Едва странник вошёл на помосты, раздался голос глашатая, вещавшего с высокой огороженной площадки под навесом. На этой площадке имелись даже кресла с балдахинами, где сидели, по-видимому, очень важные и богатые горожане. – Музыкантов прошу подняться сюда, – кричал глашатай, безо всякого труда перекрывая гул толпы. – Всадников прошу приготовиться к состязанию. «Подумать только, – вдруг как-то отвлечённо подумал странник, – всего второй день я здесь – а сколько грязи увидел... Силсетир, Ильвар, Ридвиг – они родились такими, или их так воспитали? Снаружи прекрасные, а внутри мрак...» Звонкий голос глашатая вырвал его из раздумья – Я приветствую вас, добрые люди на Турнире Всадников в честь весеннего цветения! Сейчас состоится поединок между лучшими из лучших!! Встречайте: перед вами несравненный, на века прославленный, на всю империю первый и единственный... Харзаон, Великий Чёрный Огонь Калиса!!! Под оглушительный рёв трибун четверо дюжих конюхов вывели на арену коня, с трудом справляясь с его мощью и игривым азартом. Почти сразу конь вырвался из их рук и пустился вскачь по арене, оставляя глубокие выроины и борозды на земле. Харзаон был великолепен. Вороной конь без единого светлого пятнышка. Длинная волнистая грива вилась и змеилась, повторяя его движения, а хвост на два локтя волочился бы по земле, скачи конь чуть медленней. Но это ему не грозило: он двигался с неуловимо большей скоростью, чем мог бы любой другой. Он даже не скакал, он метался, стремительно перетекал, опережая взгляд – совсем, как пламя. В хвост и гриву были вплетены невесомые серебристые ленты. – А вот перед вами, – продолжал глашатай, – краса и гордость Калиса – Таори, Золотой Рассвет! На арену вывели второго скакуна, и странник увидел, что Таори достойный соперник вороному Харзаону. Этот конь оказался совсем иным. Если Харзаон тонок и высок, будто выточен из чёрного дерева, то Таори, спокойный и мощный, словно слеплен из золотистой глины. Он переливался на солнце всеми оттенками золота от огненно-рыжего до бледно-кремового. Он двигался совсем по-другому, нежели его соперник. Харзаон вспарывал землю тонкими острыми копытцами, оставляя на ней порезы и шрамы. Таори бесшумно и плавно переступал ногами, его огромные мохнатые копыта почти не оставляли следов. Конь описал по арене несколько кругов мерной, мягкой, тягучей рысью, а затем остановился прямо перед настороженным Харзаоном. Короткий миг оба скакуна стояли без движения, а потом чинно разошлись по разным концам арены. Странник заметил, что на обоих не было никакой сбруи. Глашатай, увидев, что между конями приветствие состоялось, попросил выйти на арену самих всадников. Дьюн вышел первым. С высокой площадки, где сидел странник, было видно лишь что это высокий и широкоплечий человек со светлыми волосами. Одет он был в белое с золотом. Дьюн поклонился толпе и подошёл к своему скакуну. Таори ласково прижался мягкой мордой к его щеке. Странник улыбнулся: «Не я один звериный брат…» Дьюн что-то тихо сказал коню и вскочил ему на спину. Ильвар спрыгнул на арену прямо с высоких помостов, легко приземлившись на ноги, чем вызвал особое одобрение трибун. Он был в той же одежде, в какой странник увидел его в палатке. По бокам висели те же два кнута. Весь его облик выражал всего одно слово: «Я!» Он не стал ни кланяться толпе, ни подходить к коню. Он щёлкнул кнутом по земле и Харзаон сам примчался к нему, замерев от него в двух шагах. Замерев от страха. Ильвар скользнул ему на спину, и глашатай объявил о начале состязаний. – Господин Дьюн, прошу помнить о времени. Не более трёх минут, – напомнил он. – Начинайте! И тут Дьюн запел. Это видно была какая-то известная и всеми любимая песня: люди на трибунах стали подпевать. Однако страннику она не понравилась. Ему стало жутковато от её медленной и негромкой мощи. Я зыка странник не знал, но понял, что этот язык древний и страшный. Такой, что на нём даже не говорят – только поют. Уголком души он ощущал какую-то дрожь, разливавшуюся вместе с музыкой. Это было похоже на трепетание земли под ногами, когда стоишь один в поле, а из-за холма вот-вот выползет огромная вражеская рать, и ты ещё не видишь её, но чувствуешь её шаги и знаешь, что она там – течёт и перекатывается, медленно, густо, неотвратимо. – О чём эта песня? – спросил он стоящего рядом на трибуне человека. Тот прервал пение и ответил: – О боевом походе. Это очень древняя песня. Её пели ещё воины