Джим отдыхал, прислонившись спиной к высокому кактусу, и в который раз озирал отвесную жёлто-оранжевую стену, вздымавшуюся на огромную высоту. Погони по-прежнему не было видно, и это было плохо. Ездовую черепаху, сползающую по склону, он бы заметил издалека. Вывод смертельно прост – Джордж нагонит его по дну каньона. Джим не допускал и мысли, что коварный кузен упустит возможность разделаться с беззащитным бывшим наследником.

Здорово, что ему удалось уговорить мать отправиться вперёд одной! Она точно спасётся. Боливар уже пожилая рептилия, двоих ему по крутому склону не вывезти, но одного всадника – вполне. Наверху начинается земля Дэвида Фарнхема, отца Сьюзан и деда Джима. Там мать будет под защитой. Хоть и изгнанница, но по-прежнему законная дочь.

Джим поднял с земли револьвер. С отвращением провёл пальцем по толстому слою ржавчины. Взведённые боевые пружины, к счастью, ещё спасала смазка. Но к вечеру и она загустеет. Слуг у изгнанника больше нет, и некому постоянно приводить оружие в порядок.

Ещё сегодня утром парень мог считать себя баловнем судьбы. Как же, единственный сын старого Исаака Хайта, наследник владения и прилагающихся к нему двадцати тысяч низкородных душ. Абсолютное здоровье, как у любого из высших, и молодость едва вошедшего в совершеннолетие. Семнадцать лет, живи и радуйся!

Что ж, почти так и было, пока чёрный монах не принес ангела.

Джим закрыл глаза, и утро вспомнилось во всех деталях.

***

Монах пришёл, сопровождаемый лишь неотличимым от хозяина ангелом-хранителем. Чёрные монахи всегда придавали охранникам один и тот же вид – свой собственный. Остальные высшие изощрялись, как могли. У матери, Сьюзан, хранитель обычно принимал облик тигра или леопарда, у её мужа – дракона… Вот Джордж, он был на пару лет старше Джима, тот да, предпочитал лепить свою копию, но улучшенную, как он сам это понимал. Зрелище выходило жуткое. Громила высотой в три ярда, закатанный с ног до головы в чёрную глянцевую кожу; на украшенном брильянтами поясе – револьверы из чистого золота. Ясно, что всё это дурацкий морок, но морок не менее опасный, чем любой другой. Совершенно неважно, как выглядит ангел; важно, что он может. А может он защитить своего владельца-высшего от почти любой внешней угрозы, исключая нападение равного себе; в дуэли ангелы не вмешивались. Монахи снабжали каждого высокородного к его совершеннолетию персональным защитником.

Прихода отца Бертольда ждали, и больше всех ждал, конечно, сам Джим, сидевший сегодня во главе стола, за которым по случаю официальной церемонии собралась вся семья.

Монах аккуратно положил принесённый с собой большой свёрток на стол и отошёл в сторону.

Джим напрягся. Вот сейчас глава рода сдёрнет чёрную ткань, и из-под неё выскочит… Кто выскочит, парень представлял всякий раз по-разному. То это был живой огонь из сказок, которые ему читала в детстве мать, то грозный пустынный варан в непробиваемой костяной броне, то механический, но во всём подобный живому, человек, стальная девушка. Последний вариант представлялся чаще других.

Скандала никто не ждал. Но получился именно скандал. Под покровом оказался мёртвый серый шар, не подающий признаков жизни. На Джима он никак не реагировал.

Первым понял Исаак.

– Может, хоть теперь скажешь, кто его настоящий отец? – сухо осведомился он у сидевшей рядом жены.

Сьюзан с дрожью в голосе произнесла:

– Не ты.

– Это я и сам понял, давным-давно. Не знал только, кого из высших подозревать. Но ты сумела меня удивить, смешать свою кровь с низкорождённым, ниже падать некуда! – Исаак сплюнул на чисто выскобленный пол.

В комнату вбежал запыхавшийся Джордж, кузен Джима, его ровесник. В руке он сжимал какие-то листки.

– Смотри, дядя! Я обнаружил это несколько месяцев назад, случайно наткнулся! Не хотел тебя раньше времени расстраивать, вдруг фальшивка. Здесь все доказательства.

