Тихим солнечным днём, с ясной и приятной тёплой погодой, по открытым провинциальным лужайкам прогуливался лёгким сквозняком игривый ветерок, нежно колыхая сочную зелёную листву и душистую траву. В небе кружились стаи резвых птиц, изредка оседая на пышных кронах высоких деревьев. Яркое светило невольно и постепенно клонилось к закату, с каждым часом всё больше скрываясь за тёмной линией горизонта, озаряя окружающие ландшафт и инфраструктуру плотным оранжевым оттенком и выделяя на нескончаемом небесном пространстве островки, плывущих туч. Жаркий зной понемногу отступал вслед за уходящим солнечным диском, открывая дорогу бесподобному и желанному холодку, возвращая прохладный свежий воздух. Казалось, что природа нежно приближалась ко сну, облачаясь в своё таинственное и причудливое одеяние. Эта великолепная игра световых масок, отображённая плавной сменой времени суток, медленно открывала дорогу чарующей силе тёмной и загадочной ночи, что неумолимо приближалась с востока. Грань между двумя противоположными цветовыми манерами природы являлась настолько размытой, что трудно было отыскать и проследить линию соприкосновения двух несовместимых тонов. День, полный активного бодрствования и труда, передавал свой пост волшебному периоду времени, полному грёз и мечтаний, как будто суровая и непроглядная ночь и являлась одним большим сном, уставшей и дремлющей природы.
       Под эту волнующую и блестящую игру света и тени, под колыбельное пение искреннего и талантливого птичьего хора на фоне уходящего солнца невольно выделялась фигура одинокого человека. Он неподвижно сидел на старом бетонном блоке, изрядно поросшим мхом, уже много часов. Его тяжёлый взгляд, полный острого сожаления, всё это время оставался прикованным лишь к одному снимку, а бесконечный поток размышлений сопровождала единственная мысль. Было отчётливо видно, какое значение играла эта фотография в жизни этого человека, потому что там изображались счастливые лица двух близких людей. Их жизнерадостный образ пробуждал на холодных душевных просторах громадное пламя надежды, которое разливалось по сердцу точно лава из жерла вулкана. Извержение искренних родительских чувств возрождало в засохшей памяти все яркие воспоминания о незабываемой семейной жизни. Отрадный дух животрепещущей ностальгии затмевал своим ликом весь окружающий мир. Сознание не воспринимало тот полёт мимолётных событий, которые происходили вокруг. Человек словно погрузился в совершенно другое пространство, продолжая лишь телесно оставаться здесь. 
       Многим людям он казался причудливой статуей древнего мыслителя, что задумчиво повесил голову под тяжестью безмерных раздумий. У других его сутулая фигура ассоциировалась с вдумчивым гроссмейстером, который старается просчитать дальнейший ход противника на несколько шагов вперёд. Некоторым он представлялся неподвижным каменным изваянием, посвящённым великим философам, извечно озабоченным бессмертным и нескончаемым постижением смысла человеческой жизни. У кое-кого даже пронеслась глупая и совершенно безосновательная мысль о том, что перед ними мёртвое тело. Со стороны этот мужчина выглядел воистину странным, из-за чего подвергался различным безмолвным насмешкам в умах проходящих зевак. Однако их взор мог лишь лицезреть его внешнюю оболочку и давать очередную пищу для опрометчивых домыслов. Если бы они являлись более внимательны и рассудительны, то может быть им бы удалось увидеть окраину его внутреннего мира. 
      И всё-таки такой ретивый образ, поспешно сложившийся в сознании окружающих, тем не менее составлял полный обман. Истёртая фотография изображала возлюбленную жену и драгоценного сына этого поникшего мужчины, взор которого остановился на их милых лицах и более не шевелился, лишь изредка моргая. Никому из проходящих мимо зевак и голову не могло прийти, что этот человек потерял всю свою семью и лишился самого дорогого, что уже почти два года живёт под стягом моральных страданий. Уже более двадцати месяцев его пожирает адская горечь утраты и не дают покоя приходящие во снах лики родных. Этот человек в узких кругах постоянно слыл преданным и любящим отцом, готовым отдать за супругу и ребёнка собственную жизнь. Он бы не пожалел никаких средств и отдал бы на алтарь спасения близких любую цену, вынес бы какую угодно ношу ради их возвращения обратно. Не пожалел бы и капли, как моральных, так и физических усилий во имя избавления от нависшей угрозы. 
