Будильник едва не вцепился в ухо, заорал тонким писклявым голосом. Я не глядя махнул рукой. Существо отскочило, затрезвонил сильнее. Прекрасный насыщенный мир сновидений благодаря этому ужасному, но все твердят – полезному, изобретению рода людского – будь моя воля, всех бы изобретателей под корень, разломился, я, как птенец ломает скорлупу, с трудом выбирался из сна.
Рука знает что делать, ищет на тумбочке мерзкое чудовище, а то скачет, дразнится, наконец пальцы коснулись холодного металла. Истошно вереща будильник кувыркнулся в дальний угол комнаты, где и продолжил гнусности и мерзости, ну а как ещё назвать его поведение?
Это изобретатель Креазовский с почтением относится ко всем гениям прошлого и современности. У него календарь с именами всех великих и датами всяких открытий. А я человек простой, не знаю того, кто изобрёл интернет, кому крепко жать лапу и всячески благодарить за ноутбук, стиральную машину с кучей программ для разного – оно и правда отличается? – белья, умный холодильник, микроволновку и цифровик. Креазовский пусть, фанатики все немного не там, а я не знаю, и знать не хочу.
Филинд Креазовский. Мечтатель, как и большинство населения планеты Земля, однако его мечты реальны: талант, мегамозг, сверхмозг и уникум, он ещё в девятом классе заставлял химичку краснеть, а заслуженный профессор физики прилюдно, под одобрительный смешок класса, признал себя никчёмой.
Чёрт, у Креазовского очень важный опыт в семь утра, я же обещал присутствовать лично. Через две минуты я уже шагал, вдыхая морозность и свежесть, в халате и тапочках к соседнему подъезду. В руке яблоко, требует быстрой смерти, но я, наверно, садист, кусаю с хрустом и помаленьку.
Креазовский открыл, скептически хмыкнул:
- Думал, не придёшь.
- Была бы суббота, не пришёл, - ответил я. – Или воскресенье. А в понедельник с удовольствием.
- Заходи. Кофе, чай не предлагаю, некогда.
Едва закрыл дверь, как в прихожую выскочило бедное кастрированное животное - Барсик. С пузом, резвости нет, я взглянул сочувствующе, но Барсик лишь повертел ухами да понюхал, он скорее освоит программирование, чем выйдет в подъезд.
Креазовский в куртке и штанах, будто собрался покорять Монблан. Лицо худое, чисто выбритое. Рано поседевшие волосы торчком. За стёклами очков в спирали закручиваются галактики, схлопываются звёзды, он напряжён и решителен, словно перед прыжком на другой край Вселенной.
Мои зубы с хрустом оторвали кусок яблока.
- А парашют?
- Не нужен, - резко ответил Фил.
- Пятнадцатый этаж, - напомнил я. – Убьёшься ведь.
Он кивнул, рука подхватила небольшой рюкзак, инноватор в области экспериментальной физики направился вглубь берлоги. У него четыре просторные комнаты, одна больше другой. Свободная планировка, о которой я мечтаю даже во сне.
Вытянутый коридорчик упёрся в дверь туалета. В комнату налево дверь плотно закрыта, лишь тонкая полоска света в самом низу. Справа тянет резким запахом, острым, как ножом по стеклу, чувствуется разреженность воздуха и привкус металлических опилок.
Он прошёл направо, я следом, как турист, в халате и тапочках. В центре небольшой комнаты громоздится непонятное угловатое устройство. На меня недобро уставились маленькие и большие рычажки, холодным синим мигают панельки, едва слышно потрескивает. Креазовский запрыгнул в центр чудовища, там оказывается кресло, грозно велел:
- За порог не суйся… Опасно.
Он оказался между двумя направленными друг в друга излучателями. Я спросил, стараясь держать голос спокойным:
- И куда собрался? Постой, постой… это не машина времени?
- Путешествовать во времени нельзя, - отмахнулся он, - как бы не хотелось. Некоторые законы нашей Вселенной, я повторю – нашей, обойти невозможно.
- А… понятно. Выдумки фантастов, значит.
- Не совсем, попытки были… безрезультатные.
Я даже забыл про яблоко.
- Тогда что?