Сьюзан повернулась к Джиму и фыркнула:

– Как же, случайно! Случайно обнаружить потайной сейф в моих покоях, и суметь его случайно открыть, это надо исхитриться.

Исаак исподлобья взглянул на жену.

– Молчи, женщина! Читай вслух, Джорджи!

Кузен, с поддельным отвращением вытянув перед собой старинный пергамент, стал читать нарочито гнусавым голосом.

«Сын! Не могу представить, что у меня родится дочь, поэтому обращаюсь к тебе, сын! Ты читаешь моё письмо, это значит, что Сьюзан открыла тайну твоего рождения, как и обещала, ко дню твоего совершеннолетия. Подтверждаю её слова. Радуйся! Исаак, твой недостойный родитель…»

Последние слова чтец постарался прогундосить максимально невнятно, как бы извиняясь перед присутствующим здесь главой рода.

«…вовсе им не является! На самом деле твой отец, я, низкорождённый Чарли Медоуз, чью могилу, уверен, уже невозможно найти, так глубоко она вросла в землю за прошедшие столетия.

История твоего рождения такова. Я был узником в тюрьме владения Фарнхем, где сидел два долгих года, с ужасом отсчитывая последние дни жизни, в ожидании момента, когда тюремщики перестанут приносить еду. По закону детям-приговорённым милосердно позволяли жить до наступления совершеннолетия, не знаю, как с этим в твоё время. Малолетним преступникам даже разрешали гулять в маленьком дворике и посещать церковь. Конечно, не ту красивую церковь в центре, где месяцами молятся высшие, нет. Малую, так называемую «быструю» церковь, с воскресной школой для замковых слуг. Там я выучился читать и писать, чему искренне рад, сейчас это умение пригодилось.

Преступления своего не скрываю, я ведь на самом деле пытался убить Исаака Хайта, палача моего прадеда и будущего мужа Сьюзан Фарнхем. Чтобы перехитрить его ангела, я намеревался уничтожить Исаака чужой рукой, помогая нацелить револьвер его противнику, четырнадцатилетнему сэру Генри, брату невесты, которому имел честь служить секундантом. Глупость неимоверная, возомнить, что свидетелями дуэли будем лишь мы, мальчишки-секунданты! Старшие слуги, возникнув ниоткуда, набросились на нас обоих, на меня и долговязого Мэта, секунданта Исаака, с которым мы были в сговоре, избили до полусмерти и отволокли каждого в свой застенок, ожидать приговора. Бедняге Мэту, впрочем, отсрочки не полагалось, ему недавно как раз исполнилось семнадцать…

Продолжу. Лежу я, значит, на соломе в своём каменном мешке, как вдруг открывается дверь, вносят напольный подсвечник, а за ним огромную деревянную лохань. Тюремщиков не видать, только слуги, что корыто это самое приволокли и стали воду в вёдрах сверху таскать, наполнять. Спрашиваю одного, что, мол, за суета? Тот молчит, и даже отворачивается, трусит чего-то.

Наконец спускается домоправительница, старая Урсула Хопкинс. Лицо как печёная картошка, коричневое, сморщенное, спешит по ступенькам, хромает. А глазёнки сияют – как будто котелок с золотом выкопала! Говорит, повезло тебе парень, так повезло, что и сказать нельзя. Сейчас, тараторит, мойся, да как следует, поведу тебя наверх. На такой верх, что выше некуда! – и палец свой скрюченный куда-то в сторону главной башни тычет.

Мне и штаны новые принесли взамен тюремного рубища, и сандалии. Только вознамерился примерить обновку, как заскакивает лекарь, из «быстрых» монахов – стой, парень, не спеши одеваться! Устроил мне полный телесный осмотр, как новобранцу в полицию.

Ладно, это неинтересные подробности. Оделся я, слуг и монаха отправили восвояси, Урсула повела меня по подвальному коридору к двери, которая на моей памяти ни разу до того не отпиралась. За ней, в темноте – лестница винтовая, с высокими ступенями. Думал, не поднимется по таким старуха. Ошибся, ещё и меня подгоняла, тыкала пониже спины светильником. И вот оказываемся мы за гобеленом в спальне Сьюзан, молодой хозяйки, она сама нас и встречает у входа, стоит неподвижно, улыбается.

