий слово «карнавал» произошло от латинского «carne vale», что означает «прощание с мясом». * Cadmea victoria (лат.) – Кадмова победа, то есть победа, одержанная чрезмерно высокой ценой и равносильная поражению, или победа, гибельная для обеих сторон.
Согласен с рецензентами, особенно с Клюквенным Морсом (за мной психиатрия уже плачет). Чувствуется образованность автора, но это работу не спасает. Первое ощущение после недочитанной работы - Толстой воскрес. Из-за этого и недочитанной. Напхано трухи как в рождественскую утку. Хотя у господина Льва произведения все равно вызывали интерес. Простите, но мне кажется, что писать так - это прошлый век. Впрочем, мне вы можете ничего не доказывать, у нас ведь все равно грядет дуэль. За сим откланиваюсь.) P.S. без обид, пожалуйста.
«Наденьте маски и веселитесь!» – вот главное правило вечера.
Никаких лишних и бесполезных шестеренок - вот главное правило клокпанка. А вы его бессовестно нарушили, напихав столько гаджетов, что читателю весьма непросто пробраться через текст. Плохо.
"Ее корсет под платьем, казалось, увеличился в размере (или это из-за слабого освещения?), а под двойной юбкой, расширенной подкладкой из китового уса" - беги, Марчелло, беги! Щас рванет! "Шевеление" - шедевр, блин. "История проста как мир" - ну и нахера о ней писать? Как все банально-то. Некий безликий "судья", воспользовавшись похотью "преступницы" убивает ее. Ну бла-бла-бла... "«Я так и знал! Так и знал! – обдумывал ситуацию Морено, глядя через окно на проносящиеся мимо кирпичные домики с черепичными крышами. – Уже третий год подряд происходит подобное. Стоит только начаться карнавалу, как кто-нибудь из аристократии считает своим долгом умереть. Да не по-разному, а всегда одинаково. Медицинские эксперты утверждают, что жертвам вкалывали быстродействующий яд, вызывающий перед смертью симптомы чумного заражения. Каждый год от чумы умирают десять венецианцев, ничем друг с другом не связанных»" - ой-ой-ой, детективчег! Конан Дойль нервно курит трубку своего Холмса, вон аж мундштук от зависти разгрыз. И еще кое-что: я не биолог и вообще плохо в этом разбираюсь, но разве малейшее заражение чумой вызывает вновь эпидемии. Просто как с чумой я не знаю, а вот если кто-то заболеет оспой - то все, изолируют под атомный реактор нах. "изуродованное эпидемией" - гуглим эпидемию. "обнаружилась синьора Бернарда" - данеужта! "Так говорите, говорите, мой друг!" - бойкий-то судья какой. Он, наверное, даже пританцовывал, не? "замялся Морено и выставил руки перед собой" - синдром, видимо, конечности выставлять у ваших героев. Ну к чему тут это вообще? "Все дело в том, что когда судья Лоренцо произносил свою тираду, от него повеяло сильным запахом розмарина" - етить-колотить, интрига! Ну е-мое, а все то с ног сбились, ну кто-кто-кто? Донцова венецианская, блин. "Должно быть, ветер открыл окно и нахально ворвался в гостиную" - конечно-конечно! Ага-ага, ну-ну-ну! *продолжать или все понятно?* "«От такого можно всего ожидать!»" - плохо мне, ой как плохо. "Может, он и знал, что надевать плащ поверх длинноносой маски будет неудобно" - плащ через морду лица одевается? о_О "– Никогда не доверял пистолетам с ударно-кремневым замком, – отдышавшись, произнес судья. – Так много осечек! Не идут ни в какое сравнение с колесцовым замком для пистолетов, заводившихся ключом" - вы умеете находить неуметные фразы, у вас прям талант. Клокпанк, конечно, фапабельная вещь, я понимаю, но хрен ли так издеваться над читателем? "А