Тристория первая:

о Странниках, Искателях и Охотниках

Услышать дороги.

Невероятно, но их больше вокруг, чем мы можем увидеть.

- Мой милый Лисенок, этого чудака я повстречал в те времена, когда зрение только стало покидать меня, и начинать взрослую жизнь мне, как и всем, было страшно. Он был Странником. Его знали все, живущие вокруг, но никто не воспринимал его всерьез: обычно такие, как он, уходили и не возвращались. А этот блуждал по тропам и даже… разговаривал с ними. Да-да, именно  - разговаривал! Он склонялся  у тропы, гладил ее руками, нашептывал ласковые слова, а потом, выслушав все, что она «скажет» ему в ответ, вставал и уверенно шел вперед.

Однажды, обиженный чем-то незначительным, я выбежал к горному ручью, что огибал по лесу наше селение, и увидел старика там, зачерпывающим ладонями воду. Он умывался, но делал это как-то необычно, будто поливает на лицо не воду, а объятия любимой женщины.

- Что вы делаете?  - спросил я осторожно.

Чудак повернулся и протянул руку в моем направлении. Вроде он был и в лохмотья одет, но и те лоскутки, что назывались его одеждой, висели на нем ухоженно.

- Твой отец тоже любил приходить к этому ручью.

- Вы знали моего папу?

- Вода помнит его. Если бы в тот день он не свернул с охотничьей тропы на ложный крик зверя, то до сих пор был бы с тобой.

Странник опустил руку и поднялся. Достав из свертка, яблоко и отломанный краешек хлеба, он оставил подношения на камне и направился прочь.

 - Как вы это делаете? – тихо спросил я вслед.

 - Слушаю дороги? – уточнил старик.

Он подошел, положил руку мне на голову и прошептал, слепыми глазами всматриваюсь прямо в мои глаза.

- Ты уже взрослеешь, зрение твое слабеет, а я, хоть и слеп очень давно, знаю обо всем, что есть вокруг… Я никогда не хотел быть беспомощным, и однажды уснул возле дороги с заплаканными слепнущими глазами, а проснулся от шепота в ночи. Тогда я не сразу понял, что со мной говорит дорога.

 - Дороги говорят? – я не понимал.

- На самом деле, - объяснил он, - потеряв зрение, мы можем видеть больше, чем в детстве, если не будем бояться взросления. На самом деле, говорят не дороги, а то, куда они ведут. Посмотри на эту тропу. – Странник указал на уходящую от ручья в лес утоптанную полоску земли. – Как думаешь, куда она тебя приведет?

Я улыбнулся:

 -  Я ходил по этой дорожке уже много раз и точно знаю, куда она ведет.

- Ты ошибаешься, - улыбка старика была сухой, но не отчужденной. – На одной и той же тропе может случиться разное. Одна и та же тропа может стать для тебя удачной, судьбоносной или последней в жизни – нужно лишь знать в какой момент начинать свой путь по ней.

Странник задумался на минуту и продолжил:

- Когда я прикладываю ладони к дороге, мне открываются все мои пути, остается лишь выбрать тот, что нужен мне сейчас.

-Как вы этому научились?

Чудак вздохнул, погладил воображаемую бороду и присел рядом:

- Когда мы взрослеем, мы становимся обузой для наших детей, и это тяготит нас. Да, мы хорошо знаем тот участок, где жили и охотились все детство и, будучи слепыми, можем уверенно себя чувствовать на нем, но стоит поменять место, иногда по суровым и неумолимо гонящим нас причинам, все взрослые и, тем более, старики становятся беспомощными, ничтожными существами. Я не хотел жить в таком мире!

Я ушел от родных в твоем возрасте. Я вышел за пределы нашего Обитания. Я видел много удивительного, непохожего на нас, но когда закрывал глаза и доверял только слуху и ощущениям, понимал что не такие уж мы и разные.

И когда ты почувствуешь, что связывает окружающее тебя, ты услышишь дороги.

Только одно запомни, мальчик, и не пытайся понять сейчас: все думают, что лишь три события в жизни не подвластны воли и желанию их изменить – это рождение, взросление и смерть, а все остальные судьбоносные решения принимают они сами и тем самым влияют на свой путь. И только мы, Странники, знаем, что в каждом мгновении жизни, которое все измеряют шагами и вздохами, есть рождение, взросление (а в некоторых существованиях его еще называют перестраиванием) и смерть. И каждое наше желание или воля, рождаясь, изменяется и умирает в тот же миг, являя нам событие в виде отрезка пути, который мы, как нам кажется, выбираем.