Никогда не забуду первую встречу. Облик хозяйки я с детства знал, сам ведь из слуг, но так близко меня к ней никогда не подпускали. Красивая, как богиня, стройная, шестнадцать лет ей было. Высших лет, сам понимаешь, им другой счёт.

Урсула кресло подкатила, корзинку с едой, это мне – разговоры с высшими короткими не бывают. Ты, наверное, знаешь, что мы, низкорождённые, слышим высшую речь как монотонные звуки, одинаковые до неотличимости, поэтому можем лишь читать слова по губам. Долго, но можно. А нас им понимать ещё сложней, тут обоим собеседникам нужно очень постараться.

Но твоя будущая мать справилась. Объявила мне свою волю. Мол, завтра у неё с Исааком свадьба. Старый лорд Дэвид отдаёт её замуж насильно, а воля патриарха – закон, тут сделать ничего нельзя. Но Сьюзан настолько ненавидит будущего мужа, что не сможет носить под сердцем его первенца, будущего наследника его владения. И хочет немедленно зачать от другого, от кого угодно! Но это обязательно должен быть низкорождённый, один из тех, до которых высшим нет никакого дела. Например, молодой заключённый, очень удачно оказавшийся под рукой. И то, что этот заключённый имеет зуб на Исаака, весьма кстати.

Даже не льщу себя надеждой, что твоя мать успела меня полюбить за имевшееся у нас время, несколько её минут. В зачатии по расчёту мало романтики! Особенно с высшей леди, пусть изумительно красивой, но совершенно бесчувственной и неподвижной, с точки зрения низкорождённого «быстрого». Но мне тогда ещё не было с чем сравнивать, в застенок я попал невинным отроком…

В тюрьму, умирать, меня не вернули. Урсула сказала, что Исааку предъявят другого мертвеца, если он вдруг про меня вспомнит, что вряд ли. Выдала мне одеяние монаха и осторожно вывела за ворота. В монастыре меня и спрятали, среди многочисленной братии.

Там я и остался, со временем став монахом настоящим. Податься мне всё равно было некуда. Сьюзан посетила меня не скоро, из-за свадебного путешествия, продолжавшегося целый месяц. А высший месяц, это, как известно, тридцать наших лет! Меня, постаревшего в монастырских стенах, она не сразу узнала, сама же не потеряла ни капли своей красоты.

Сейчас я смотрю на неё, застывшую в дверях моей кельи прекрасной статуей, и дописываю это письмо. Надеюсь, оно дойдёт до адресата.

Прощай!»

Джордж швырнул лист на стол. Высохший старинный пергамент, как будто стремясь скрыть приподнявшуюся завесу прошлого, тут же свернулся с обеих сторон и, не выдержав, лопнул, половинки покатились по чёрному полированному дереву в разные стороны.

– Многовато слов! – отметил ненастоящий отец Джима. – Можно короче. Верная жёнушка родила ублюдка от раба-преступника, и этого более чем достаточно для развода! Делов-то, заведу с новой женой настоящего наследника и на сей раз не повторю ошибок! Кто там у соседей есть на выданье?

Тут напрягся доселе молчавший Натаниэль, младший брат Исаака и отец Джорджа.

– Этих доказательств недостаточно! – завопил он. – Слуга, тем более мёртвый, не может свидетельствовать против госпожи!

Джим мог его понять. Если патриарх исполнит высказанные намерения, замаячившее было наследство идиота Джорджи уплывёт из рук. Им бы, по-хорошему, время потянуть, пока глава не станет достаточно стар, чтобы не суметь лично продолжить род.

– Здесь я хозяин, и мне достаточно того, что я слышал! – оборвал выскочку-брата Исаак. – Что там за вторая бумажка?

– Это отрывок из дневника вашей супруги, разрешите, мэм? – Джордж глумливо поклонился в сторону Сьюзан.

– Когда это ты вела дневник? – поинтересовался у жены патриарх и, явно не интересуясь ответом, продолжил, обращаясь к самозваному чтецу:

– Много там писанины?

– Совсем немного, сэр, я позаимствовал лишь одну страничку, про день перед вашей свадьбой.