Его голос загорелся, проскользнули безумные нотки. Как и великое большинство, я твёрдо был уверен, что всё в мире делается ради политической выгоды. Затем пришло озарение мира денег, и мною всё объяснялось экономикой. Вдохновлённый трудами психологов, чуть позже я без труда мог любой человеческий поступок объяснить сексуальными мотивами или желанием выжить. Но Креазовский как-то сказал, что предки на деревянных плотах пересекли морские просторы, используя заросли водорослей вдоль побережий континентов. Как-то сумели в Австралию. Что ими двигало?
- Есть и другие миры, другие Вселенные!
- Да, ну, брехня, - не задумываясь сказал я, поправился: - В смысле, конечно, есть. Но ты с помощью вот этого собрался? А где мощные установки, лазеры, целый комплекс лабораторий?
- Ничего не нужно, - заверил он. – Всё здесь.
- У тебя не выйдет, - сказал я с уверенностью прожженного скептика. – Другие миры, надо же…
Он смолчал, а я с лёгкой ухмылкой смотрел на относительно крохотную машину. Креазовский в кресле зажат между двумя излучателями. Справа и слева панельки, он торопливо тыкает кнопки, машина ожила, к излучателям прозрачными трубками хлынула светящаяся жидкость.
- Зачем тебе? – выдал я последний аргумент. – Почему не сидится дома? Зачем вообще куда-то?.. Ты хоть знаешь, что тебя там ждёт?
Он посмотрел на меня, как взрослый человек на несмышлёного ребёнка, скупо улыбнулся:
- Знаешь, в чём отличия тебя и моего кота?
- Ну.
- Он не хотел себя кастрировать.
Креазовский улыбнулся на прощание. Больше я не видел его таким.
Мощным горячим свечением вспыхнули излучатели. Два тонких луча ударили в друга, на мгновение в комнате потемнело и… можно сколько угодно хмыкать и чесать затылок – ни машины, ни учёного.

В гостиной длинный шкаф, сплошь забитый старинными книгами. Шесть полок до самого потолка. Книги теснятся, я вытащил толстую энциклопедию, полистал жёлтые хрустящие страницы. От них запах чего-то древнего, таинственного. Словно прикоснулся к другой эпохе. Я поспешно засунул книгу на место, не люблю, когда внутри пробуждаются непонятные чувства, а тех, кто глазеет на пирамиды и сфинксы, полуразрушенные гробницы в амазонских джунглях, как одержимый раскапывает кости древних чудовищ, не понимал, и понимать не стараюсь.
В центре шкафа крохотная модель Земли. Глобус спокойно уместится в рюкзаке, наглядный, заманчивый ровными просторами материков, где всё ровно и гладко, как стол, хотя я прекрасно помню, что значит пройти десять километров в лесу по карте, и как идётся всё это на самом деле, меня не обманешь этой простотой, так что увольте, ползайте, летайте, карабкайтесь сами, я мир посмотрю и на фото.

- А кто будет кормить Барсика? – сказал я вслух.
Креазовский всегда отличался безумием в опытах, а я всегда отличался безумным пофигизмом к его опытам. Даже вот это исчезновение не удивило. Может он в соседнем подъезде очутился, сейчас идёт с недовольной мордой обратно. А может и нет.
Барсик сидит в конце коридорчика, беспокойно вглядывается в комнату. Я подошёл, хотел подхватить, умрёт ведь с голоду…
В комнате возникло тёмное облако. На мгновение посветлело, затем вновь сплошная чернота. Сердце забилось чаще. Вернулся! Знакомые угловатые очертания, два излучателя, как жала у скорпионов, направлены внутрь машины. Ноги сами толкнули в комнату. Чудовищная волна жара ударило в лицо, пахнуло раскалённым железом, гарью. Я закрыл лицо, двигался боком. Там внутри чёрного облака Креазовский, к чёрту себя, он же сгорит, задохнётся…
Дым выедает глаза, горло обожгло, жар опалил в лёгкие. Я отчаянно шарил рукой в черноте, дважды зацепил какие-то выступы, обжегся, пальцы коснулись шероховатого, сжались. Я ухватил второй рукой, там задвигалось, тащить стало легче.
