ПРОЛОГ ​

Пригород Нью-Йорка 1900 год.

Тяжелый и громкий вздох позволил грудной клетке наполниться пыльным и грязным содержимом этого Мира. Все внутренности скрутило судорогой. И ОН зашелся кашлем. Еще немного… еще пару вздохов… и организм привыкнет. Так всегда происходило. ОН не в первый раз посещал этот Мир по своим прямым обязанностям… Но быть изгнанным… в эту помойку, куда всегда отсылали самые гнилые души? Этот Мир был худшим наказанием, нежели смерть. Только одно осознание заставило ЕГО сжать пальцы так сильно, что ногти нещадно стали разрывать огрубевшую кожу. 

Никто не смеет ЕГО предавать. Никто не смеет жить после предательства. И ОН никому и никогда не давал второго шанса. И впредь ничего менять не собирается. Месть будет жестокой. 

Слишком опрометчиво они поступили, отправив ЕГО сюда, в этот Мир, который был ЕМУ слишком хорошо знаком. ОН, как никто другой знал все возможные лазейки. ОН сам наказывал всех тех, кто пытался к ним приблизиться. И ОН знает, как умело воспользоваться одной из них. А для этого ЕМУ необходимо найти ее…

Нью-Йорк. Приблизительно 1980 год.
Анелли Сквайер

Какие мысли должны быть у человека, которого держат за горло? О чем нужно думать, понимая, что, возможно, это твои последние секунды? Как работает этот фильтр, который пытается в последний миг подкинуть воображению самые… значимые события в твоей жизни? Кажется, прошла всего секунда, а перед глазами успел промелькнуть мой выпускной в школе, на котором я впервые попробовала покурить что–то запрещенное. А вот Майкл… и его машина… стоп, почему я должна вспоминать свой первый раз? Он не был столь прекрасным, чтобы сейчас думать о нем. Лучше подумаю про… а про что собственно думать? Разве имеет смысл тешить себя иллюзиями, что моя жизнь прошла не зря? Нет в ней ничего такого, после чего я могла бы с чувством выполненного долга подумать: «Ну, теперь и умирать не страшно».

Как вообще могут появиться в голове такие мысли? Разве может человек в здравом уме осознать и принять тот факт, что все сейчас закончится? Да ведь я еще не жила… совсем не жила. Я не хочу умирать. Я еще… да боже мой, я вообще еще ничего не сделала в своей жизни. Еще слишком мало восходов мне удалось лицезреть, я не успела по–настоящему в полной мере вкусить блаженство от причуд погоды. Почему только сейчас мне становится очевидным, что нет ничего прекрасней, когда твоя обувь хлюпает от насквозь промокших носков, а саму тебя пробирает мерзкий моросящий ветер? Особенно, когда после этого следует теплая уютная квартира с ароматными печеньями на кухне?

Да я была бы рада каждый день попадать в пургу, когда приходится бороться со снегопадом и, словно первопроходец, пробивать себе дорогу к месту назначения. Я готова просыпаться по первому требованию будильника и завтракать чем–нибудь полезным. Только… только был бы у меня шанс насладиться этим всем… еще раз.
Должно быть, мой мозг таки решил, что теперь можно перейти к стадии полного отчаяния и пустил из глаз поток горьких слез.

Как можно быть такой глупой? В газетах сейчас только и пестрят заголовки о том, как опасно жить в наше время, а тем более сокращать в одиночку дорогу до дому. Подумаешь, лишние полчаса по освещенной местности… полчаса… Это моя расплата за лень, длинной в полчаса. Это так печально.
– Тссс… – ласкающее убаюкивающее шипение, заставившее меня выдать новые ручейки на моих щеках.

Что он этим хотел сказать? Что убьет меня быстро и безболезненно? К дьяволу, я в любом случае не хочу умирать! Никаким образом.
Резкая боль в руке, заставила меня содрогнуться, словно бы через меня пустили разряд. Кажется, в процессе моих попыток побега, я на что–то напоролась. И результат таких неосторожных действий – окровавленные пальцы и резкая болезненность где–то выше запястья.
Мне не хотелось смотреть в лицо своему убийце, но его странная заинтересованность моей окровавленной конечностью, послужила проецированию не очень хороших мыслей. Сквозь жидкую и соленую пелену, я могу поклясться, что рассмотрела злобный блеск в его глазах. И под злобным блеском я имею в виду буквальное преображение его глаз. Они покраснели…
– Пожалуйста… – еле пошевелила я губами, понимая, что его рука на моем горле начинает сжиматься.

