Ключ (само-самое начало) Степень критики: Всяко-разно
Короткое описание: Два музыканта-лизардхумана, Внутренний и Внешний миры.
Он был крепко пьян. За ночь мы не раз перекатились из бара в бар, не одна стойка подслушала наши споры до крика, впитывая их, как и разлитое спиртное. Сколько же окропили, этих стоек? В «Рине» пили пиво, в «Прайде» - бордовое до густоты вино. Кажется… Или фирменный коктейль? По крайней мере, вкус у него оказался тоже густым и бордовым. Потом… что же мы пили? В каком из кабаков мой друг таскал за грудки назойливого журналистишку? Я их еле разнял, ха-ха! Ведь товарищ мой всегда в преимуществе, такова его природа, и дело не в скорости или умении. Он охотлив до драк, когда задевают его личное пространство. Где же это случилось? В «Акме» или в «Таттри»? И были ли мы там вообще? Все что помню, дверные колокольчики. Тилим – вход, тилим – выход. Блинь – новая дверь, бллиннь – прощайте, мы ушли. В концовке, они бренькают все разом, записавшись на подкорку. И свист – тонкий такой, противный, нарастающий от бокала к бокалу. Сколько же их было, этих бокалов? Хм… Так или иначе, по моему внутреннему распорядку близится уже тридцать третий час неизменно хмурой ночи – темной и седой одновременно, заиндевевшей в горчащем тумане, будто в дыхании еще сотни выпивох. Обледенело долгой. Растянуто хмельной. А Кей всё также был крепко пьян. И я не мог рассмотреть, ровно ли тот сидит, а может быть вповалку, искрится ли в его глазах алкогольная эйфория, или же там мутная, пустая чернота. Я почти забыл, как выглядит мой собутыльник и друг – на кресле только воздух колебался в радужных искажениях, как масляное пятно на воде.
Но пальцы – они то и дело тянутся из этого пятна. Тонкие, узловатые. Настолько длинные, словно не сгибаются в суставах. Слышатся глотки, и вот стакан уже наполовину прозрачен. Как сам Кей, сквозь него мне видна резная столешница с цветными фигурками на ней – красивыми безделушками, что радуют глаз и собирают тонны пыли. У стола резные ножки, но их заслоняет спинка кресла, а узор с нее как бы перебирается на стены – такие же монохромные, узорчатые. Полоски, трайблы – всё двоится, я ведь тоже нетрезв. У Кея по десять пальцев на каждой лапе. Мне смешно. - У тебя все лапы в пальцах. - Угу, - булькает Кей в стакан. Хотя порой кажется, что их действительно по десять. Кей отставляет спиртное, немного расплескивая через край ото рта до подноса – этакая дорожка из капель. Касается струн оитары, и те отзываются без промедления.
Звук, поначалу низкий и округлый, вдруг разгоняется как состав, я уже слышу перестуки, в них гудящие сигналы, а вместо пальцев – очумелый маятник. Вместо сумасшедших пальцев. Потом стон, как если бы колеса задели по живому, долгий плач на фоне треугольных всплесков – иголок, втыкающихся в пространство подвала. Оитара дрожит, радужно-масляный Кей растекается по ее S-образной дуге, по ее расчерченным световыми полосками струнам. Тремор, трепет, визг. Ломаный и в тоже время идеальный ритм. Сбивчивое дыхание – моё и Кея. Как бы хорошо я не играл, но и вправду здорово запыхался. Только зря мучал свою детку, сейчас мне его не догнать, пока не выдохнется, не иссякнет, не вольет в себя очередную дозу, чтобы заправиться для нового рывка. И чем больше будет глотков и рывков, тем истеричнее темп и лучше игра. Поэтому я утверждаю – Кей пьян. Просто в усмерть.