Исаак просунул пятерню под лохмы видавшего виды парика, извлечённого из сусеков по поводу несостоявшегося торжества, и поскрёб затылок.

– Валяй, чего уж!

Кузен Джордж больше не стал коверкать произношение, сообразив, вероятно, что здесь это будет перебором.

«Завтра меня не станет. Не станет прежней Сьюзан, вольной распоряжаться своим временем и своим телом. Мой будущий муж, определённый мне до моего рождения, заключит меня в золотую клетку. Я обязана буду немедленно родить наследника, должна улыбаться на его балах и казнях, до которых он большой охотник… Должна, должна, должна!

Броситься бы сейчас в реку. В эту замершую под снежным покровом реку, проломив тонкий лёд начинающейся зимы своим проклятым телом. Нельзя. Самоубийство – грех.

Или улететь в небо невидимой птицей, избежав столкновения с быстрым солнцем и двумя юркими лунами, Сет и Ансет. Улететь туда, к плавно скользящим по мерцающему небу сферам звёзд. Нельзя.

Я сижу на своей любимой скамейке, почти у самой реки. При каждом моём визите обрыв всё ближе. Когда-нибудь и огромный дом моего отца рухнет в эту холодную воду, уносящую сейчас последние белые осколки, и никто о нём никогда не вспомнит. Скорей бы.

Под ногами, меняя цвет, ползёт весенняя земля, это стремительно тающие сугробы пропитывают её и невидимым потоком уходят в реку. Внизу, у воды, зашевелились кусты, вырастая и покрываясь зелёной мишурой. Отдельных листочков мне никогда не увидеть, так быстро они колышутся.

Я одинока, но моё одиночество – внутри меня. Рядом со мной ангел-хранитель, рядом слуги, они всегда рядом, и всегда за спиной. Лишь иногда их тени проносятся передо мной. Мне смешно. Должно быть, они считают нас самодовольными небожителями, которым претит взгляд на низкорождённого. Не скажу про других, а для меня это не так. Я страстно желала бы родиться одним из них, оказаться в их чудесном, замедлившимся в триста шестьдесят пять раз мире. В мире, где солнце и луны не мечутся по небу, а звёзды не играют в догонялки, где можно увидеть бабочек и птиц, не дожидаясь, когда их обездвижит смерть, где можно гулять без помощи десятка слуг. Погладить котёнка, наконец…

Хочу оказаться в мире, где не нужно выходить замуж за проклятого Исаака и рожать ему сына!

В полдень, когда летнее солнце стало мелькать над самой головой, я приняла решение. Пусть это будет он, тот юноша, которого позавчера осудили за покушение на моего жениха. Надеюсь, он не откажется стать моим недолгим любовником и отправить нашего сына или дочь в полёт сквозь время. А если ребёнок родится низкорождённым, или быстрым, как они себя называют, я от радости подпрыгну до неба…»

– Хватит! При достаточном числе свидетелей объявляю. Сьюзан мне больше не жена, а Джим – не сын. Натти, распорядись, пусть обоих доставят за пределы владения, на дно Клейтонского каньона. С собой могут взять свои личные вещи, столько, сколько сможет увезти одна ездовая черепаха.

 

Натаниэль снял с пояса пружинный свисток и нажал на спуск, созывая рабов.

***

Со стороны заросшей папоротником мелкой речки, протекавшей по дну каньона, донёсся топот. Вот и она, погоня! Вскоре появился всадник. Огромный, он вздымался над непомерных размеров черепахой. Лапы рептилии охватывали золотые кандалы. Гигантский наездник сверкал чёрной кожей одежды и вращал ярко светящимися глазами. Дурацкий морок, зрелище, в другое время бывшее скорее смешным, чем страшным. Но не сейчас. Для ангела-хранителя Джорджа, несостоявшийся наследник – лишь внешняя угроза хозяину.

Джим повернулся к ангелу спиной. Не оттуда надо ждать нападения.

И правда, сзади уже стоял в стременах Джорджи, верхом на черепахе, далеко не такой большой, как у собственного морока. Кандалы рептилии были обычными, свинцовыми. Всадник, бросив вожжи, держал в каждой руке по блестящему револьверу.

– А где твоя мамочка, Джимми? Сбежала от своего отродья?

