Третьи сутки отряд, потерявший ещё двоих, двигался вперёд. Изнурённые жаждой и зноем, обгоревшие и качающиеся, как пьяные, но поддерживающие друг друга, люди упрямо шагали по раскалённой пустоши. «Если в аду так же, как здесь, то смерти не стоит бояться. Страшна только неизвестность. То, что пройдено уже не вселяет ужас, а призывает к терпению…» - отчего-то посмеивался Али, растягивая потрескавшиеся губы.

  Иногда ему становилось нестерпимо смешно от накатывавших странных мыслей и воспоминаний. Хорошо, что на что-то большее, чем нелепая улыбка, уже не было сил. Иначе его воины могли решить, что их предводитель спятил. «До чего же нелепа жизнь! Умирают ни в чём не повинные люди. Идут на смерть воины за ненавистного им господина. А тот, кто обрекает славных, смелых героев на гибель не только не испытывает к ним элементарной благодарности, но презирает их… Ненависть и злоба, жадность и зависть выжигают души…» Странные путаные мысли роем кружились в его голове. Они тянулись, рвались, повисали неоконченными формулами, склеивались в серый бесформенный сгусток, как старая паутина на смахивающем её венике.

  А раскалённые лучи жгли воспалённую кожу, туманили взгляд. В зловещем мареве преломлялись и плыли неясные очертания каменных глыб, которые как предостерегающие персты торчали среди собственных обломков. Кажется, они вышли на некое подобие старинной мощёной камнем дороги. По её краям стояли скелеты окаменевших от пекла деревьев.

  В первую ночь им сильно повезло: они набрели на разрушенное поселение. И нашли приют на развалинах древней мельницы. В сумерках зловеще поскрипывало, качаясь само по себе чудом сохранившееся колесо над иссохшим руслом, некогда полноводной реки. Не было воды. Зато была пусть и ветхая, но крыша над головой. И пламя костра разгоняло зловещие пустынные тени.

  Но это был последний подарок судьбы. Дальше дорога сворачивала в сторону от намеченной прямой. И они оставили её в стороне. Пересекли сухой колючий кустарник, рассыпавшийся от лёгкого прикосновения. И только потом Али понял, что это некогда было розарием. Кусты ровными рядами покрывали всё поле. Прошли через каменный зловеще звенящий лес. Под ногами хрустели никем не тронутые сломанные ветки.  Выбеленные кости животных и людей густо покрывали овраг за ним. Дальше шла покрытая глубокими трещинами серая от пыли земля, постепенно перешедшая в песок.

  В этих серых от тлена песках потерялось время.

   Они останавливались только в полной темноте и валились на землю или камни – куда придётся. Вслед за испепеляющей жарой, лишь на краткое время, наступала приятная прохлада. Потом ледяное дыхание ночи заставляло трястись от холода так, что зуб на зуб не попадал. Многих озноб не покидал и днём, потому что раны воспалились, и их трясло от лихорадки.

  Али, как и другие испытанные суровой жизнью воины, терпел эту пытку, качался, с трудом передвигая ноги, шёл, шёл и шёл, как в бреду. И даже не сразу отреагировал на то, что не стало рядом оруженосца. Рыцарь повернулся, и увидел, как мальчишка стоит, покачиваясь, и медленно оседает. Он подхватил его.  «Не могу больше…, - прошептал Жак, растрескавшимися с запёкшейся кровью, губами, - лучше убей». «Нет, я обещал твоей матери воспитать из тебя достойного воина. И миссия моя ещё не окончена… держись». Теперь приходилось тащить на себе, обессилевшего ученика.

  Перед мутным взглядом в мареве, исходящем от раскалённой земли, чудились то дворцы с белыми куполами, то оазис с шелестом деревьев и журчанием ручьёв, слышалось пение райских птиц. А в одно из мгновений, Али увидел свою мать. Она стояла на городской стене и, вглядываясь вдаль, повторяла: «Али, Алишек, родной мой, потерпи ещё милый. Совсем немного осталось. Я жду тебя, сынок!»  Эти слова прозвучали так явственно, что даже немного прояснилось в голове. Сколько же они не виделись? Год, два или три? Он помнил её иссиня чёрные густые волосы, которые укладывали тугой косой на голове виде короны. Ему всегда казалось, что она никогда не постареет. Но последнее письмо, написанное рукой камеристки, а не её, сильно взволновало. И уже в который раз пообещал себе обязательно навестить леди Вирт, как только представится возможность. А вот теперь…

  В сумерках уходящего дня отряд набрёл на древнее кладбище. Всё вокруг было покрыто толстым ковром пыли. Идущий чуть впереди богатырь Сом едва успел придержать падающего на него командира и оруженосца. Они уже давно не соблюдали строй. Впереди шёл тот, кто мог идти быстрее других. Поднимаясь, Али нащупал ровный рубленый край могильной плиты. Ночевать им придётся здесь? Всё равно где, лишь бы лечь. Вода во фляжках давно закончилась. Последние капли были поделены утром. В горле пересохло так, что невозможно было говорить.

  Эта пустыня была настолько гиблым местом, что за всё время пути они не встретили никаких живых существ или растений. Здесь не было ни змей, ни насекомых, ни ящериц – никого! Только растрескавшаяся, возможно, ни одно столетие назад, серая земля или камни: большие и маленькие, сплошными осыпями или отдельными торчащими из пыли и глины глыбами.

  Лёжа на земле в тишине разрываемой хриплым дыханием дюжины людей, он невольно совершенно спокойно подумал о том, что завтра, скорее всего, он уже не сможет подняться. И возможно, что в последний раз смотрит на такие огромные мигающие в невероятной глубине звёзды. Тонкий серпик луны слабо серебрил покосившиеся обелиски, определял тонкой голубоватой гранью, лица людей. Их черты заострились. Мертвенный свет примирял их бессилие жизни со смертью, уводя за тонкую грань небытия. Это было символично, заночевать на кладбище и остаться здесь навечно…

  Лёгкий прохладный ветерок играл непокорными чёрными прядями волос. Али проснулся от его ласковой щекотки и нежного дыхания, охватывавшего всё тело. Он приоткрыл глаза и не понял, где находится. Большая белая комната с высоким резным потолком. У длинной стены, как портик, выстроились колонны. Между ними высокие стрельчатые окна, в которые видно синее безоблачное небо. Залетающий  в распахнутые фрамуги порыв колышет невесомые, как паутина шторы из газа. У крайнего окна, глядя вдаль, стоит высокая стройная женщина в белоснежной тунике в пол. Ткань струится, припадая к её ногам. Волосы цвета сусального золота собраны и скручены на затылке. Её правильные, прекрасные черты лица спокойны, а сама фигура неподвижна. Он даже принял вначале её за статую.  Но она неожиданно глубоко вздохнула. И широкие, как крылья рукава разлетелись в стороны. «Это, наверное, рай», - подумал он, вновь проваливаясь в дрёму.