Он вышел из черноты следом за мной. Сгорбившись, до щёма в груди худой, кожа обтянула череп, на меня взглянули глаза мертвеца. Футболка изодрана в клочья, а куртки… где он был?
Я хотел подхватить, и только сейчас заметил, что к груди Креазовский прижимает девушку. Она будто из тёмной воды, а глубоко в груди, словно со дна озера смотришь на солнце, пульсирует комок света. Каждый импульс рождает оранжевую волну, которая постепенно затухает. И её тело вновь кажется тёмным и глубоким. Затем комок света сжимается снова…
Я зачарованно смотрел на чудо в его руках. В моей груди что-то оборвалось, нарушилось. Что за существо? Откуда оно? Где был мой друг столь мало времени, но сделался похожим на узника? Что он видел, что узнал?..
Девушка коротко взглянула на меня, крупная дрожь забила хрупкое тело. Лицо Креазовского страшно перекосило.
- Уйди!.. – заорал он диким голосом. – Уйди!.. Ты пугаешь её!!!
Я поспешно отступил назад, выставил ладони. Креазовский опустился на колени, шептал ей успокаивающе на ушко:
- Всё впорядке, всё хорошо, всё хорошо… Это я, Крий Фил, всё хорошо, не бойся, Эо, не бойся…

С того дня я не находил места. Метался по квартире, галлонами жрал кофе, потому что чай не мог адекватно реагировать на бурю в груди, он сгорал, не успевая дать организму жидкости, а кофе хоть как-то добиралось к желудку.
Центр мира теперь не Солнце, а соседний подъезд. Пятнадцатый этаж, где я найду ответы, где избавлюсь от стада вопросов, что разламывают голову и крючьями раздирают грудь.
Креазовский открыл через неделю. Я обнял, бережно прижал к груди измученное тело. Мы прошли на кухню, где на свету он показался существом из гротов, нелепый в человеческой одежде, забывший, что такое солнце.
- Сколько меня не было? – хрипло спросил он.
- Минут пять, может десять, - ответил я. В правой стороне груди кольнуло.
Он опустился на стул.
- Два года…
- Два? – вырвалось у меня.
- Там другой мир, другие законы. Всё другое…
Дважды в день я перевязывал страшные ожоги на его руках и груди. В больницу отказался, вообще отказался говорить и доверять кому-то. Я набрал нужное в аптеке, набрался знаний в медицине, и тщательно старался не дать умереть и зачахнуть сумасшедшему другу. Говорить о другом мире Креазовский отказывался наотрез, но и дураку ясно, что пришлось несладко, а в нашем мире комфорт и удобство, нельзя резко из худших условий в идеальные, расслабляться нельзя, смертельно опасно.
Я готовил ему, следил за состоянием, но едва чувствовал подходящий момент, спрашивал о другом мире.
В комнату с Эо, вспомнил я имя существа, он не пускал.

- Она боится, - говорил он, - очень боится. Не выходит из комнаты, не отходит от машины.
Я с облегчением наблюдал, как Крий Фил налегает на суп, давится хлебом и мясом, требует добавки. Опасный рубеж, когда много нельзя, успешно преодолён, теперь всё наоборот.
- А тебя страшится, - закончил он.
- Я буду тихий, - с жаром пообещал я, - спокойный. Без резких движений. Даже говорить не буду!
Он покачал головой.
- Нет.
- Всего лишь посмотреть… Ещё раз!
- Нет!
- Тогда расскажи! – потребовал я. – О другом мире. Или хотя бы о том, кто она… Крий!
Он отпихнул пустую тарелку, я мигом зашвырнул пюре, куски зажаренного мяса. У самого слюни до колен, забыл, когда нормально ел сам, но всё потом, потом, сначала узнать.
- Говори! – потребовал я. – Или…
Он перестал жевать, глянул на меня, затем в сторону двери, наверняка прикидывает, успеет ли закрыть проход.
- Ладно… Но я не знаю, не объяснить просто так.
- Давай как можешь.