 - Поэтому те, кто не слышит дорог, идут часто не тем путем, которым им следовало бы идти, а сбивая свой, сбивают пути других людей, как правило, им совершенно незнакомых.

Две Луны и Семь Лис

Несомненно, каждый, кто хоть раз проходил через это мирное селение, мог заметить, как красивы все местные девушки, но видели это только те из них, кто бродил по свету, теряя остатки зрения и надежды. Те, кто рано лишался родителей, обычно уходили из своего места обитания, как только начинали взрослеть. Этот период мог тянуться сколь угодно долго, но чаще всего зрение навсегда покидало тебя через три холодных стояния.

Семь Лис, так назвали твоего отца, был одним из тех, кто, начав взрослеть, оставил родные земли, потому что знал, что в этих местах мало заботятся о повзрослевших, а тем более о стариках. Он ушел в надежде найти более теплое пристанище, более теплых людей или просто затеряться и стать чьей-то легкой добычей.

Невероятно, но проходя через селение, где с рождения жила твоя мама, он вдруг заплакал: слезы сами потекли из его глаз, колени подкосились, и он опустился в мягкую, душистую траву, будто ноги отказывались нести его дальше.

Увидевшие это жители, подхватили его и занесли в хижину, сложенную из крепких прутьев и шкур зверей. Умывшись и вытерев глаза, он попросился немедленно наружу, но оказавшись на улице, снова не мог сдвинуться с места, и была на это удивительная причина: серый и блеклый мир вокруг заиграл буйством красок, запел искрами солнечных подмигиваний в росе, пригрел теплом щеку и сладко закружил голову.

- Я вижу, - прошептал он, и все вокруг замерли: взрослые настороженно прислушались, а дети зашушукались о чем-то, показывая пальцем на его неестественно горящие от радости, глаза. – Я снова вижу как ребенок!

Но это было не единственным чудом в тот день.

Две Луны, так назвали твою маму, лежала в этот миг в своей хижине, она спала, так как местный Целитель наказал ей много пить воды и спать от болезни, сковавшей ее молодое сердце незадолго до полной потери зрения. Она проснулась от шума, но еще долго не вставала, вслушиваясь в гул голосов. Смыв слезы родниковой водой из глиняного кувшина, что стоял возле, девушка нашла в себе силы подняться и подойти к выходу. Но выглянув на улицу, она поняла, что еще спит: ей часто снилось ушедшее навсегда детство, то время, когда она бродила с подружками по лугам в поисках ягод, как пряталась в пещерах от назойливых мальчишек, а потом с ними же охотилась на крепкорогих и отбивалась от диких собак, то время, когда она видела.

Слабость постепенно забывалась, слезы снова хлынули из глаз, но когда к ней подбежала младшая сестра, взяла за руку и сказала: «Пойдем, там какой-то чужестранец уверяет всех, что стал снова видеть, как раньше», ее вдруг охватил страх и трепетный зов, наполнивший еще вчера больное сердце чем-то новым, свежим и пьянящим. И она пошла за сестрой и увидела твоего папу. Они смотрели друг на друга, как им казалось, целую вечность: он впервые видел светлокудрую красоту стройной черноглазой незнакомки и, растворяясь в неземном притяжении, чувствовал, что вернувшееся зрение не самое прекрасное, что случилось с ним здесь, а она вдруг поняла, что ждала его всю жизнь и что не зря в последний миг отказывалась от юношей, выбиравших ее невестой.

 - Шесть Лун, - обратилась она к сестре, - не буди меня, пожалуйста.

- Ты не спишь, сестричка, - рассмеялась та, но увидев слезы в глазах Двух Лун, испугалась. – Почему ты плачешь?

Прошло немало времени, прежде чем все поняли, что эти двое только рядом друг с другом способны видеть, а то, что произошло это накануне великого праздника Цветущих лугов, никто не назвал случайностью, ведь именно в этот день юноши и девушки перед своим взрослением создают пары, пройдя испытания Тогоктознает, старейшего и мудрейшего жителя селения.

- Так познакомились твои мама и папа.