       Но судьба бывает порой неподдельно жестока и потому оторвала его от своей семьи, как раз в тот момент, когда жена и сын так нуждались в его помощи. И к несчастью его стараний оказалось недостаточно для того, чтобы их защитить от жуткой катастрофы, полыхнувшей так неожиданно. Проведение отнеслось к нему со всей присущей ей жестокостью и не позволило даже узнать о дальнейшем исходе событий. Государство трубило о неизбежной гибели всех, кому не посчастливилось выбраться из очага жуткого бедствия. Ему вспомнились печальные репортажи о ходе зловещих событий в столице России, но больше всего его преследовала первая новость, шок от которой ощущался до сих пор: «Сегодня в два часа, двадцать пять минут по Московскому времени, на столицу России нахлынули новые волны беспорядков. Весь район вокруг Останкинской башни оцеплен подразделениями полиции и Росгвардии.» После этой новости напряжение не сходило с лица Алексея и чем дальше уходили дни, тем ужасней приходили вести. «Неизвестная толпа прорвала оцепление полиции… Никто не знает, что это такое… Некоторые говорят о митингующих, другие о революционерах, третьи о террористах. Кто-то прямо утверждает – это не люди.» В первый месяц Москва оказалась полностью потеряна правительственными войсками и в тот же момент её закрыл непреодолимый силовой барьер. «Спустя два месяца после начала катастрофы, нашим войскам удалось остановить противника в пределах Московской области,» - вещал тогда с экрана какой-то журналист. Не смотря на частую смену репортажей одно оставалось неизменным: его близкие так и не вернулись. И впервые в жизни он столкнулся с собственной беспомощностью, когда его сил настолько мало для решения смертельно важной проблемы, что безжалостно окунуло его в зыбкое болото безысходности и повсеместного мрака. 
        Наступил горестный и безотрадный период в его столь резко изменённой жизни. Ужасное горе с каждым новым днём пожирало его душу и вместе с этим неимоверно подвергало жутким страданиям измождённое тело. Горечь утраты с такой огромной силой обрушилось на тонкий характер, что, казалось, будет терзать вечно, превращая очередные минуты пребывания в этом жестоком мире в непреодолимую пытку. Бушующее пламя от неожиданной и невосполнимой потери до такой степени нещадно обжигало его поломанную душу, тем самым провоцируя на ответные действия и на принятие обезболивающего. Он обладал по-настоящему стальным терпением и каменными нервами, стараясь побороть в себе ужасную боль самостоятельно, ибо страшился окончательно сломаться под мощным давлением непомерных страданий. Порой наступали такие кошмарные дни, что ему хотелось причинить самому себе неизлечимые увечья, дабы побороть наконец тот яростный огонь отчаянья. Именно в эти мгновения на просторах его накалённой вселенной рождалась подлинная ненависть к своему естеству. Какой-то мистический дух грозно порицал его за присущую слабость и дикую безответственность. Когда молодой человек проходил мимо зеркала и замечал в нём свой ненавистный лик, то как раз в этот момент, призрак возмездия неустанно твердил: “Алексей, ты виноват в их гибели. Ты полюбил девушку и родил от неё сына. Обещал защитить в любой час и от всякой угрозы. Но покинул их в самый неподходящий момент. Ты нарушил данное слово. Как ничтожный отец. Что ты смотришь на лицо своё? Это лицо того, кто обрёк семью на смерть. Они тебе верили и ждали до последней секунды. А ты не справился. Ты сейчас взглянул в глаза свои. В них горит костёр предательства и с этим клеймом тебе теперь жить.” Иногда ему чудился чей-то тёмный силуэт, преследующий его по пятам, равнодушные очи которого заставляли отводить стыдливый взор. Словно он стоял на скамье подсудимых за непростительную измену и боялся посмотреть в глаза верховному судье, потому что целиком и полностью принимал все обвинения, потому что не мог ничего противопоставить в своё оправдание. Уж слишком, как ему казалось, очевидна его вина. Поэтому, он покорно признал себя виновным и безропотно нёс это бремя. 
       Одновременно с искренним признанием себя никудышным отцом на просторах ненастной вселенной сохранился нерушимый бастион пречистой совести, которая изъявила рьяный протест. Она оперировала к одному простому и неопровержимому факту: слова официальных представителей государственной машины абсолютно недоказуемы и опрометчивы. Поскольку Алексею не были представлены тела погибших родных и ему до сих пор так и не пришлось предать их земле. Следовательно, все те громкие заявления с высоких трибун и экранов телевизоров являлись ничем иным, как громкими и пустыми словами. Такие неоднозначные мысли породили в его треснувшей душе, почти потерявшей надежду, тень сомнения и постепенно заставили усомниться в таком прискорбном исходе событий. 