теперь, пока ваше сердце постепенно прекращает биться, – сказал Лоренцо, расхаживая взад-вперед и попивая вино, – я растолкую вам свою философию" - ну прям сраный голливуд. Злодей уеб... протите одолел ГГ и читает мораль. Счас наш герой соберет последние силы и... "Жизнь, знаете ли, это вообще один большой карнавал, а люди – всего лишь приглашенные гости, носящие маски" - высока-высока плотность банальностей на один текст... "офицер Морено нашел в себе силы подобрать с пола пистолет, поставить курок на боевой взвод, прицелиться в своего отравителя и нажать на спусковой крючок" - ну собственно... о чем и речь, ага... "Одна прожгла палас, другая укатилась к окну, и штора обдалась огнем, третья подожгла дверную портьеру" Что мы тут видим очередной раз? Ба! тутутуту Наль! тутутуту Ность! БА-НАЛЬ-НОСТЬ! И вообще свечи подожгут палас и портьеры и не потухнут ахнув с высоты канделябра? Да ну на. "31.09.2011" - Бэк ту зе фьючер? Написали за один день да еще и в будущем? Ахренеть! Википедия в конце повеселила, ага. Вообще нафига это? Показать свою крутость? Я ахренеть как балакаю на итальянскои и латыни? Судя по рассказу вы вообще любите выставлять на показ свои познания. Вы вывали на нас ВСЕ, что знаете, не особо задумываясь, просто от радости: "а я знаю, а я знаю" в результате получилась отвратительная мутотень. Клопанка как такового тоже не вышло, слишком все буквально и некрасиво. Тема банальна, детективчега не вышло. Получилась обычная отборная хрень. Атмосферы Венеции и карнавала удать вам не удалось, потому что захламили все до ужаса. Это текст надо разгружать (точнее не надо - кому он нужен?) процентов на 70-80. Финита, ага. Вольдемар приподнимает цилиндр и передает привет от стимпанка. Если повторяю предыдущих ораторов - большой пардон.
Спасибо за ваш троллинг и софизм. Заставили улыбнуться в день рождения. Было несколько действительно полезных замечаний. Рад, что вы тоже увлекаетесь стимпанком.
P.S. С датой опечатка вышла. Переправил сентябрь на август. А обычно я ставлю дату завершения работы над произведением (хоть и знаю, что это не совсем правильно).
"на который должным образом приглашены близкие и дальние родственники рода" Что-то вообще не могу понять каким боком тут это "должным образом" "казанов" - вай-вай как неудачно. Вы думаете я с первого раза въехал, что имеется в виду нарицательный вариант Казановы? Хрен там. Я в первую очередь вспомнил нормальный такой, узбекский казан. С пловом, ага.
"На всех – маски, а это значит, что на всех навешаны псевдонимы, представляющие тех персонажей, в кого гости наряжены. Мужчина в темном длинном плаще и с тростью, а точнее – обычной обструганной палкой, используемой в качестве трости" Хотя бы обзацем отбили бы мужчину в темном плаще, что ли? А то уже незаметно, где у вас среди аццкого нагромождения описания начинается действо.
"А соседнее место на диване было вакантным – таким же вакантным, как и кандидатура на роль антилопы, на которую открыли охоту" - буэ, ну что за полшятина? Что-нибудь менее банальное не могли придумать, не?
"Губы синьоры задела легкая улыбка, если не сказать ухмылка", твою мать. "задела легкая улыбка" И СНЕСЛА С НОГ НАХ!!!111 Ну банально-банально! Банально и глупо! "задела", "если не сказать" - ну бяка же, ну выплюньте и забудте
"поинтересовался мужчина, когда выставил ногу вправо" - лол. Без комментариев.
"– Порой лучший способ побыть наедине с самим собой – это слиться с толпой" - фак май хеарт, что может быть хуже банальных мыслей.