Вжуюююх! Звук виснет в воздухе, струны еще вибрируют, но мой друг уже встряхивает лапы. Когти у него короткие, выкрашенные темно-синим. У меня серебристый лак. Напоследок я выдаю нойз. Безусловно шедевральный! - Има, има, - с улыбкой в голосе Кей прицокивает языком. Слова сплетаются друг с другом, у него выходит «Имамима»,- порой мне кажется, что ты можешь всё. Мне бы так. - Мне бы так! – передразниваю друга. Кто-бы говорил! Конечно, я тоже не без талантов, все лизардхуманы рождаются со способностями, но у Кея их просто масса. Как само собой разумеющееся – оитарная игра, а вот невидимость! Как у него выходит? Сколько бы раз он меня не учил – об стену горох. «Плюнь, – отфыркивался, чувствуя мое недовольство. - Тебе-то зачем?» «А тебе?» - я хмурился еще сильнее. «Мне нормально, – говорил Кей. - Не люблю, когда смотрят в душу». Он невидим всегда, и со мной тоже, только на редких лайвах пелена спадает. Кей становится прежним, таким как до… но это плохие воспоминания. И, в конце концов, пропускать звучание неодушевленных вещей через оитару, изменяя его в корне – несомненный талант! Подключаю любой предмет силой мысли. А еще у меня есть рог – гладкий, длиннющий, этакая костяная маска на морде. Ни у кого нет, а у меня есть! Хотя иногда он доставляет неудобство, но я… э-э-э… такой, отличный от других. Отличный во всех отношениях! - Ты так считаешь? – спрашиваю то ли у Кея, то ли у собственных мыслей. Мой друг в то же время открывает бутылку вина, не расслышав за хлопком. Хотя, может быть, это спиртное до краев затопило его уши. С мыслями сложнее – они не могут заткнуться, на любой вопрос в голове сразу же несколько ответов, а пока выбираешь правильный, вероятно набредешь на еще какие-либо вопросы. И пошло-поехало. Вообще-то я люблю посидеть подумать, особенно на пьяную голову. Например, почему в огромном доме под себя оборудовал подвал? Наверно потому, что наверху свет, а если свет, то возникает ощущение всеобщего присутствия. А тут полумрак, и кажется, что один в целом Внутреннем мире. Так и Кей говорит. Это моя своя собственная ниша со всеми статуэтками дудящих кроликов и абстрактными картинами, которые есть, но как бы их и нет – все прячется за тенями. И Кея словно нет, с ним порой просто хорошо молчать. Но, когда он приходит, я все же зажигаю несколько бра-канделябров, предполагая, что ему так уютней. Или нет? - Может, выключим лампы? - Как-то все равно, - стакан вновь исчезает в радужном пятне и снова возвращается полупустым, уронив по пути несколько капель золотистого напитка. Могу поклясться - Кей передернул плечами. Его постоянно что-то бесит, и мне это не нравится. И играет он так, как будто весь мир против него. Весь в целом уравновешенный Внутренний мир. Ночи здесь долгие, чтобы выспаться. Дни под оранжевым светилом позволяют не устать. И если размышлять о нишах, тут всё состоит из них – личных и не очень. Ниша улицы, ниша бара. Ниши домов. Ты переходишь из одной в другую, чувствуя себя везде по-свойски. А Кею словно некуда приткнутся. Будто его так и манит Внешний мир. Мне рассказывали, что во Внешнем мире постоянно воюют. За деньги, за любовь, неважно за что. Но память там коротка и тонка, как оборванный волосок. Начинается новое сражение – все забывают старые потери. Внутренний же грешит долгой памятью. В относительном спокойствии только что и дело – помнить. Сердце порой не выдерживает, тогда начинают помнить о тебе. Я там не был. И тот, кто рассказывал, тоже. Только сильные духом могут выбрать Внешний мир, дороги туда нет, но некоторые все равно уходят, превращая память о себе в вечный культ. Их называют Потерянными.
Среди нас был один такой. Он сделал выбор и больше не вернулся. Иногда мы поднимаем бокалы, желая ему лучшей жизни. - Он молодец, решился, - говорит кто-то. - Дааа. – протягивает другой. – Ну, за него! И мы пьем, но каждый украдкой глядит на соседа, словно выспрашивая: «А ты случайно туда не собрался?» И долго буравит взглядом, чтобы вовремя поймать момент, не дать уйти. Эти взгляды я ловлю и на себе, мы все присматриваем друг за другом. У Кея были самые глубокие глаза. И самые печальные. А потом он убрался в невидимость. Может быть, это его ниша? Может быть, ему тоже не нравится свет? Оранжевый свет дня. Рыжий, как волосы Кея.
Я смотрю на него, но вижу лишь оитару на невидимых коленях и пыльные фигурки на столе с резными ножками. Какого сейчас цвета твои волосы, Кей? - Какого цвета твои волосы? - Черные, - бурчит он. Так бывает: спрашиваешь, чтобы просто увериться – ничего не изменилось, а брошенный как бы невзначай ответ разве что не взрывает голову. Или в мозгу заводится пчелиный рой, жужжит и рвется наружу расспросами, но понимаешь, что если тронешь хоть одну пчелу, они все будут беспощадно жалить. Тогда я решил просто вообразить Кея: очень худым, блестящим изумрудной зеленью – как и я. Представить его неправильной формы, но аккуратное, чуть горбоносое лицо – в отличие от меня. Рот, готовый в любую минуту растянуться в улыбке. Одежду немыслимых фасонов и цветов, побрякушки - мальчика, не мужа, – что говорить, я сам частенько грешу подобным. Все это со страшной силой ему шло. А в завершение - торчащие во все стороны лохмы. Рыжие. Черным я так его и не увидел.