Лисенок долго молчал, провожая взглядом угасающее за горами солнце. Ветер трепал его соломенного цвета жесткие волосы и настойчиво пытался выгнать слезу из голубых отцовских глаз. Но мальчик жадно всматривался в цепи горных хребтов, усыпанных жгучими цветами, и тысячи запахов, сбивая друг друга, будоражили воображение.

- Что там, за горами?

- Эвны,  - ответил Странник, по привычке поглаживая сухощавый подбородок. Слепые глаза вслушивались в невидимые мальчику дороги, которые не торопили: на одной из них они опаздывали, и это старик видел отчетливо.

- Мне тоже нужно будет пройти испытания, чтобы найти пару? – поинтересовался Лисенок.

 - В разных местах обитания разные традиции, - вздохнул старик, - но о такой красивой, как в родных землях твоей мамы, я не слышал нигде.

В ночь перед испытаниями участвующих намеренно распределяли в дальние хижины. Наутро юноши подходили к самым крепким деревьям на краю селения, и каждый на отдельном стволе выцарапывал острым камнем  имя избранницы. Одинаковых имен быть не могло, о чем они накануне и договаривались. Девушки же находили дерево со своим именем и с обратной стороны вырезали имена своих любимых. После этого невесты прижимались спиной к стволу и ждали, кто же дотронется до их. Старейший и мудрейший ждал прикосновения своего внука, чтобы подать сигнал, выдув в древний ритуальный рог протяжный, тревожный звук.

Не видя, друг друга за широкими стволами, они осторожно, не выпуская сцепленных рук, менялись местами, обходя вокруг дерева. Женихи, те, кто увидел свое имя, оставались, другие прятались.

- И они больше не могли выбрать себе пару? – расстроился Лисенок.

- Конечно, могли -  на последнем испытании, - успокоил Странник и продолжил свой рассказ.

Никто не был удивлен, что твой папа нацарапал два круга, а твоя мама с обратной стороны – семь лисьих силуэтов.

Пары, образовавшиеся уже на именном обряде, ждало следующее испытание: левое запястье жениха крепко связывали сухими, длинными прутьями с правым запястьем невесты и, под дружные радостные вопли-крики, их выгоняли из селения. Пары возвращались лишь на следующее утро, а по оставшейся крепости узлов судили о будущем возлюбленных.

Но когда вернулись твои родители, все селение замерло от удивления, и даже ветер, гудящий в кронах, затих на мгновение. Слепцы вопрошали о случившемся, а дети и взрослеющие поспешили им объяснить, что ветви, которыми были связаны Две Луны и Семь Лис зацвели и обвили их руки прекрасными белыми бутонами.

Тотктознает сказал, что такое случилось впервые, и что после последнего испытания, на закате, он просит всех собраться у горячего огня.

Странник еще раз приложил ладонь к тропе, затаил дыхание и увидел, что другие сошли с дороги под одинокое дерево, раскинувшее свои густые ветви невдалеке, на холме.

- Пойдем и мы, - позвал старик мальчика. – Заночуем под деревом: будет дождь.

Удобно расположившись на мягких шкурках, Странник достал хлеб, разделил его на три части, одну из которых протянул своему слушателю, а вторую отложил в сторону. Свой кусок он поднес к большому загоревшему носу и глубоко вдохнул его запах, прежде чем начать есть.

- Для кого ты все время оставляешь еду? – Лисенок давно это заметил, но спросить решился только сейчас.

 - Мы, Странники, делимся едой с духами, которые нам помогают и подсказывают,  - тут он вдруг закряхтел, словно подавился и засмеялся. – Правда некоторым изрядно привирают: любят они пошутить – эти духи. Со мной всегда бродят трое. Как-нибудь я расскажу тебе о них. – Старик стряхнул крошки. – Если ты вернешься через какое-то время на это место, то еды, той, что я им оставил, уже не будет.

 - Но может быть это волки или лисы угостились твоим хлебушком или вовсе ветер растрепал его по земле?  - улыбался мальчик, уплетая вкусную краюшку.

 Старик ничего не ответил на это, лишь, прищурясь, посмотрел уголком своих слепых глаз куда-то в сторону.

- Ну а что же за последнее испытание? – напомнил Лисенок.

- Куда важнее то, что сказал старейший и мудрейший у вечернего костра всем собравшимся.