Алого Калиса, когда он повёл их завоёвывать эти земли. Враг был повержен и бежал, тогда Калис велел догнать и перебить остатки вражеского войска. А на месте великого сражения он возвёл город и назвал своим именем. Я бы рассказал тебе ещё, но сейчас они... А! Уже начали... «Вот, значит, как… На месте кровавой бойни», – подумал странник. Всадники тронулись с места, на первый взгляд одновременно, но на самом деле Дьюн делал, что хотел, а Ильвар копировал его. В этом была его задача: не отставая от соперника повторять все его движения, все – и человека и коня. Дьюн и Таори были единым целым, они будто всю жизнь танцевали под звучащий напев. Они оба свободно плыли в медлительной несокрушимой мощи плавных движений, и это была их стихия. Странник заворожено глядел, как синхронно танцуют соперники, даже не на конях, а вместе с ними, как человек перетекает в коня и обратно, как спокойно и с удовольствием мелодия вливается в ритм движений, и как всадники вливаются в мелодию, как легко они держатся на спинах скакунов, без седла, без узды, одними ногами, как руки, свободные ото всего, помогают всадникам почувствовать музыку и друг друга... Великого мастерства и единства с конём требовал этот танец. Странник никак не мог решить, кто лучше, но на исходе второй минуты, он стал замечать, что Харзаону долго не выдержать медленный и размеренный ритм, что Ильвар с огромным трудом сдерживает его огненный нрав. В их движениях нет ни музыки, ни плавности, которыми так и дышал танец Дьюна и Таори, а лишь скованность и сосредоточенность. И вот, наконец, Харзаон не выдержал и стремительно мотнул в сторону головой, рассекая тягучий танец, как нож вспарывает натянутую шёлковую тряпицу, и та бессильно опадает парой лоскутов. Так и танец распался. Красивое лицо Ильвара исказилось от злобы и досады. Песня стихла, Дьюн на Таори, не останавливаясь, всё той же мерной рысью покинул арену. Ильвар последовал за ним, едва унимая бешеный галоп Харзаона... ...Свист кнута не был слышен в рокоте тысяч голосов, но странник всё же уловил, как кричит от боли вороной конь. Во втором выходе вёл Ильвар. Он решил танцевать без музыки, но отбивал быстрый, чёткий и напряжённый ритм обоими кнутами о землю по двум сторонам от себя, иногда добавляя резкие выкрики. Это был танец огня – стремительный, смертельный и завораживающе красивый. У Дьюна кнутов не было, но движения рук он с точностью повторял, заменяя удар щелчком пальцев. Он без особых сложностей продержал ритм вслед за буйным Харзаоном до самого конца. Рисунок следов на земле словно копировал сам себя. Но эту дикую пляску победил Ильвар, потому что в искусстве полыхать пламени нет равных, а Харзаон – воплощённое пламя. После бешеного танца Таори выглядел немного уставшим, а Харзаон лишь раззадорился и снова рвался в пляску. Решено было сделать перерыв перед последним выходом – чтобы дать отдых одному коню и утихомирить второго. В этом перерыве к страннику подошёл глашатай и напомнил, что сейчас надо будет играть. – Я играю на флейте, почтенный, а это не очень громко, – предупредил странник. – Они услышат, – уверил его глашатай. – А что играть? – спросил странник. – Что сам выберешь, то и играй. Перерыв закончился, и всадники снова выехали на арену. Глашатай объявил третий выход. Объявил он и странника, причём в таких словах, что тот с досадой покраснел: «Никогда я не был славой империи, и сейчас мне этого не надо...» Все затихли, ожидая музыки. Странник приник губами к флейте и заиграл. Для него это была не просто мелодия. Он говорил через эту музыку, рассказывал людям об их же собственном городе. Поначалу все – и даже всадники – только слушали, пытаясь понять, почему эта мелодия, впервые звучащая в Калисе, так им знакома. Странник показывал им их самих, но они себя не узнавали. Наконец, всадники стряхнули оцепенение и каждый начал свой собственный танец, отличный от танца соперника. Оба по-разному ощущали мелодию, впитывали её и выплёскивали каждый по-своему, облекая в движения. Ритмично, плавно и сильно танцевали Дьюн и Таори. Стремительно и резко перестукивал копытами Харзаон, отбивая два удара за один такт. Странник играл долго – так много всего он хотел рассказать. Но потом увидел, что его не понимают, и завершил мелодию на высокой пронзительной ноте. Оба соперника выдали эффектную концовку танца. Дьюн совершенно слился со спиной и шеей преклонившего передние ноги Таори. Они вдвоём напоминали глинистый валун. Харзаон взвился на дыбы и замер, а Ильвар схлестнул кнуты вместе, оплетя один другим, перед головой коня. Получившаяся верёвка, оба конца которой были в руках Ильвара, легла на шею скакуна, и Ильвар, держась за неё, почти горизонтально откинулся назад, далеко запрокинув голову. Трибуны встретили этот трюк восторженным рёвом, а Ильвар глядел на них, перевёрнутых в его глазах вверх ногами, и победно хохотал. И тут… ...