        Сначала он пытался смириться с суровой и неизменной реальностью, но чем больше подбирал для этого доказательств, тем скорее в нём возрождалась надежда. Доводы, приведённые внутренним голосом, оказались на поверку весьма убедительными. К сожалению, не смотря на её веские аргументы, роковой стороне сентиментальной натуры удавалось находить суждения, говорившие об обратном. Например, вокруг него проживало множество таких же людей, куда больнее сражённых горем, которые может даже и лишились гораздо больше детей, нежели чем он, и к ним так никто и не вернулся. Если бы являлись живыми и здоровыми, то давно бы возвратились. Вдобавок, тот факт, что тел близких никто и не увидел, это ещё не делает их живыми. Однако эти умозаключения не могли долго стяжать преданного и любящего отца, а потому с каждым новым днём невольно теряли позиции. Всё-таки крохотная доля вероятности того, что супруга и сын могли уцелеть гораздо сильнее согревала его нутро, но ещё не до такой степени, чтобы растопить громадный ледник уныния и печали. 
       Вместе с течением времени ни на секунду не утихало противоборство двух взаимоисключающих точек зрения о дальнейшей судьбе жены и ребёнка. Нескончаемые мозговые дискуссии подвергали истощённый дух Алексея мучительным испытаниям, невероятно жестоко выворачивая наизнанку его душу и лишая долгожданного покоя. Ему удавалось переносить эти ментальные всплески с невероятным терпением, твёрдо считая данные умственные проявления следствием пагубного влияния болезненных переживаний. Тем не менее было невозможно сиюминутно заглушить в голове жаркий спор, что естественно вынуждало прислушиваться к оглушающему гулу непримиримых сторон. Алексей свято уповал на скорое прекращение бесполезных пререканий, всячески стараясь не воспринимать всерьёз подобные мысли сомнительного содержания. Эти моральные разногласия преследовали его повсюду. За каждым углом и в любом помещении. При свете дня и во мраке ночи. 
        Крепнущая надежда постепенно становилась преобладающей силой в его сердце, однако для полного и окончательного триумфа над полчищами ретивых сомнений её светоносная длань должна была совершить невероятно крутой манёвр. Молодая надежда являла собой весьма креативное существо и потому сумела, с присущей ей интуицией, сотворить нечто оригинальное, с помощью которого намеревалась прорвать неприступную стену растерянности. Этим умственным оружием оказался тщательно вычурный и отрепетированный сон. Материалом для него послужили дорогие обрывки померкших воспоминаний, а сюжетом минувшие, но воистину счастливые дни погибшей семейной жизни. 
        В одну прохладную и ясную ночь, когда на тёмную небесную гладь всплыли тысячи мерцающих огоньков, крепко спящему Алексею явилось совершенно новое и предельно внушительное видение. Оно началось с исчезновения черного занавеса. Взору открылись яркие декорации, состоящие из просторного двора с детской площадкой, из свежей зелени окружающих её деревьев и кустарников, из высокого жилого дома, из идущих мимо прохожих. На детской площадке резвились милые дети, позади которых, на лавочках, сидели их мамы. И среди них, как это ни странно, оказались его сын и жена. В этом сновидении он почувствовал себя в собственном теле и более не был всего лишь зрителем очередного скудного спектакля. Его будто поместили в экспериментальную камеру, наделив плотью, позволив передвигаться и мыслить, подобно живому человеку. Такая жизнерадостная постановка пришлась как нельзя кстати, вызвав непритворную улыбку. Ему была немыслимо отрадно лицезреть свою семью в целости и сохранности, хотя бы в потустороннем мире. И он, переполняемый радостью от данного построения сценария, немедленно устремился к своим близким, желая их поскорее обнять и прижать с себе. Хотя бы на миг ощутить стук их живых сердец, услышать ровное дыхание, увидеть ещё не иссохшие лица, которых пока не коснулась рука смерти. Его одолевал величайший восторг, отчего восхищённый отец бежал так быстро, как только мог. Каждый приближающий шаг оживлял и наполнял его силой, возрождая из пепла тягу к жизни. 