Тотктознает встал, опираясь на плечо внука и высокий испещренный рисунками посох. Селяне Цветущих лугов сидели вокруг костра и были очень взволнованы, но стихли, как только он заговорил.

- Мы были уверены – во время взросления часть души покидает нас, забирая с собой наше зрение, и улетает в мир духов. Так было всегда,  - старик опустил седую голову и тут же встряхнул ею. -  Но сегодня все изменилось! Сегодня великий день! Сегодня мы узнали, что часть нашей души не покидает землю, а лишь меняется местами с частью другого человека. Наша общая обязанность – рассказать об этом своим соседям и убедить их в том, чтобы они поведали об этом своим. Обязанность каждого из вас – найти потерянную часть души, а с ней и утраченное зрение глазам своим. Каждый из вас, кто решит посвятить свою жизнь поискам, пусть станет Искателем - найдет или сгинет навсегда в дебрях темноты!

 - Так сказал Тотктознает, но он был прав не во всем… - Странник зевнул и улегся поудобнее.  – Давай спать.

Легенда Волчьего плато

Удивительно, но, родившись, все мы обретаем тело одновременно хрупкое и выносливое, и то, каким оно будет в большей степени, зависит от осознания себя в сравнении с окружающим миром. Но бывают и исключения – очень редко, но случается так, что человек получает при рождении только хрупкое или только выносливое тело без признаков второй стороны.

Они стояли у края каменного плато, раскинувшегося до горизонта, там, где трава еще покрывала мягким ковром землю, но, уже, нащупывая нагретую солнцем твердь, запускала свои рукава в многочисленные расщелины, в холодной и сырой среде которых жили насекомые, поедаемые мелкими грызунами, а тех в свою очередь подкарауливали хищники покрупнее,  - и им здесь нашлось место.

 - Невероятно, как много могут рассказать камни, - старик присел у одинокой глыбы, отвалившейся от общей массы в стародавние времена, приложил ладонь к гладкой, теплой поверхности и вслушивался в легенды ушедших дней. – Раньше эта долина была царством волков. Кровожадные, вечно голодные твари прятались среди камней и набрасывались на случайных прохожих, а когда молва об этом месте разошлась далеко за пределы, звери стали совершать набеги мелкими группами на ближние пристанища людей. Слепой взрослый волк намного опаснее молодого, потому что зрячего хищника можно напугать и заставить отступить, а особи, лишенные зрения, нападают без страха и промедления на все, что пахнет и издает звуки при движении.

Много холодных времен назад на этом самом месте стоял молодой охотник по имени Триволк. В тот день он прошел обряд посвящения и стал главным охотником их места обитания, получив единое имя, а вместе с ним обязанность защищать своих соплеменников и обучать детей древнему и тяжелому ремеслу. Высокогордой, могучей осанкой, ловкостью, сравнимой со стремительным полетом птицы, уклоняющейся от нападок преследующего врага, силой,  заставляющей трепетать и поклонятся, смелостью, покорившей самых лютых хищников – заслужил он единое имя и доверие стать главным защитником. Он смотрел вдаль, а в сердце его впервые в жизни вкрался волнующий страх. Триволк скрывал от своих, что стал видеть хуже уже давно и чувствовал, что скоро настанет день, когда его копье промахнется. Но не это вселило в его бесстрашное сердце тревогу – тут, на плато, он всегда видел лучше, но не сегодня. Что-то изменилось. До этого момента он был уверен, что дело в месте, в этих камнях или земле, что она придавала ему сил и возвращала свежесть глазам.

Единственным, кто мог ответить на его вопросы, был Холодный Странник, живущий в пещере, в заснеженных горах  и изредка спускающийся, чтобы набрать душистых трав для заваривания. Триволк еще с детства привязался к этому мудрому слепцу и приносил ему нежного мяса диких свиней, за что получал советы, нередко спасавшие жизнь. Странник одевал белые шкуры, сшитые по его сутулой худобе местной швеей, и отрастил седую бороду, в которую всегда были вплетены лапки ящериц «для привлечения нужных духов» и палку. Триволк редко ходил к нему в пещеру, но сегодня был тот самый день, когда его совет мог помочь жить дальше.

 - Что привело тебя в мою холодную, не привыкшую к гостям пещеру? – вопрошал Странник, поднимаясь со своего каменного ложа. Он нащупал палку и, опираясь, поскрипывая толи ей, толи застывшими костями, подошел к юноше.