Он, ещё даже не успев оборвать смех, неожиданно соскользнул и грохнулся оземь. По толпе прокатился вздох, и всё затихло. А потом трибуны наполнились гулом, обсуждая произошедшее. Дьюн победил. Победитель выглядел раздосадованным: не такой победы он добивался. Таори тяжело дышал, пот ручьями стекал по его бокам – он отдал все свои силы, оставив лишь немного на то, чтобы доплестись до выхода с арены. Харзаон почувствовал, что хозяин слез с него, и с радостным ржанием бросился скакать по арене. «Для него это радость», – мелькнула и пропала в голове странника быстрая мысль. А Ильвар с трудом поднявшись на ноги, изумлённо уставился на кнуты, а потом отшвырнул их прочь, яростно выругавшись. Трибуны с готовностью разразились свистом и улюлюканьем, с жадным удовольствием поднимая своего фаворита на смех. Тот поспешил убраться восвояси, оставив своего коня победителю и напрочь забыв о кнутах. Так они и остались лежать на земле, никому не нужные. Кнуты, которые расплелись оттого, что были влажными от крови Харзаона… Покинув арену, странник застал такую сцену: Дьюн достал нож и потянулся к горлу Таори, а тот доверчиво подставил шею, думая, что хозяин приласкает его. – Стой!.. Остановись!!! – заорал странник и бросился к Дьюну. Победитель Турнира вопросительно вскинул золотистые брови и окинул странника изучающим взглядом светло-карих глаз, странно похожих на глаза Ильвара. – Что такое? Это ещё кто? – Я гость от Братства странников, – быстро проговорил он привычную фразу. – Зачем ты делаешь это? Дьюн пожал плечами: – А на что он мне? Харзаон переходит в мои руки. Таори, по сравнению с ним, что такса перед матёрым волчарой. Таори не нужен мне. Странник вспомнил, как ласкался к нему Таори. «Выходит, ты ему брат только до той поры пока он нужен тебе!..» – Неужто ты даже из благодарности не оставишь его жить? – А за что мне быть ему благодарным? – За дружбу, за верность, – сказал странник немного удивлённым голосом. Дьюн рассмеялся, и странника передёрнуло от этого смеха. – Нашёл за что благодарить! Быть верным мне это его обязанность. – Тогда за победу, – произнёс странник, с трудом скрывая омерзение. – Будь благодарен ему за победу. – Это не я победил. Это Ильвар проиграл. А между скакунами – победил Харзаон. Да и вообще – победа это удача, а не достижение. А удача, сам знаешь, она что погода. Можно благодарить её – но не за неё. Час назад она была у Ильвара, теперь она у меня, а завтра... Впрочем, завтра она тоже будет у меня. Странник тоскливо прикрыл глаза. «Дьюн такой же, как и все в этом городе. Убеждён в себе и беспредельно предан своей жестокости. Мне его не убедить. Хотя…» – Если Таори тебе не нужен, отдай его мне, – попросил странник. – Он слишком дорого стоит. – И ты готов его убить? Такого дорогого? – Я волен делать с ним что мне вздумается. Так тебе есть, что предложить мне? Если нет – уйди, не занимай моё время. – У стражи на Восточных воротах хранится мой охотничий нож. Это прекрасная дорогая вещь. На торгу она стоила бы примерно столько же, сколько твой конь. Дьюн пожевал губами. – Хорошо, – сказал он и убрал кинжал в ножны. – Завтра приходи со своим ножом, обменяемся. И смотри, чтобы он того стоил. Надувательства я не терплю. Меня можно найти во дворце. Странник распростился с Дьюном и пошёл назад в город. Солнце поливало землю полупрозрачной закатной дымкой, озолотив и без того золотой город. На небе соткалось само собой причудливое кружево из невесомых оранжевых перьев. Было тепло и свежо. Люди ручейками тянулись с трибун к воротам Калиса, обмениваясь впечатлениями Турнира. Всех охватило то состояние весёлой и довольной усталости, которое обычно бывает после удавшегося праздника. И только странника оно не затронуло. Он шёл мрачный и перебирал в голове такие же мрачные мысли. «Вот так. Вот так всё просто... Какая страшная и обидная судьба, дать выжать из себя последнюю выгоду, и быть отброшенным за негодностью… Какая мерзость! До чего же тяжело покупать такой