"и рельсы задвигались" - чО? о_О
"Мужчина усадил синьору за столик из южного ореха и сел визави" - да, что ж вы, переходите уже на итальянский, а то скоро мосх взорвется. сел визави, ну еж маеж! Это НЕКРАСИВО звучит, врубаетесь? И вообще ну вот нахрена мне знать что стол из южного ореха? Ваши герои, зуб даю, вообще не думали за какой столик они садятся. "– Шардоне девяносто шестого и Каберне Совиньон девяносто восьмого года, – промурлыкал Лекарь Чумы, вручив синьоре бокал белого. – Почти сорок лет выдержки. Что может быть приятнее, чем ощутить вкус прошлого столетия" - раз уж пошла песня о клокпанке. Откуда ваши замечательные "марионетки" (что может быть хуже назвать заводной охрененный автомат из меди марионеткой) знают какое именно вино следует притащить на сигнал красного рычага? И вообще от всех этих благоуханий и сорокалетних вин - тошнит. Хватит показной роскоши, хоть это и Венеция. Помниться года три назад у меня такая же мания была: если герои пьют - то только дорогоеажнимагу вино или коньячище столетнее. И это "промурлыкал" - отвратительно! "– Delirium tremens, белая горячка, – вдруг высказал диагноз Лекарь Чумы. – Всем известно о падкости дона Марко на алкогольные напитки" - гарачий-гарачий, вэс бэлый, ога. Ну, твою мать, ну нахрена совковые штампы на венецианский бал пихать? "Синьора захохотала, но вовремя прикрыла обнаженные зубы ладонью. Щеки ее стали еще более пунцовыми" - чуть не сдох от страха, прочитав про "обнаженные зубы". Хренасе крипота. Да, пунцовый цвет погуглите. Куда ЕЩЕ БОЛЕЕ то?! Она у вас, кажется чудище какое-то. Краснорожее и с обнаженными зубами. И кстати, ничего смешного, ога *покер фейс*. "На открытой части ее лица образовалась улыбка" - образовалась, ага. Как прыщ, понимаешь, вскочила, что теперь с ней делать? "Борьба с вневедомственным образованием улыбок на соответствующих лицах имеет недостаточный характер..." - мне продолжать или вы поняли? "Донна соорудила такое выражение лица, какое зачастую принимала, когда просто физически не могла в чем-то отказать" - похлеще улыбки будет. "бегали табуном мурашки" - твою мать. Несмотря на то, что вы валом наваливаете на читателя всякого псевдовенецианского хлама у вас из-за таких вот выражений (и из за хлама тоже) никогда не получится воссоздать настоящую атмосферу, какой вы хотите добиться. Все так напыщенно, цветасто и всего так много, что это походит на самый дрянной театр, очень отдаленно напоминающий Италию. "Вскоре ландо был пустым" - это вообще к чему и зачем тут придеплено? Дамочку по частям доставали? Или она просто слишком крупногабаритная? "– кнопка приведет часовой механизм в действие, и в покоях дворецкого прозвенит колокольчик, оповещающий о приходе гостей или" - твою мать, это ну аццки уместно! "отпустила в увольнение" - прям так? в увольнение? Типа пшла с девками гулять за КПП, душара, и чтоб к вечеру вернулся. "оранжевую губу" - реально чудище о_О и как он на нее запал? Или может он не в постель ее тащит? А тупо хреееенак по башке?
Понравилась аватарка автора. Сей коммент - подарок на День Рождения, который, вроде как сегодня. Очень-очень старался быть не злым. Но не получилось.
PART I
Начало текста очень утомляет. Очень загроможденное десятиэтажное описание, я как читатель, оказался завален всеми этими излишествами, вы меня пришибли канделябрами, хрусталем и многочисленными костюмами. Начало необходимо разгрузить, иначе читатель просто завязнет в этом хламе.
"Здесь были знаменитые старики из комедии дель арте: вечно охающий и чихающий Панталоне приставал к юным красавицам, а педант Доктор наполнял вином, точно бочку – водой, свой толстый живот. Праздник не обошелся и без их верных слуг: изворотливого музыканта Бригеллы, веселого акробата Арлекина и, конечно же, деревенской красавицы Коломбины, традиционно считавшейся лицом или скорее маской карнавала. Среди гостей встречались такие классические маски как строгая черно-белая Баута, забавный Кот, нейтральное, наиболее человечное Вольто, венецианская красавица Дама и смуглянка Моретта, жуткий Лекарь Чумы, а также всевозможные маски животных: лисиц, волков, медведей, рысей и кабанов. На пиру присутствовали сотни шутов в трехконечных колпаках с бубенцами, акробатов, летающих на кольцах под потолком, жонглеров и факиров, прибывших специально ради карнавала из Индии" - прекрасный пример аццкого захламления текста. Ну нахрена столько лиц? Причем совершенно не значимых для текста?