- Я сбился с пути, - ответил Триволк, начиная потихоньку привыкать к полумраку.

- Мальчик мой, - вздохнул старец и присел на валун возле гостя. – Именно сбиваясь с пути, мы узнаем, что шли верной дорогой. А как же иначе? – Холодный Странник часто говорил вопросами, но никогда не ждал на них ответы, он даже иногда отвечал, что-то спрашивая. – Вас больше не беспокоят волки?

 - Нет, они обходят обитель стороной.

 - И в этом, я вижу, твоя заслуга несомненно велика,  - старик потер ладони.  – Раньше, очень давно, волки были нам братьями. Да что волки – все были друг другу братья! Мы жили вместе, ели вместе, спали вместе, вместе охотились и делили добычу. Да, они были, как и сейчас, животными, но понимали нас иногда лучше, чем мы сами понимаем друг друга.

Но однажды произошло ужасное: человек нечаянно убил своего соседа, но сказал, что это сделали волки. И волков прогнали. Одни затаили злобу на людей и поселились возле их жилищ, чтобы своим воем и сверкающими зубами напоминать о себе, а другие ушли в леса и жили там так, как учили их люди. Спустя много-много холодных времен, больших перемен, рождений и смертей те, что остались, стали жестокими убийцами и ненавистными врагами людей, а те, что ушли  – эвнами.

Странник долго крутил свою палку в сухощавых руках, перекатывая ее зажатую в ладонях, и слушал, что за звуки издает окаменелое дерево, когда трется о грубую живую кожу.

- Я знаю много о наших существованиях, но скажи мне, за какими знаниями ты пришел ко мне?

- Недавно я стал замечать,  - нерешительно начал Триволк, - что на волчьем плато лучше вижу: будто краски становятся сочнее, солнце ярче и теплее греет землю, - как в детстве. Но сегодня этого не произошло. Что я сделал не так. Может быть затоптали траву, что растет там и лечит мои глаза своим дурманящим запахом?

 - Твоя дива не трава, -  помотал отрицательно головой старик.

- Дива? Что это?

- Так эвны называют уравновешивающую все вокруг силу. Дива разбросана по всем существованиям, чтобы уровнять их между собой, дабы не было преимуществ ни в одной из бесконечных вселенных.

- Я не понимаю,  - пробормотал Триволк.

- Ты здесь не для того, чтобы это понять, - улыбнулся старик. – Посиди тихо. Я послушаю твои пути…

- Так значит моя мама была дивой для моего папы? – удивленно догадался Лисенок.

- Да, именно так, - в ком-то из них дива была точно. И мы обязательно найдем твою.

- А для тебя? Давай и для тебя найдем диву. Неужели ты не хочешь снова видеть?

- Мне уже поздно, малыш, да я и так вижу все, что мне нужно, а если нам встретиться что-то, что я раньше никогда не встречал… ну что ж, у меня есть ты, у меня есть помощники-духи, у меня есть дороги, которые подскажут.

Холодный Странник рассказал Триволку, что, скорее всего, его дивой был один из волков, или она находилась в нескольких волках сразу, но хищники вчера в ночь покинули плато.

- А если я найду их? – в юном охотнике поселилась надежда и маленькая радость зародилась в душе.

- И что ты сделаешь? Это же твои смертные враги! Они не подпустят тебя близко, ты не сможешь все время жить рядом с ними. Возвращайся домой, твое место там, среди людей, защищай их, пока сможешь.

- Нет! – твердо встал Триволк. -  Я думаю, ты не зря вплетаешь в бороду лапки ящериц и мышей – это твои дивы! Ты видишь, старик!

Охотник кричал, от захлестнувшего жара он не мог остановиться, его тянуло обратно на плато. Он обвинял старца, упавшего на колени, в обмане и предательстве.

- Я убью всех волков, пока не найду того, в ком сидит моя дива, и сошью из него шкуру!

В порыве гнева и страсти, он схватился за палку Странника, но упал вместе с ней, притянутый к земле неведомой силой. Он не смог оторвать ее от земли, и тут же его пыл прошел немного, дыхание успокоилось.

- Прости, старик, - Триволк поднялся и направился прочь, - но я должен защищать свою обитель и не могу потерять зрение, как и все остальные, им не на кого больше надеяться.