товар!.. Да ещё и отдать за него искреннюю благодарность хорошего человека, которую у меня нет права продавать. А приходиться, иначе ведь не спасти… А Ильвар... Чихран, глупый, сказал, что Ильвар животных любит. Да он себя одного только и любит. А животных – так только тех, что его слушаются, и только потому, что этим они тешат его самолюбие. Если бы Харзаон не перешёл к победителю, Ильвар без колебаний перерезал бы ему глотку. Просто за то, что проиграл – на нём. Что же за люди здесь такие?.. Сами себя чуть не за богов почитают, а других продают и предают. Разменивают на свои собственные нужды. И даже не нужды, а прихоти. И что за город, который растит таких детей!.. Может, его кто проклял в древние времена? А если так, то видать было за что – раз действует проклятие-то. Хотя, лучше бы он с землёй сравнялся, этот город, чем жил и рождал жестокие сердца…»
Всадников прошу приготовиться к состязанию. - сомнительно, чтобы глашатай обращался к всадникам. Обычно в таких соревнованиях участников информируют лично - присылают человека с указанием (не с просьбой) занять своё место, и желательно не опаздывая. Подумать только, – вдруг как-то отвлечённо подумал странник, – всего второй день я здесь – а сколько грязи увидел... - как в анекдоте: "- Даже подумать страшно! - сказала женщина и храбро задумалась!" "Подумал" можно заменить на "размышлял", к примеру. А вообще интересно, неужели в других городах он бродил неделями, прежде чем увидел грязь, разврат и богохульство? И это притом, что странник ведь ещё даже не посетил Нижнего города! Там наверняка одни святые окажутся... было видно лишь что это высокий и широкоплечий человек со светлыми волосами - запятая перед "что". Это видно была какая-то известная и всеми любимая песня - "видно" - вводное слово, обособляется запятыми. Я зыка странник не знал, но понял, что этот язык древний и страшный - пробел ночей моих суровых, ошибка странная твоя... как спокойно и с удовольствием мелодия вливается в ритм движений - вроде как про музыку выше не было сказано ни единого слова. Только про песню, которую пели, а не играли. Да и как всё-таки выглядел танец? Впечатлений масса, а описаний ноль. Не могу представить. А Ильвар с трудом поднявшись на ноги, изумлённо уставился на кнуты - запятая перед "с". Быть верным мне это его обязанность. - на этом месте споткнулся... Хорошо бы что-нибудь поставить перед "это". На твоё усмотрение. Странник распростился с Дьюном и пошёл назад в город - читаем у Ожегова: "Распроститься - попрощаться, обычно надолго или навсегда".
Меня немного огорчает несвязность эпизодов повести. Сильно сомневаюсь, что все персонажи, промелькнувшие в остальных главах, неожиданно соберутся вместе в финале. Понятно, что нам пытаются показать город со всех сторон, но как-то всё-таки подозрительно, что странник уже с половиной города успел переговорить и составить о каждом своё мнение. И это ведь всего на второй день пребывания в Калисе. Вроде как он рассудителен, а всё равно спешит с выводами. Он уже ненавидит этот город, хотя в любом городе можно найти не только зло, но и добро. Ну да ладно... Надеюсь, финал хоть что-то прояснит.
И город. Город Сверкающей Красоты – а что если и он изнутри такой же? Грязный, мрачный, жестокий... Вот, значит, как… На месте кровавой бойни. Пока ты нужен, ты друг и брат. Раз оплошал, и ты товар, ты вещь, и единственное добро, которое ты можешь сделать своим друзьям и братьям – это быть удачно проданным. И ничего другого от тебя никому не нужно, и ты не нужен ни за чем другим. Вот эти три мысли на мой взгляд стоит исключить. Не потому что они плохие, нет. Просто у читателя к тому времени они уже и так сформируются. Это как тавтология получается.
Дарья, это снова я) И снова буду хвалить. Глава выполнена великолепно! Прочел с превеликим удовольствием! Очень удался эмоциональный ряд - очень прочувствованно! Когда был танец с кнутами - вообще, картинка перед глазами стояла - красиво! Очень красиво! Откровенно завидую вашему таланту! Поставил отлично, мог бы поставить больше - поставил бы, но выше пяти баллов тут нет
Творите - с радостью буду читать ваши новые произведения!
0
"Подумал" можно заменить на "размышлял", к примеру. А вообще интересно, неужели в других городах он бродил неделями, прежде чем увидел грязь, разврат и богохульство? И это притом, что странник ведь ещё даже не посетил Нижнего города! Там наверняка одни святые окажутся... 