- Там… там она выглядела по-другому. Совсем иначе. Совсем другая. Я… я даже не знаю как! Они все там другие, все до единого. Но есть законы, фундаментальные, базовые. Как и у нашей Вселенной, так и у другой. Есть законы Перехода. Это я по ходу формулирую… Их пока не обойти. И потому она подчинилась здешним правилам, здесь она девушка…
Как пещерный человек, он обгладывал кость, сдирал куски мяса. За пять недель моими стараниями поправился. Кожа теперь не липнет к черепу, глаза ожили, правда, всё ещё тощий, как рыбья кость, но дело поправимое.
- Путешествовать – надо, - сказал Крий однажды, - обязательно. Никогда не знаешь, что тебя ждёт, что можешь обрести. Брехуны, что уверенно говорят, будто в любом месте одинаковые возможности, а потому нечего рыпаться, строят логические цепочки, доказывая экономическую невыгодность таких переездов… когда-то и я всё мерял деньгами.
- Ты ещё вернёшься? – спросил я. – В тот мир.
- Нет, - ответил Крий просто.
- Почему?
- Я получил намного больше, чем рассчитывал. Рисковать ещё раз… не буду.

Крий отправился в комнату к Эо, я топтался у двери. Но другу верю, потому не зайду. Что-то заставило толкнуть дверь налево, ту самую, в щель между полом которой в тот день я видел свет.
Будто два скорпиона сошлись в середине комнаты. Жала опасно нацелены друг в друга. Машина выглядит новой, прямо сейчас готова прыгать из одного мира в другой. Например, из нашего в тот, где Креазовский нашёл сокровище.
- Тогда вернусь я.
Он как раз выходил из комнаты, глянул с некоторым опасением.
- Всё-таки нашёл…
- Ты не запираешь двери на замок. Отправь меня.
- Ты не знаешь, чего просишь.
- Мне всё равно. Отправь.
- И не подумаю.
- Тогда я сломаю её, - пообещал я. – И ты не…
Он пожал плечами, ответил просто:
- Ломай.
Спал я на диване в гостиной. Свет не выключил, уставился на глобус в центре шкафа и долго смотрел, пока глаза не закрылись сами.

На кухне тепло, уютно. Окно отрезает наш мир от тёмного мира улицы, где падают крупные белые хлопья, а ведь совсем недавно было лето. За окном холодно, а здесь жар от плиты, на сковороде шипят куски мяса, запахи заставляют желудок втайне от кишок подкрадываться к горлу, чтобы первому захватить лакомую добычу.
Креазовский – за полгода поправился, лицу вернулся нормальный цвет, глаза ожили – вошёл сияющий, радостный, как ребёнок в Новый год.
- Знакомься, - сказал он, - Эо.
Она вышла из-за его спины совсем не похожая на ту, из тёмной воды и крохотным пульсирующим солнцем в груди.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - без запинки ответила она лёгким, мелодичным голосом.
И протянула маленькую ладошку насыщенно-жёлтого цвета, как и вся сама. Кожа показалась неестественно горячей, я легонько пожал, Эо показала белые зубки. Волосы у неё короткие, ярко-синие, зелёные глаза смотрят на меня с интересом и страхом одновременно.
- Садись, - велел Крий, она послушно села за стол. А мне пояснил:
- Адаптируется к нашим условиям и законам. У неё есть пульс, прослушиваются ритмы сердца, есть дыхание. Зрение почти как у нас, но видит дальше и лучше.
- Но всё равно будет как у нас, - предположил я.
- Да.
Он подошёл ближе.
- Анализы крови… да, есть кровь, я же говорю, она почти как мы. Анализы удивительны.
- Насколько?
- Никогда не заболеет, - заверил он. – Проверил сотню раз. Отсылал надёжным людям, там подтвердили, а когда… когда трансформация закончится, она сможет рожать. Дети… ты хоть представляешь, что унаследуют дети от такой матери?

Постепенно Эо свыклась, что живёт не в крохотной комнате, а в огромной квартире с четырьмя отдельными комнатами, ванной, туалетом, есть кухня, а за Особой Дверью невероятный, в гугол раз больший мир Радужной планеты. Но сначала Малый Мир Подъезда.
Крий сотню раз повторил, что планета – Земля, Эо упорно твердила о Радужном мире, он сдался, а мне даже нравилось придуманное ею название.