– Не трожь мою мать, ублюдок!

– Ублюдок у нас один, и это не я, ха-ха! Перед тобой будущий наследник владения Хайт! Склонись передо мной, сын раба, прощу и дарую жизнь!

– Ты не унаследуешь владение в любом случае. Забыл, о чём говорил Исаак?

– Посмотрим. Сперва разделаюсь с тобой. Не желаешь признать меня господином, что ж… Подними свою ржавую железку и умри как мужчина!

Разговоры кончились. Джим понимал, что, протянув руку к оружию, из потенциальной угрозы превратится в действующую, и ангел испепелит его в долю секунды. Но и увернуться от двенадцати чугунных болтов, выброшенных мощными пружинами, невозможно. Для этого нужно быть быстрым.

Джордж поднял руку. В этот момент что-то произошло. По ушам Джима ударил грохот, глаза ослепила яркая вспышка, по мышцам прошла странная волна. Всё вокруг теперь выглядело иначе. На небе неподвижно застыло солнце, совсем как в священной книге. Раньше парень думал, что это метафора. Вот как, оказывается, видят мир быстрые. И он, потомок быстрого, только что сам превратился в одного из них!

Застывший братец Джорджи стоял в стременах, с остекленевшим взглядом. Было видно, как его черепаха балансирует на лапах, стараясь, чтобы всадник не потерял равновесия. Джим никогда не замечал подобного.

Изгнанник сделал шаг вперёд и от неожиданности повалился. Тело слушалось по-прежнему, но изменилось восприятие. Ко всему приходилось привыкать заново.

Падение его и спасло. Плюющийся синими искрами шар, в который, сбросив ненужную маскировку, превратился ангел Джорджа, пронёсся прямо над головой. Шаг в сторону хозяина хранитель охарактеризовал как угрозу, и, в общем-то, не был так уж неправ.

Джим схватил револьвер и четыре раза выстрелил в ангела. Первые три мимо. Лишь последний болт вскользь задел серый бок, на секунду отбросив шар в сторону. Сзади (ну почему сегодня всё приходит не с той стороны, откуда ждёшь!) раздался голос:

– Молодец, парень, меткий выстрел! Теперь моя очередь!

Послышался быстро набирающий тон странный свист, и шар упал.

– Готов ангелочек! Не забывай про брата, он вот-вот выстрелит, ложись!

Джим метнулся вниз. Рядом зелёными клочьями разлетелся кактус.

Джордж напряжённо тянул руку вперёд, из стволов револьвера срывались один за другим тяжёлые болты.

Изгнанник навёл ствол на полузастывшего кузена. Без сомнения, он тот ещё тип, но убивать беззащитную медленную жертву уже не хотелось. Оставшейся пары болтов как раз хватило для того, чтобы обезоружить незадачливого преследователя. Оборвав кожаные ремешки, усыпанные стразами, револьверы улетели в кусты. Что при этом наверняка пострадали пальцы противника, Джим был готов пережить.

Черепаха Джорджа, испугавшись выстрелов, дёрнулась и двинулась прочь, медленно поднимая утяжелённые лапы.

Лишь теперь Джим обернулся на источник голоса. Это был чёрный монах, за ним тенью маячил хранитель. В руках святой отец сжимал странное куцее ружьё с чашеобразной проволочной конструкцией на конце дула. От оружия куда-то под рясу тянулся гофрированный шланг.

– Электромагнитная пушка, – пояснил монах. – С двадцати ярдов выжигает мозги любому ангелу.

Звуки в новом мире звучали совсем по-другому, слова были и вовсе непонятны, но Джим узнал интонацию.

– Отец Бертольд?

– Угадал! – монах забросил свою странную «пушку» за спину и снял капюшон, показав знакомое бритое лицо.

– Но как, вы же настоящий высший, у вас же и ангел-хранитель есть?

– Я метис, как и ты. Высший, но со способностями становиться быстрым. А что касается моего ангела, тут бы я воздержался от подобной однозначности… Линда, подойди поближе, уже можно открыться!

«Ангел-хранитель» оказался миловидной светловолосой девушкой, на вид, пожалуй, не старше Джима.

– Линда, – девушка протянула руку, рукопожатие спутницы монаха оказалось неожиданно сильным.