Когда встряхнулся, оказалось, что успел закрыть глаза. Даже задремать, развалившись в мягком кресле. Кей что-то тихо наигрывал, шептал – может, напевал. Хотя скорее, разговаривал с оитарой, но лапа то и дело срывалась со струн, а инструмент кренился. Вроде бы, Кей засыпал. Я бросил ему подушку, сам опрокинулся, свесив ноголапы через подлокотник. И тут подвал решил понестись каруселью, дикая вертушка занялась на потолке и, сужаясь воронкой, вкрутилась в меня. Затошнило, но встать сил не хватало, лишь только убраться за шоры закрытых век. Рыжий Кей опять предстал передо мной, он шептал, а мне все больше хотелось блевать. Дурацкие слова выскочили сами, на грани прерыва сознания. - И во Внешнем мире так пьют? - Кто? – раздалось с кресла напротив. По-моему, я выругался. Послал подальше Кея и юлу на потолке. Больше глаз не открывал.
RayMеmber,Рэм - спасибо, что уделили отрывку время. Мой ли это в целом стиль? В чем-то да, скорее - нет. Вычурные миры ради вычурности? Скорее, извечная "наркомания")) И да, Lubovs, автор конечно же не знает, что такое реально выпить. Откуда же ему знать) Спасибо, буду работать над этим))
Пытался что-то написать, потом подумал - хрен с ним. Т.е. это неплохо - а когда неплохо - можно оценивать сюжет, мораль, идею - очевидно, что по представленному здесь фрагменту - это принципиально сделать невозможно. Надо читать дальше.
ДАЛЬШЕ ИДЕТ ОЧЕНЬ СУБЪЕКТИВНО. МОЖНО ВООБЩЕ НЕ ЧИТАТЬ. (построено на моих догадках, интуиции и прочей лабуде)
Соглашусь разве что с предыдущими рецензентами, что язык местами перегружен. Проскакивают целые фрагменты предложений. Пытался долго сообразить, от чего это происходит - не совсем вышло. Может быть от того, что с одной стороны повествование идет от первого лица, с другой стороны - оно весьма нагруженное очень спокойными нейтральными эпитетами, касающимися именно что рассуждений. Сложными - литературно-нереалистичными местами.
На мой взгляд, при подобном стиле изложения - у Вас есть риск в какой-то момент сделать произведение невозможно тоскливым из-за излишней эмоциональной размеренности.
Было бы интересно посмотреть на Вашего персонажа - в гневе, радости и так далее. Для сонного состояния нынешний стиль более чем оправдан - а дальше? Это Ваш стиль в принципе? Или это именно для этого фрагмента так?
Но вообще сами метафоры местами интересные. Надо смотреть как дальше будет развиваться эмоциональная карта рассказчика.
Еще хотелось бы сказать совершенно субъективную вещь - может даже опасную своей субъективностью - даже не совсем по фрагменту - а в общем -
не создавайте какие-то совсем вычурные миры ради вычурности. То есть если Вы что-то меняете глобально - лучше, чтобы это отражало какую-то часть идеи рассказа, чувства героев (в момент упоминания) и тд. Иначе это не совсем литература - а канцелярская конструкция мира. Это мне так кажется. Забудьте.
Читать весьма сложно, словно текст как и сами главные герои вусмерть пьян, что, как по мне, добавляет некий шарм. Но читать все-таки сложно. По написания и стиля почему-то вспоминается "страх и ненависть в Лас-Вегасе", хотя там просто ритм повествования весьма быстр, урывист, остер и угловат. Для подобных сцен: пьянки, вечеринки, упарывание по темным улицам - придает атмосферу. Но в будущем такого лучше избегать все же.
Этакий "баш на баш", спасибо) Что есть, то есть - меня не раз обвиняли в трудности языка и некой сумбурности) Будем считать, что я в очередной раз пообещал исправиться))) Насчет бордового до густоты, видно это мое личное восприятие - бордовый цвет для меня густ и чем бордовей, тем гуще. Пожалуй оставлю)
0