Крий показал Эо Балкон. Теперь она почти жила на Балконе. Он рассказал ей очень много о Цветах. Эо выращивала их с любовью и нежностью, с какой матери не растят детей.
Барсик бродит за ней, вечно суёт морду во всё и вся, показывает, учит, снисходительно ухмыляется, ведь ему в Квартире известен каждый уголок.
А я всё чаще бросаю взгляды на машину Креазовского.

Кассирша недовольно покосилась на крупную деньгу.
- Мельче нету?
Я покачал головой.
- Мне не сдать.
- Уж постарайтесь. Мы не сникерс покупаем.
Бабища едва сползла со стула, заковыляла к подсобке. Помятая и с утра недовольная, ворчливая, с опухшей рожей алкоголички. Улыбающиеся и молоденькие работают в супермаркетах, а мы зашли в ближайший, крохотный, где ассортимент простой, гурманы здесь взвоют и выцарапают себе глаза. Креазовский складывает мясо, курицу, овощи, руки всё делают сами, а мыслями он ясно где.
- Боишься?
Он поймал мой взгляд.
- Честно?.. Да.
- Привыкнет, - успокоил я. - Дома освоилась, освоится и в дороге.
- Для неё всё новое, - сказал он с восхищением. – Она одновременно и боится, и невероятно любопытная. Но всё же боится больше.
На выходе он тормознул, протянул руку. Я пожал сухую твёрдую ладонь изобретателя, что за пять минут этого мира изменил свою жизнь, и разбил вдребезги мои представления обо всём в принципе.
- Спасибо. Без тебя… я бы не справился. Лишь теперь понимаю, как ты выручил.
- Ты знаешь, - напомнил я, - что мне нужно.
Креазовский мгновенно помрачнел.
- Почему? – накинулся я. - Что в этом такого? Что опасного?.. Ну, опасно, согласен. Но сделал ты, сделаю и я!
- Просто забудь, - угрюмо ответил он.
Микропериод оледенения для всего живого закончился. Земля прогревается нарастающим теплом, асфальт уже давно чистый, лишь в тёмных углах, куда солнце достаёт лишь во второй половине дня, ещё застряли горы стремительно отступающего льда и снега.
Словно могучий ледник, наш дом медленно выплывает навстречу. Не смотрю, и так ясно, Креазовский в точности повторяет мой взгляд, что упёрся в балкон пятнадцатого этажа. Там крохотное солнце, синие волосы, я даже слышу её мелодичный голос. Он покосился недовольно, смолчал, затем обронил:
- Заметила… Надо же.
Мы подходим всё ближе. Фигурка на балконе выросла, машет нам рукой. Креазовский помахал в ответ.
- Давно на шашлыки не ездили, - сказал я. – И нам полезно.
- Давно…
Креазовский резко остановился, лицо мгновенно побелело. Пакеты грохнулись на асфальт.
- Нет! – закричал он страшным голосом. – Эо, нет!.. Другой мир! Нельзя, Эо! Нельзя! Другие законы!..
Он сорвался, я выбросил пакет, рванул следом. На бегу бросил взгляд на балкон. Фигурка странно изменилась. Теперь видно не только верхнюю, а всю целиком, Эо машет нам рукой. А затем стремительно заскользила вниз, исчезла на уровне с землёй. Горький ком застрял в горле. Лёгкие остановились.
Добежали в молчании, Крий упал на колени, прижал к груди безжизненное тело. Её лицо в крови, неестественно вывернуты ноги.
- Нельзя, Эо, нельзя… Другой мир, другие законы. Нельзя, нельзя… О, господи, что ты наделала… Зачем, ну зачем ты так?..
Он целовал её в губы, глаза, гладил по волосам. И прижимал, баюкал, как маленького ребёнка. Плечи изобретателя дрожат, трясутся в беззвучных рыданиях. От удара у неё сломались не только ноги, разорвало внутренности, лишь пьяные чудики выживают после таких падений, мордой ломая ветки и кусты деревьев под окнами, а во дворе нашего дома ни одного деревца или кустика, что смягчил бы падение.