– Джим Хайт, сын Иса… то есть, наверное, теперь меня надо звать «низкорождённый Джим Медоуз…»

– Между прочим, – сообщила Линда, – нас, метисов, всего трое. Считая тебя.

– Зови себя как тебе удобно, Джим, – вмешался отец Бертольд, – но нам нужно уходить, и быстро. – Брату теперь не до тебя, ему бы из седла не выпасть, но его могут хватиться слуги. А они такие же быстрые, как и мы. За полчаса добежим, Запретная территория недалеко.

– Запретная территория? Но ведь, говорят, оттуда не возвращаются?

– Кто говорит?

– Монахи, и священник в церкви проповедовал, что там дырка прямиком в ад… – Джим осёкся, – а зачем нам туда?

– А куда тебе теперь? – спросил монах. – Назад ходу нет, а у Фарнхемов ты в лучшем случае станешь слугой. Медленным и нерасторопным слугой у скорых на расправу высших. Тебе напомнить, какую казнь обычно предпочитают высшие для наказаний?

– Запереть на один день в тюрьму, без воды и пищи, – отбарабанил Джим, неоднократно слышавший данный приговор из уст Исаака.

– На высший день, замечу. То есть, на год. Уморить голодом, если обойтись без эвфемизмов.

– Но я же могу вновь стать медленным? По-моему, могу.

– Конечно, можешь. Любой из нас троих может переключать тело в быстрый и медленный режим. Тебе нужна лишь практика, чтобы переключаться не спонтанно, как сегодня, а по собственному желанию. Но о такой возможности никто не должен знать, тебя убьют из одного лишь страха. Не забудь, став медленным, ты не станешь высшим. Своего ангела у тебя не будет.

– Но Запретная…

– Да не бойся ты! Это всего лишь наша тайная база. Просто лишние глаза там не нужны, а дырка не в ад, а совсем наоборот, в небо, – непонятно пояснила Линда, – и вообще, что-то мы заболтались, вперёд!

Бежать было с непривычки трудно. Тем более что высшие, как правило, путешествуют на паланкинах. Рабы-быстрые, двигаясь в триста шестьдесят пять раз быстрее хозяев, доставляют их в любое место за мгновения, в восприятии последних. Ездовые черепахи используются лишь в редких случаях, когда высший желает покататься один, без слуг. Животных приходится замедлять тяжёлыми ножными кандалами, а к их головам подвешивать многодневный запас пищи.

Но на тяжесть бега Джим почти не отвлекался, с жадностью первооткрывателя рассматривая окружающий мир. Это было как попасть на другую планету. Теперь он мог ощущать дуновение ветра, успевал разглядеть любую травинку под ногами, птиц в небе, каждую волосинку на голове девушки, бегущей впереди. Это было здорово! Линда, словно почувствовав его взгляд, обернулась на бегу.

– Что, впечатлён?

Джим не стал уточнять, что она имеет в виду – боялся сбить дыхание.

Запретные земли начались внезапно. Только что вокруг, куда ни глянь, простиралась папоротниковая долина, в которую превратился расширившийся каньон. И вдруг под ногами оказался гладкий камень, похожий на чёрное мутное стекло, застывшее волнами.

– Место падения первого корабля, – сказал монах, – здесь мы уже можем остановиться и отдохнуть.

– Корабля? – Джиму представилось, как по небу летит огромная парусная лодка. Неверный манёвр, парус сдувается, и судно с размаха хлопается о землю, рассыпаясь на дощечки…

– Джим, ты ведь не пропускал занятия в воскресной школе? – ехидным тоном спросила Линда, вслед за монахом усаживаясь на холодную каменную поверхность. – Помнишь главу о сотворении человека? Как сначала Господь сотворил обычных людей, затем, убедившись, что они глупы, создал им в помощь расу высших господ и в знак своего расположения придал каждому высшему личного ангела. А срок жизни им отмерил своей щедрой дланью в триста шестьдесят пять раз больше, чем простым людям…

– Не поминай всуе, – монах коснулся распятия на шее. – Лучше помолчи и дай слово старшему.

– Итак, – отец Бертольд сделал выразительную паузу. – Начну с того, что высших создали обычные люди, обитатели древней планеты по имени Земля, прародины человечества…

– Как так, создали? Они были настолько могущественны?