     И вдруг небеса сверкнули гигантским раскатом оглушающего грома. Небеса озарились огнём и горящие глыбы, точно тысячи капель дождя, с колоссальной мощью рухнули на землю. От их чудовищного и громкого удара дьявольски содрогнулась окружающая поверхность. Посыпалось высокое многоэтажное здание, словно карточный домик, на головы прохожих полетели громадные обрывки бетонных изваяний, зубастые ошмётки стекла вонзили своё остриё в горячие головы, нервно метавшиеся в панике из стороны в стороны. Под ногами треснула почва, извергая из глубоких расселин адское пламенное дыхание. На просторах мистической реальности развернулась жуткая сцена, которая сбила с ног ошеломлённого Алексея хлёстким ураганом, точно скосила его внезапным хлёстом острого кнута. В лицо брызнул плотный поток интенсивного света и раскалённого дыма вместе с клочками земли и дорожной пылью. Дьявольская вакханалия одним дуновением отшвырнула потрясённого зрителя на несколько метров. На его глазах творился зловещий кошмар, бесчинство которого поглотило беззащитных людей. Воинственный смерч вобрал в себя груду разбитого металла и камня, рваной листвы и корней, отдаваясь во вне чудовищной смесью предсмертных криков. И пусть Алексей не угодил в роковой очаг, но на его душевном поприще развернулась не менее масштабная буря. Казалось, тонкие сердечные стенки рассыпаются под непомерным давлением дикой горечи. Тяжёлый стук жизненного центра по своей мощи был сравним с титаническим ударом демонического набата. Каждый звон которого предвещал скорое наступление неминуемой погибели. Скованное тело отзывалось непреодолимой дрожью от безудержного перезвона. Оно мёртвой хваткой держалось за клочок дребезжащей земли. Голова с тревогой припала к разрозненной почве от подземной грозы. Разъярённое ненастье постепенно стихло, оставив после себя разрушенный и мрачный ландшафт. Улеглась и шумная пурга, посланная могущественным властелином малодушия. Как только отгремел последний тонкий отголосок уходящего эха, наступило относительно стабильное затишье. 
       Громовая завеса расступилась и отворила тучные врата, отчётливо обнажая широту посеянных разрушений. Алексей внимательно прислушался к окружающему безмолвию, тщательно прижал руки к твёрдой поверхности, несколько приоткрыл зажатые глаза. Убедившись в достоверном затишье, он поднялся и беглым взглядом пытался отыскать среди груды искорёженного металла и разбитых бетонных обломков кого-то ещё, кроме самого себя. Однако все его попытки оказались тщетными. Повсюду расстилался лишь стервозный мрак и пустота. 
        Потайной скрежет не верящего сердца, который явился живым и ярким пламенем в тёмных душевных чертогах, продолжал неистово согревать пошатнувшееся сознание. Кромешная чёрная мгла, доселе плотно окутавшая подавленное нутро Алексея, нервозно пятилась назад. 
        Испуганный отец не верил своим глазам, не желал смириться с увиденным, и омываемый нежной лаской надежды кинулся к уже остывшим руинам. Каждый сделанный шаг на пути к пропавшим родным порождал тысячи непреодолимых преград. Из неоткуда возникли равнодушные лица солдат и полицейских, из холодных уст которых полилась ядовитая словесная жижа. Они искренне утверждали о несомненной гибели всякого, очутившегося в центре катастрофы. Но Алексей не поддавался на их ложные убеждения и старался пробиться сквозь прочный заслон и в момент очередной попытки прорыва ему показались живые люди, словно восставшие из пепла. И среди них появились лики родных. Вихрь ужасающего смерча не причинил им ни малейшего вреда. Беззащитным удалось избежать неминуемого столкновения с мучительной смертью, которая так сильно увлеклась поглощением человеческих душ, что машинально пренебрегла очередными жертвами из-за полного удовлетворения своей алчной сущности. Словно этой беспристрастной госпоже оказалось присуще чувство милосердия. Её фантастическое снисхождение, подобное проявлению редкого чуда, явилось подарком любезной удачи.  
       Однако смертельная опасность по-прежнему угрожала уцелевшим во мгле. Её представляли все недавно погибшие люди, поражённые не столько шквалом разрушений, сколько жутким вирусом. Эпидемия превратила их в кровожадных зверей, что рыщут как дикие собаки в поисках свежего мяса. Мистическое спасение было своеобразной отсрочкой от неизбежного, подарком судьбы. Ниспосланное время, точно единственный шанс, наделяло Алексея последней возможностью, чтобы освободить свою семью из цепких лап безжалостных чудовищ. 