Охотник ушел. Странник поднял свою трость, закаленную в холодном огне и покачал седой головой: он видел этот путь, и был он худшим из возможных как для Триволка, волчонка, с малых лет ставшего ему вместо сына, так и для самого старика. Пора собираться.

- Я слышал о Красных Охотниках,  - поежился Лисенок, - неужели они на самом деле существуют?

- Да, мой мальчик, - старик опечаленно гладил грань камня, выщупывая пальцами неровности и мелкие потертости, его поверхность была словно еще одним плато для чьих-то историй, - это одна страшная среди тысячи прекрасных легенд, что могут поведать эти камни.

В тот же вечер Триволк выследил стаю. Они отдыхали на холме в высокой траве. Охотник подкрался против ветра, сжав в руке верное копье, а таящие в сумерках контуры стали вдруг наливаться сочностью и обретать тело. Даже запахи новыми нотками защекотали ноздри и вызвали в голове легкую эйфорию образов. Он ясно видел, хоть и был еще на приличном расстоянии от звериного логова, что из стаи в его сторону вышла волчица. Опаленная солнцем рыжеватая шкура выдавала в ней опытную охотницу, но любопытство пересилило чувство тревоги, и она неуверенно шагнула навстречу своей смерти.

- Он убил ее? – с грустью в голосе догадался Лисенок.

- Да. Он не был до конца уверен, что делает правильно, смятение и буря волнений переполняли его сердце. Но он убил ее, положил волчью голову в сумку, а лапы, связав венком высохшими тонкими прутьями, одел на свою.

- И он все также хорошо видел?

- В том то и дело, что нет. Через несколько дней, все вокруг снова стало бледнеть и терять очертания. Триволк не мог вынести позора своей беспомощности и ушел из обидели на поиски Холодного Странника.

К тому моменту, когда он его нашел, а поиски длились долго и тяжко, днем Охотник видел как ночью, а с закатом солнца становился слепцом. Странник ждал его на берегу огромного озера, позволив отыскать себя заблудшему сыну, приняв ослабшего и потерявшегося в свои объятия. Молочный туман стелился над водой, скрывая гладь и рождая причудливые облики зябнущих настроений.

- Я сбился с пути, - прохрипел Триволк, сжав старика так, словно это была его последняя надежда. – Скажи, что мне делать.

- Сядь и послушай меня.

Они развели огонь, поели, и Холодный Странник поведал Триволку, что волчица была не единственной его дивой, что в мире есть множество дополняющих утерянное див и что в бесчисленных существованиях не может быть ничего незаполненного. Дивы не бессмысленно выбирают себе место, оно во многом зависит от того, как жил человек до потери зрения.

- Но пообещай мне, что не будешь убивать, кем бы ни была твоя дива, что будешь бережно относится к ней – ведь только в этом случае она дарует тебе то, что не хватает.

- Но как же я найду ее, старик, ведь я почти ничего не вижу? – негодовал Триволк.

- В пещерах, где я коротал свое время, есть багровые жилы в скалах – кровь камней. Я научился делать из нее тонкие твердые пластины и, если смотреть через них, то ночная тьма уступает место красным и светлым образам окружающего нас мира. И, хотя днем ты по-прежнему не сможешь видеть отчетливо, в сумерках  передвигаться будет легче, чтобы найти то место или то существо, рядом с которым свет и краски вновь вернутся в твои глаза.

С этими словами Странник достал две темно-красные пластины, твердые и холодные на ощупь и вложил  их в руки Охотника.

- Размером я их сделал как раз, чтобы уместились в глазные впадины. Можешь острой иглой, той, что мастера сшивают толстые звериные шкуры, проделать в них отверстия, соединить и носить вместо этого ужасного смертельного венка у тебя на голове. Пообещай, что не будешь больше убивать…

- Я  - Охотник,  - прервал его Триволк и вонзил в горячее сердце Странника острие своего копья. - Я живу, чтобы убивать, и я буду жив только, если буду убивать.

Он забрал все пластины, что были у старика, забрал его палку, которая вдруг поддалась, словно неведомая сила покинула ее вместе с последним вздохом хозяина, взглянул на того, с кем делил трапезу и кто частенько выручал его нужным словом, и исчез в темноте.

Так появился первый Красный Охотник.