– Создали силой знания. Когда выяснилось, что Вселенная настолько велика, что расстояния между звёздами невозможно преодолеть в течение человеческой жизни, люди растерялись. Им страшно хотелось покорить Вселенную, но они не могли дотянуться даже до планет соседних звёзд. Сменилось несколько поколений учёных мыслителей, прежде чем одному из них пришла в голову мысль о возможности замедлить скорость самой жизни. Был создан проект «Мафусаил»; насколько могу судить, в тайне от земных обитателей. Люди завистливы, и вряд ли потерпели бы рядом с собой звёздную расу с нечеловеческими возможностями.

Таких медленных людей было создано несколько сотен, и все они отправились к звёздам. Наша экспедиция была первой. Для надёжности в полёт отправилось два звёздных корабля.

Джим, я стараюсь выбирать простые слова, ты меня понимаешь?

– Ну… понимаю почти все слова. Но мне очень интересно, что случилось дальше?

– В пути корабли попали в опасное место. Я сам не очень понимаю, что означает термин «жёсткое излучение», но оно поразило оба космических судна. Вышли из строя почти все механические помощники-роботы, а также библиотека, состоящая не из книг или свитков, а из записей внутри особых кристаллов. А самое главное, пострадали люди. Члены экипажа болели, умирали, многие из них больше не смогли иметь детей, а те, что смогли, рожали самых обычных человеческих детёнышей. Лишь малая часть осталась «медленной».

Приземлиться удалось лишь второму кораблю. Первый от неисправностей сгорел, и огонь был таким жарким, что расплавился камень, а горы лопнули, образовав этот каньон, – отец Бертольд повёл вокруг рукой.

– Роботы-защитники продолжали защищать лишь «медленных», считая только их настоящими людьми, только от них они принимали мысленные команды. Так их в своё время обучили, и изменить это было нельзя, так как не осталось ни учёных, ни техников. Остальные механические помощники очень скоро вышли из строя, и «медленных» стали обслуживать обычные люди. Как я уже говорил, книг в современном понимании у наших предков не было, и цивилизацию восстанавливали по немногим сохранившимся живым картинам, так называемым кинофильмам.

Со временем «медленные» стали «высшими», а обычные «быстрые» люди попали в подчинение. А нам, священникам и чёрным монахам, сотни высших лет приходится сдерживать прогресс, чтобы рабы ни в коем случае не смогли восстать и справиться с роботами-хранителями высших. Взять эти твои огромные пружинные револьверы, форменное ведь издевательство!

– Так было, пока мы не нашли звёздный корабль! – встряла Линда.

– Пока я не нашёл звёздный корабль, – поправил её монах, – это, действительно, всё изменило. Но поговорим мы об этом на свежую голову, завтра. Дело уже к ночи, и становится прохладно. Нужны дрова. Переночуем у костра, а путь продолжим утром. Тем более что ночью на этих камнях можно все ноги переломать.

Сухие кактусы горели жарким быстрым огнём, и за топливом приходилось бегать полночи. Когда, в конце концов, каменная площадка прогрелась и получилось отдохнуть уже по-настоящему, всем было не до разговоров.

Ночью Джиму приснился сон.

Он лежал на своём законном ложе патриарха, древней кровати из резного дуба. В ногах сидел ангел-хранитель, стальная обнажённая красавица. Девушка повернула голову и Джим увидел, что глаза её – настоящие изумруды. Вынырнув из притяжения сверкающих глаз, он смог разглядеть её лицо.

«Линда, так это ты мой ангел?»

«Молчи, – прошептала та, прислонив палец к его губам, – разбудишь монаха»

Проснувшись, Джим не удивился, обнаружив, что его рука по-хозяйски обнимает безмятежно спящую Линду. Во сне она чему-то улыбалась. Отца Бертольда не было видно, но откуда-то доносился треск ломаемых сухих кактусов: монах, поднявшись раньше всех, уже взялся за работу, заготавливать топливо для завтрака.

В тридцати ярдах от костра большой варан, пришедший ночью погреться после сытного ужина, трепал зубами остатки блестящей кожаной портупеи, искрящейся в утреннем свете мелкими стразами.