Но моя мольба его, похоже, позабавила. С губ мучителя сорвалось что–то наподобие смешка.

Какое–то время человек рассматривал мои пальцы, запачканные кровью. Но следующее действие привело меня в полное недоумение. Как–то бережно и с осторожностью, мужчина, одним движением языка, слизал каплю крови с мизинца. Какие только мысли сейчас не пролетали у меня в голове. Если я раньше считала его маньяком–убийцей, то сейчас я с ужасом ожидала, что он каннибал, который может запросто устроить питательный ужин.
– Какой сладостный вкус… – растягивал мужчина каждое слово. Далее последовала какая–то мучительная тишина, когда не ведаешь, что же произойдет в следующую секунду. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он снова заговорил. – Приятно познакомиться… Анелли… Сквайер…

Мое имя отозвалось у меня в голове, словно эхо… Мое имя? Откуда ему известно мое имя? Откуда он меня знает? Неужели все эти события, на самом деле чей–то продуманный до мелочи ход?

Губы убийцы, запачканные кровью, тронула какая–то самодовольная улыбка. На секунду мне показалось, что его клыки были несколько длиннее, нежели зубы нормального человека.
А в следующее мгновение я почувствовала необъяснимое чувство, схожее с тем, когда проваливаешься в сон.

Я уже не видела ничего… не видела этого жестокого лица. В глаза резко ударил яркий свет. Я оказалась в очень светлом помещении… и рядом стояла женщина… перед зеркалом… очень красивая женщина. Мама? Она очень похожа на мою мать… и она была в красивом розовом платье… свадебном. Она стояла перед зеркалом, и, казалось, ей что–то не нравилось. Она нервничала… И я тоже почувствовала это. Это состояние мне было хорошо знакомо. Оно часто посещает меня, когда вроде все идет хорошо, по плану. А меня начинает раздражать какая–нибудь незначительная мелочь… Вмиг эта картина расплылась, словно разволнованная гладь воды. Теперь эта женщина была не одна. С ней стоял красивый мужчина. Он с такой небывалой нежностью обнимает ее… Это я? Это я! Но только я тут старше! Они, вернее мы, улыбались и, похоже, были безмерно счастливы. Я чувствовала это счастье… оно начало меня переполнять. Мне хотелось улыбаться… смеяться… прыгать… неважно, но хотелось как–то продемонстрировать то, что сейчас у меня на душе…

Следующая картинка заставила меня трепетать еще больше. Теперь я чувствовала какое–то неизвестное мне чувство…. Какую–то любовь… не ту, что я питала к этому мужчине… это было что–то иное. Перед глазами по–прежнему были мы, но я изменилась. На килограмм так десять. У меня был огромный живот, а мужчина его ласково гладил и целовал. На руках у меня устроилась моя любимая кошечка – Маркиза. Я нежно теребила ее мягкую шерстку, а та взамен напевала свое любимое мурчание, то и дело, поглядывала на меня своими разноцветными глазами. Кажется, я рассказывала ей, что скоро ее кое–кто будет тянуть за хвост и проверять на прочность ее забавные усики. Я беременна? Да! Я беременна! Я чувствовала непередаваемое счастье. Но в следующее мгновение была боль… адская… сильная… я слышала, свой крик. Кричала, просила кого–то, чтобы он не делал так сильно больно… просила, чтобы эта боль скорее прекратилась, а в ответ лишь какие–то наставления, вроде тех, как надо правильно дышать и тужиться. Кресло… инструменты… люди в белых халатах… Это роды? Я чувствовала собственные роды? Мне хотелось кричать, кричать… а дальше… была темнота… просто темнота… и больше ничего… Это длилось недолго, вскоре перед глазами снова возник он… Но его лицо улыбнулось. Он не смотрел на меня так, словно бы хотел убить… Он выглядел… счастливым?
– Тебе повезло… – выдавил тот, отпуская мое горло, – ты будешь жить.