Он повернулся с перекошенным лицом, страшным, нечеловеческим. На щеках мокрые дорожки. А я будто камень, не могу шевелиться, не могу думать. Не хочу думать. Минуту смотрели друг на друга, затем Креазовский бережно опустил Эо на землю, поднялся.
- В этом теле она мертва, - сказал он хриплым голосом.
Мои лёгкие заработали снова.
- В этом?
- Да…
- Значит, шанс есть? Там?..
- Да.
Он сорвался, я сел на хвост, крикнул в спину:
- Я с тобой!
Крий смолчал.
Лифта не дождались, пятнадцатый этаж показался одной ступенькой. Креазовский разрыл два шкафа, мне кинул плотные брюки, куртку, сам залез в такие же, набрал воды в бутыли, я подхватил одну, сунул в рюкзак.
- На другой машине, - велел он.
- Не с тобой?
- Нет.
Я остановился.
- Почему?
- Втроём вернуться не сможем.
Что-то мне в его голосе не понравилось.
- Твою настрою. Прыгай в кресло.
Кресло мягкое, удобное, взгляд упёрся в кончик жала-излучателя. Он торопливо набирал команды, тыкал кнопки.
- Вот эта красная кнопка – пуск и запуск. Машина без допнастроек, я их уже сделал, рассчитана на два запуска. Так что ногами не включай, понял?.. Один раз нажмёшь сейчас, другой, когда сядешь обратно. И вообще забудь про неё, и никого и ничего не подпускай к машине, ясно?
- Да, ясно. Конечно, ясно, - торопливо ответил я.
Он отошёл к порогу. Моё сердце брызжет кровью, трепыхается, как птица, пойманная в силки. Или как курица без головы бегает по двору. Не знаю. Мне очень страшно.
Я словил его взгляд.
- Ты точно всё настроил правильно?
- Да, - ответил Креазовский, - я точно настроил всё правильно.
Крий двинулся в сторону своей машины.
- Когда начинать?
- Сейчас, - донёсся его голос. – Окажемся в одном месте!
Палец коснулся гладкой поверхности кнопки. Светящаяся жидкость уже добралась к излучателям, панельки горят синим, машина готова отправить в другой мир. Но послушная, ждёт моего согласия.
В коридоре появился Барсик. Не знаю, что заставило меня слезть, но я поймал кота, сел в машину вместе с ним, лишь затем, зажмурив глаза, тронул кнопку…

Я сижу у основания скелета размером с дом в пять этажей. Рёбра неведомого хренозавра – придумайте название сами, мне глубоко наплевать, что это была за тварь – торчат в светло-зелёное, как вода заросшего озера, небо. Я определённо ненавижу это место. Вокруг, на многие парсеки, бескрайняя каменистая пустыня. А хренозавр, думается мне, сдох не от безделья. Где-то на горизонте ещё одни такие же рёбра, плоский вытянутый череп, длинный – у своего я насчитал пять сотен шагов – хвост.
В черепе я устроил временный лагерь. Ночью малость холодновато, зубы стучат так, что готов кусать рельсы. Ноги сую в рюкзак, а вот под жопу нечего.
Жрать тоже.
Барсик ещё жив, привыкает к новому миру.
В рюкзаке кроме бутыли с водой – я не жадный, ещё осталось – нашёл тетрадь и карандаш с записями учёного.
"Да. Я точно настроил всё правильно".
Где и пишу.
Трижды в день я прокусываю губу, чтобы кровью смочить горло. Воду берегу.
У основания черепа срослись клешнями два скорпиона. Где-то в центре этого мутанта красная кнопка. Машина работает, я в этом не сомневаюсь, и едва тварь внутри меня начинает вопить от боли и холода, вспоминаю удивительное существо из тёмной воды и пульсирующего комка света в груди. Она из этого мира? Почему я не рядом с машиной Креазовского? Где он? Ошибся? Ошибся так, что я в другом мире? Ошибся так, что мы в паре дней друг от друга? Он врал мне?..
Я могу вернуться.
Но если пойду искать Эо, или подобных ей, если поверю Креазовскому и точности расчётов, мне придётся съесть Барсика, потому что в этой грёбаной пустыне, походу, нет и капли воды.