      И вдруг какая-то жутко огромная и мощная клешня схватила его за ноги и резко потащила прочь. Пленник яростно пытался освободиться из её острых ручищ. Его парализованная плоть оказалась не достаточно проворной, чтобы вырваться из заточения. Словно две ноги заковали в прочные кандалы и прицепили к ним тяжёлый и громадный шар, который тянул заключённого на дно пропасти. Тело неслось параллельно земной поверхности с такой исполинской скоростью, как будто летело вниз с крыши самого высокого небоскрёба. Раздавленный тяжестью неизбежной утраты, он бился в жутких и тяжёлых конвульсиях, пытаясь остановить этот кошмар. Его руки беспорядочно хватались за ближайшие ветки деревьев и острые крыши домов. Но скорость движения оказалась настолько высокой, что любое касание превращалось в резкий и хлёсткий удар, отчего все его руки разбились начисто. Имея отрадную возможность уцепиться за твёрдую землю своими ногтями, потерявшая надежду натура из последних сил схватилась за сухую почву, сбивая на ходу тысячи островков из мелких камней и кустов. Эта отчаянная попытка переломить бедственную ситуацию увенчалась целым десятком сломанных и стёртых ногтей. Ясно ощущая всю безвыходность сложившейся ситуации и чистосердечно уповая на теоретический шанс освободиться из крепких оков, Алексей приготовился использовать во имя спасения оставшийся, как ему казалось, козырь. Его жизнь в данный момент не стоила совершенно ничего, по сравнению с жизнью жены и ребёнка. Под воздействием кристальной отцовской любви, адская боль не могла притупить его сознание и сломить его волю. И в окончательном рывке к избавлению он вгрызся зубами в тернистую гладь, устремляя свой мужественный взгляд к своим близким. В нём сияла искренняя надежда, подобная предсмертной надежде утопающего на чудесное спасение. Однако, сколь не была сильна его чистая вера в победу, её явно не хватило для того, чтобы разорвать прочные цепи. Приковав свой взор к уходящим расплывчатым очертаниям сокровенного, от него ускользнуло понимание того факта, что он теперь остался без зубов. 
     Как только милый образ семьи скрылся за широкой массой густых и дремучих лесов, за неисчислимым множеством погибших деревень, за кучей мёртвых городов, за огромной бетонной стеной запретного периметра, то израненный пленник получил желаемое освобождение. Хотя лишившись каких-либо шансов на успех, его сражённое нутро более не нуждалось в иллюзорной свободе. Выброшенный у границы закрытой зоны, в сердце которой продолжала оставаться его семья, он пребывал в тягчайшем одиночестве. Вокруг постоянно раздавался противный и язвительный смех неведомого духа, который ехидно потешался над сломленным и побеждённым мальчишкой. 
     После этой незавершённой концовки Алексей с тяжёлым дыханием и в поте лице мгновенно приходил в себя. Леденящий ужас ночного сновидения на данный момент более не терзал его душу. Но жгучий отпечаток, оставленный этой ужасной композицией, преследовал его и по ныне, поскольку блестяще иллюстрировал всё его текущее существование. Рельефный след от оригинального представления явился той горькой правдой теперешней одинокой жизни. И сейчас она взглянула ему прямо в глаза. Под её суровым взором, под её выразительным сводом, Алексей по-настоящему почувствовал в себе жестокую беспомощность и слабость перед гнетущей реальностью. Стыд и ненависть по отношению к собственной персоне охватили весь поток мыслей, погрузив раскалённую душу в море морального самоуничижения. Горячий молот позора обрушился на остатки чести и достоинства, одним махом сокрушив любые оправдания по поводу собственной немощи. И вновь его постигла тяжёлая вина за непростительное бессилие. И вихрь мучительных чувств подступал ещё не раз к его удручённому рассудку вместе с этим скверным сном, ужасающий эффект которого отчётливо проявился в дальнейших замыслах и поступках. 
      С течением времени безумная надежда постепенно окрепла под влиянием своей необыкновенной мыслительной конструкции и сумела вразумить своего поникшего господина. Отныне все его бессвязные думы слились в одно единое целое и сконцентрировались на достижении заветной мечты, тем самым отбросив прочь тот гнусный и заносчивый страх. Этому высокомерному властелину трусости и предательства со свойственной ему завистью и злобой хотелось вернуть те славные времена, когда лишь его мерзким прихотям принадлежал ум Алексея. Но на сей раз он не обладал той колоссальной мощью и теми возможностями, что имелись в его арсенале несколько недель назад. После неотвратимого поражения ему пришлось довольствоваться скромным и уютным углом на отдалённом краю подсознания. 
      И теперь, находясь в нежных объятиях палящего солнца, посреди серой и предвзятой толпы, сидя на повреждённом бетонном изваянии, Алексей стоял на пороге великих свершений. И как в том мистическом и вещем сне рядом с ним пролегала граница запретной карантинной зоны, в жерле которой томилась его возлюбленная семья. Ему предстоял громадный прыжок в сто пятьдесят с лишним километров, но длинное расстояние, усеянное бесчисленным количеством опасностей, меркло на фоне грандиозного и предвкушаемого результата. 
       Алексей не слыл человеком легкомысленным, а как раз наоборот, весьма расчётливым и рассудительным. Поэтому он тщательно готовился к предстоящему походу: искал надёжного проводника для безопасного проникновения за кордон; собирал в дорогу всё необходимое на первое время, поскольку обладал точной информацией о наличии на территории зоны нелегальных пристанищ, поскольку уже давным-давно оккупированное Подмосковье стало оплотом множества храбрых и корыстных авантюристов, и местная торговля там налажена хорошо; провёл несколько дней в поисках достойного напарника, поскольку справедливо полагал своё путешествие напрасным и бесперспективным в одиночку. 