"Начищенный до блеска мраморный пол в виде шахматной доски, лестницы и балконы испещрялись паутиной длинных извивающихся рельсов, как руки – венами. Об эти рельсы невозможно споткнуться – они с хирургической точностью равнялись с полом. По ним расхаживали, а точнее раскатывали ранее упомянутые марионетки из бронзы и меди. Под их металлической кожей скрывались витиеватые конструкции из шестеренок, пружин, проволочек и рычагов. Бездушные марионетки, но приводимые в действие обыкновенным часовым механизмом и ключиком, выглядели в точности как их создатели люди – лишь привычные ноги сливались с рельсами в полу. Специально для маскарада каждой марионетке изготовили латунные маски, которые как родные сидели на их металлических лицах. Если гостю пристанет нужда, допустим, в полотенце или сигаре, от него не потребуется ничего более, как дойти до одной из специальных точек зала, дернуть нужный рычаг, и через некоторое время к нему подъедет марионетка с запрашиваемым реквизитом. Красный рычаг для вина, синий – для воды и полотенец, бурый – для сигары, желтый – для закусок" Еще один пример хлама. Теперь еще и железного. Не, клокпанк, конечно, клокпанком, но нахрена быть настолько кэпом? Винтики-шпунтики внутри прикольных заводных механизмов уже давно придумали стимеры всех мастей от хужников и писателей до музыкантов. Так что не надо тут подробного описания внутренних кишков. Мне вот неинтересно, например. Или опишите это так, чтобы не было уныло. Мне вот например ну нифига неинтересно знать, что если я дерну красный рычаг, то ко мне железная хрень с вином приедет.
Первым делом хочу ответить на комментарий alexbolа, который был оставлен в дуэли. Меня смутило замечание насчет «кто-то из наиболее талантливых казанов изучал девичьи губы и лез под юбки». «Талантливых казанОв», а не «талантливых казАнов». От нарицательного слова «казанова», а не от блюда для приготовления плова. Потом, насчет «сера». В Италии к представителям среднего класса обращались «сер» (от итал. ser). А «сэр» (от англ. sir) – это в Англии. Может, я дико ошибаюсь, но при написании рассказа руководствовался этими знаниями. Насчет судьи (он же Лекарь Чумы), швыряющегося фразами на латыни. Карнавальный образ Лекаря Чумы требовал того, чтобы он направо и налево раскидывался латинскими фразами, терминами и диагнозами. А понимают ли его жертвы, его как-то не заботит. Ну и насчет фамилии. Дель’Аморе можно перевести также как «Принадлежащая любви». Бернарда Принадлежащая любви. Такая фамилия относится к разряду так называемых «поэтичных» фамилий.
Далее обращаюсь к Lambengolmo. Спасибо за ваш комментарий, по делу. Некоторые изменения уже внесены. Хочу пояснить насчет стиля и эпохи. Описывал я эпоху Барокко. Да, это альтернативная история. Я сразу решил написать рассказ в жанре клокпанк (от англ. «часы»), и писал в рамках этого жанра. Марионетки на часовых механизмах, заводные повозки и лошади... Пневмопочта тоже сюда относится, как и к стимпанку. А Барокко – потому что традиционный клокпанк (хотя его кот наплакал в литературе) «протекает» либо в эпоху Ренессанса, либо в эпоху Барокко. Я выбрал Барокко (потому что стиль Барокко зародился в Италии).
Sanechka, это вам. Никакой это не винегрет. Это клокпанк, давно существующий подвид стимпанка. Ну, в сообщении к Lambengolmo я уже пояснил, что такое клокпанк. Насчет «сер(ов)» я объяснил в сообщении к alexbol’у. Насчет дизайна: Италия эпохи Барокко и клокпанковское допущение идеально сочетаются друг с другом. Уж поверьте, по -панку (которых более дюжины) я бы диссертацию защитил. Насчет воинского приветствия и отдания чести... Я, конечно, понимаю, с чем ассоциируется последнее, но написал правильно. Приветствие отдают при встрече со старшим по званию, а при его удалении или отдачи им приказа отдают все же честь. Может, это не идеальная фраза, но и не ошибка. Насчет «правой-левой руки», пожалуй, вы правы. Где посчитал нужным, исправил.
koLLaps. Насчет «закусила губу»: да, я вспомнил об этом «штампе» еще до вашего сообщения. Сразу же исправил.
Виталий, вот в чем дело. Имена собственные, ставшие нарицательными, во множественном числе пишутся с заглавной буквы: мы все глядим в Наполеоны, советские Шариковы. Напиши Вы "талантливых Казанов", я промолчал бы. Насчет "сера": мне такое обращение неизвестно, поэтому будьте добры ссылочку на источник - учиться никогда не поздно. Судья употреблял латынь и на заседании суда, не находясь в образе Лекаря. Про имя спорить не буду: можно перевести и так.
0