      Все поставленные задачи являлись выполненными за короткое время. На их осуществление ушли немалые финансовые затраты, подавляющая часть денежных сбережений понадобилась на оплату не дешёвых услуг проводника. Оставшаяся доля необходимых средств была отложена на всякий случай для покрытия будущих издержек и решения возможных проблем, на случай которых лучше всего иметь страховку. Много одежды брать с собой в далёкое странствие не решился, потому что ясно понимал всю невозможность долгого путешествия с рюкзаком набитым грудой ненужных вещей. Его умозаключения сводились к тому, чтобы идти налегке. Вдобавок, на такой шаг сподвигли непритворные обещания ведущего гида, сулившего доставить Алексея на одну из населённых точек, где ему будет дана возможность приобрести всё, на что толкала нужда, и заодно побольше узнать о том действительно является ценным, а что нет. Однако не существовало не единой гарантии в том, что проводник говорил истинную правду и пытался развести на деньги. И всё же Алексея обольщало главное условие: “Расплата только после доставки за периметр.” К тому же ему удалось заручиться поддержкой одного старого друга, знакомого ещё детства. 
      И вот из плывущей людской массы постепенно выделялась совершенно отрешённая фигура, которая не сводила глаз с погружённого в ностальгию товарища и всей душой сочувствовала его трагедии. Этим единственным человеком являлся никто иной, как пришедший напарник, откликнувшийся на призыв о помощи без лишних сомнений. 
      На него почти никто не обращал внимания, как, собственно, и на Алексея, так, впрочем, и ему были явно неинтересны идущие мимо прохожие. Озарённые ярким отблеском последних лучей голубые глаза с грустью провожали уходящий источник тепла и энергии. Очарованный фантастической красотой поразительного природного спектакля, ослеплённый длинными и пронзительными солнечными линиями, которые ложились гладкими и выразительными полосами над тёмными силуэтами зданий и деревьев, юноша с грустью отпускал ещё один уходящий отрезок жизни, и подступающая ночь волшебно напевала ему грустные и печальные песни о лучших моментах текущего периода юности, что неуклонно катился в пучину мутного потока истории. Вместе с оседающим солнцем молодой человек смиренно отпустил ещё одни рабочие будни, а потому не желал более думать об изнуряющей и неинтересной работе, всем сердцем стараясь стереть в измученном сознании пугающие образы надменного начальства и вплоть до отдалённого возвращения более не вспоминать о них. Как будто лазурный закат символизировал перемену не только в небесном облачении, но и в данном временном промежутке предначертанного жизненного пути. Словно расслабляясь, юноша снимал с остывающего лица приевшуюся гримасу, наряжаясь в свой обыкновенный и естественный облик. Теперь он больше не являлся шестигранным винтиком в сухой и угнетающей системе трудовых отношений, отныне и на последующие недели превращаясь из кошмарного и равнодушного подхалима и лицемера, Николая Александровича, в неподдельного и оригинального человека, именуемого скромно Николаем, со своими интересами и убеждениями, которым не придётся изменять ещё несколько недель. В нём пылало изумительное чувство освобождения от несносных и жестоких оков дикого формализма и бумажной волокиты, кои издевательски долго коробили его сознание. Упоительный запах свободы охватил юношу с ног до головы, благодаря неожиданному обращению Алексея. 
        Алексей даже не подозревал, какое громадное и сакральное значение придавал Николай его вынужденному визиту, ибо, не случись этой ужасной катастрофы, вряд ли бы он вообще навестил его. Однако именно Николай оставался последним в большом списке старых знакомых, потому что все предыдущие по разным причинам отказались: кто-то боялся потерять работу; другой оставить на произвол судьбы свою семью; остальные либо не пожелали иметь дело с законом, чтобы не угодить в тюрьму, либо испугались опасных и мистических порождений мёртвой зоны. И в этом случае отсутствовали всякие гарантии того, что последний в списке даст согласие на такое рискованное и дискомфортное путешествие с определённой вероятностью более не вернуться живым. Но у Алексея не было иного выбора, как совершить окончательную попытку, поскольку действовать в одиночку являлось совершенно бесперспективным вариантом. С другой стороны, именно в поддержку этого варианта действий рождались различные доводы, стержневой из которых звучал примерно так: “Спасение утопающего, дело рук самого утопающего.” Порой Алексей даже соглашался с этим, аргументируя тем, что слишком жестоко и бесчеловечно подвергать опасности посторонних людей, если проблема касается лишь тебя самого. И всё же его просьба звучала не в грубом повелительном тоне или же наоборот в унизительной форме, чтобы постараться надавить на жалость. Тем не менее оставался крохотный процент вероятности в том, что человек удовлетворит его просьбу. Ведь ещё Николай не отказался от невыгодной для него затеи. Но самым удивительным являлось то, что Николай будучи не посвящённым в его скрупулёзные поиски посчитал этот странный визит за удачный выбор, что так великодушно пал именно на него, отчего ему оказана такая великая честь. Подобное умозаключение сложилось в нём исключительно потому, что в нём доселе никто так не нуждался и ни разу не просил о помощи. Вдобавок, недавняя бурная и плодотворная студенческая жизнь, полная научных изысканий, резко сменилась на обыкновенную, которую вокруг проживали миллионы “нормальных” людей. Но его добродушное и бескорыстное естество не могло никак вписаться в эти примитивные и узкие границы, как бытия, так и сознания. В его личностной инициативе на рабочем месте вовсе никто не нуждался, а его стремление достичь определённой карьерной высоты вызывало недовольство и не приветствовалось очень яростно, из-за его принципиальной позиции по некоторым административным вопросам. К сожалению или к счастью, он не мог лицемерить и угодничать перед своим непосредственным начальством, неустанно повторяя эти строки: “Что я - безумный раб или слуга? Должен говорить лишь то, что хочет он или она.” К нему в трудовом коллективе окреп рьяный негатив вследствие его необыкновенного трудолюбия. В итоге у него так и не сложились доброжелательные отношения с коллегами, отчего приходилось идти на работу, только для того, чтобы заработать на пропитание. В свободное от работы время ему было абсолютно не с кем поговорить, и он невольно погружался в холодные и липкие объятия кромешного одиночества. Отчаянно пытаясь вырваться из этого топкого болота отрешённости, в надежде сбросить отвратительную маску затворника, Николай периодически совершал очередную вылазку к своим закадычным приятелям, испытывая непреодолимое желание в сладостном общении. Однако каждый раз приходил к одним и тем же тошным и глупым беседам, как говорится “обо всём и не о чём”, к извечному распитию спиртных напитков, что так лихо притупляет рассудок и трансформирует в гадкого зверя. Вопреки собственной воли и только ради удовлетворения обострённой потребности, покорно внимать идиотским нравоучениям и похотливым фантазиям. «Коль, работать нужно здесь. Тут заработаешь больше. Нужно уметь делать так или вот так, а ты делаешь всё не по-людски. Настоящий мужик – это такой вот… Ходит столько видных и приятных девок, а ты до сих пор не целованный,» - говорили ему знакомые. И через пару дней вынужденного соприкосновения с приземлёнными и житейскими темами для разговора вновь гнали Николая в прочные сети одиночества, которое в такие моменты представлялось ему единственным убежищем от этой обыденной болтовни. Окружающие его люди выглядели вполне себе живыми существами и сотни сердец бились не прекращая, однако они были полностью мертвы интеллектуально. Вокруг царило продуктовое и технологическое изобилие, но совершенно опустошёнными являлись их размышления, логика будто находилась в зачаточном состоянии, а набор интересов оскудел неимоверно. 
       Поэтому Алексей совершил финальную пробу на удивление удачно, чем был крайне поражён и долго не мог прийти в себя от глубочайшего восторга. Николай всем своим восхищённым нутром дико ликовал вместе с ним, потому что его в этом “счастливом и цивилизованном” мире никто и ничто не держали, а как раз напротив гнали его прочь от этого морального голода, духовного удушья и культурной засухи. Наступил тот самый желанный и драгоценный момент избавления от всех этих тесных и грузных оков невыносимого и вынужденного существования, которым Николай незамедлительно поспешил воспользоваться. Он чётко понимал всю суть данного выбора, ведущего в густой туман неопределённости, но быть может именно в нём ему удастся существенно изменить свою жизнь и принести вожделенную пользу своему другу. За столь освободительную честь, оказанную в такой волнующий час, Николай был готов приложить максимум усилий и действовать с полной отдачей, дабы оправдать исполненный выбор своего товарища и не подвести его. 
      И окутанный нежной лаской чарующего вдохновения, Николай теперь находился в преддверии грандиозных приключений, по крайней мере именно так ему грезился предстоящий многодневный поход. Снедаемое той же поглощающей тоской, его отважное нутро наполнялось невиданной доселе жёсткой ответственностью перед напарником и консолидировало все его душевные порывы и мысли. И в эту трудную минуту, перед грядущей точкой невозврата, он был переполнен великолепным чувством дружеского долго, который намеревался исполнить в форме моральной поддержки. Поэтому, наблюдая вселенскую грусть на лице Алексея и сопереживая его горькой тоске по родным, он выступил из толпы и подошёл к своему компаньону:
- Верь. Мы найдём их. Я обещаю, - Николай в знак поддержки положил ему руку на плечо.
      Алексей не сразу заметил подошедшего друга и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Однако ясно осознавая всю неотвратимость грядущего, он отбросил прочь изводящие колебания и поднялся:
- Конечно. По другому быть просто не может, - и обернулся к Николая, чтобы обнять его. – Рад тебя видеть. Надеюсь, много с собой не взял?
- Нет, - Николай сбросил рюкзак и показал его содержимое. – Как видишь только раскладной ножик, спички, аптечка на всякий случай… А так всё. Ты же сам сказал, что нам всё предоставят по приезду и не нужно заморачиваться.
- Так, по крайней мере, обещал проводник, - и Алексей глянул на часы. – Сейчас должен подойти. 
     Бесконечной вереницей тянулись вспять уходящие минуты, безмятежно уводя за горизонт вялое солнце. Этот день отождествлялся с логичным завершением затхлой мирской жизни и уносил с собой все общественные предрассудки, стереотипы и страхи, открывая дорогу поистине новому, а главное внутренним переменам. Более всех это понимал Николай и твёрдо полагал, что с пересечением воспрещённой границы жизнь его изменится целиком и в лучшую сторону. Там он сможет почувствовать себя по-настоящему свободным и вершить свою судьбу независимо от кого-либо. Алексей смотрел вперёд приземлённым взглядом и для него это смертельное и угрожающее пространство являлось всего лишь вытянутой полоской в полторы сотни километров, которую его натура обязалась преодолеть. Ему вовсе были чужды подобного рода умозаключения о начале другого жизненного этапа и совершенно не приходило в голову что-то менять в характере. Он свято надеялся возродить ту счастливую пору и воссоединиться с семьёй. 
      Слишком затянувшееся ожидание оказалось скоропостижно прервано по вине прибывшего гида, назвавшегося Егором, который вежливо поприветствовал клиентов и внимательно проверил деньги, но действовал согласно договорённостям. Удостоверившись в храбрости и решительности своих подопечных, он попытался отговорить их от затеянного: 
- Ребят, предупреждаю, вы точно хотите туда? Во-первых, это незаконно и могут возникнуть в будущем проблемы с властями. Во-вторых, там не зоопарк, и смерть подстерегает на каждом шагу. Вы можете вообще сдохнуть и это станет вашей могилой. Вы уверены, что хотите пойти?
- Да, разумеется, - ответили хором друзья. – Ну, когда начинаем?
- Раз уверены, то следуйте за мной. 
      Группа двинулась вслед за ним и достигло огромного поля, за которым располагался плотный лесной массив. Солнце уже почти полностью скрылось от людских глаз и освободило местность для того, чтобы её поглотила наступающая тень, которая своевременно укрыла под собой подозрительные физиономии, шагающие к запретной границе. Однако было нужно преодолеть не только громадное поле, а сколько усиленные патрули охраняющих пограничников и не попасть в спектр яркого луча прожектора, освящающего подконтрольный участок с вышек. Благо трава на этой равнине с два месяца лета проросла высокая и здесь её никто не косил, отчего она явилась прекрасной и надёжной маскировкой, под покровом которой путники смогли раствориться в зарослях. 
      Алексей и Николай с точностью выполняли все указания: когда нужно пригибались, когда нужно останавливались. Правом на ошибку они не обладали. Изредка проходящий мимо озаряющий диск, не спеша выискивающий в густых дебрях очередных преступников и врагов правопорядка, точно голодный хищник, неумолимо ввергла их в пучину леденящего страха. Но их подтачивал вдохновляющий тезис: “Важно не попасться на глаза сейчас, а после уже можно будет окончательно забыть о боязни угодить в лапы правосудия. За периметром их точно никто искать не станет.” 
      Под жутким давлением нервного напряжения время проносилось незаметно. Не успела команда опомниться, как остались позади те несколько километров необъятного поля. Эта своеобразная нейтральная полоса теперь навсегда их отделяла от привычного и стабильного существования. Никто из них нисколько не печалился и сожалел об ушедшем жизненном промежутке, по-своему наполненным невзгодами и радостями. И всё же настолько он был ими ненавидим и осточертел в высшей степени, оттого дальнейшее пребывание в нём представлялось бесперспективной мукой. Трата времени на застойный и заученный алгоритм действий не вызывала и капли скорби по изжившему себя миропорядку. Под влиянием этих размышлений и выводов Николай и Алексей отпускали надоевшее прошлое с высочайшей отрадой.