Вот и прозвенел будильник. По лицу моментально пробежались зной, утренний тремор и разочарование — снова... В который раз я поймал себя на мысли: а ведь когда-нибудь это закончится! Или продлится вечность, так и не выдавив из жизни тот самый шанс на рост — рост, который автоматически продлевал мой утренний сон. А работа не должна быть в тягость, это должно быть место, куда хочется лететь. Во всяком случае, так казалось мне. В такие моменты отчаянно хотелось всё бросить и начать с чистого листа, полностью изменив свою жизнь. Но это лишь мысли. Я писал их на песке, под сильным ветром, да еще во время дождя. А может, это судьба? Кто знает... «Тяжело быть человеком, особенно среди других людей», — мелькнуло где-то в глубине сознания.

        Момент — и ноги уже греют холодный паркет. Где-то там боролись и извивались два исполина: тело, изнеженное теплым одеялом, и разум, навеянный и опьяненный особыми чувствами и блаженством из других миров. Они пытались слиться воедино. Мое «Я», нещадно гонимое чувством долга и ответственности, ползло в гнетущую реальность — не мою реальность. Внутренний голос был полон негодования. Он задавал слишком много вопросов, самый главный из которых — почему время столь неумолимо, ведь всего секунду назад моя немытая кучерявая голова заботливо обнимала подушку? Утренний распорядок, присущий мне, был как у тех парней из фильмов про зомби. Холодная, вонючая и слабо хлорированная вода, а также запах кофе отлично взбадривают. Правда, не всегда. Сегодняшний день и был одним из таких «не всегда». Хуже всего зимой, когда батареи едва теплые и по рисункам на окне можно определить, сколько градусов на улице. Впрочем, иногда эти рисунки были совсем уж непристойными, и я звонил начальнику, прикидываясь заболевшим. Сейчас ранняя весна — выходит, я оттаиваю. Дальше — проще: привычная дверь, улыбка любимой жены и кожаная сумка, с которой не разлучался никогда. И вот — подъезд, Место, мало чем отличающееся от темного шкафа: такой же неприветливый и угрюмый — почти весь в меня. В предвкушении весеннего, но всё еще холодного ветерка толкаю дверь. Нехотя соскальзываю по источенным ступенькам — то ли униженным временем, то ли безразличными и безжалостными сапогами. А может, и то и другое вместе. Зевать хочется больше, чем идти, — знакомое всем ощущение! Однако в раннем подъеме есть и свои плюсы: все люди в каком то смысле равны. Ты так же непроизвольно двигаешься в такт тормозящей маршрутке, так же, не зная того, поддаешься закону сохранения энергии и бодаешься с остальными пассажирами, но это потом. Шутка, на мой взгляд, лучшее лекарство от утренней сонливости. Но правда совсем рядом, и главный плюс — в том, что ты видишь пустой город, слышишь его дыхание. Он свободен от шумных посиделок, дороги не успели разогреться от колес автомобилей — жизнь еще не вступила в свои полные права. К тому же тебе открываются детали, которых не замечаешь днем. Например, только утром можно услышать, как шумит листва; только утром из пекарни напротив доносится непередаваемый и дурманящий запах — знакомый всем аромат только что испеченных булочек и хлеба; только утром слышно, как щелкает клювом ворона у мусорного бака. Кто далек от природы, тот пользуется даже таким шансом для общения с ней. Бывают моменты, когда и мне сложно устоять перед соблазном остаться здесь и как следует наглядеться, но путь был предначертан заранее и лежал сквозь бесконечные городские дороги, через километры бетона с квадратными прорезями, подземными путями метро и через Днепр — маленькая отрада по пути на работу. Всякий раз, когда я вижу, как он блестит, словно миллион бриллиантов, — погружаюсь в минутную ностальгию, в детство, которое прошло у воды, у берега моря. Весной Днепр особенно прекрасен; глаза жадно пожирают его соскучившимся взором — таким же широким и необъятным, как и сам Днепр. Образы то и дело мелькают в голове, настроение улучшается, и радуга дружбы народов играет едва слышимую мелодию, доступную только мне. А потом Днепр скрывается за кронами деревьев и бетонными блоками моста. Остается лишь горькое послевкусие — такое же детское и наивное, ускользающее, словно мираж. Иногда, забываясь, я почти проезжаю свою станцию — и приходится судорожно проталкиваться между телами заскучавших пассажиров. Сегодняшний день тоже не стал исключением.

        Выбежав на перрон, я вдруг осознал: меня провожают! Но взгляд был отнюдь не прощальный — скорее потревоженный и бормочущий. То ли оттого, что я потревожил их своей нерасторопностью, то ли потому, что утро — лучшее время для бурчания по поводу или без. Не став дожидаться, пока поезд скроется в арке, я прямым ходом пошел к эскалатору. Проковыляв всего пару шагов, мне стало понятно: перрон абсолютно пуст. Дальнейшие шаги не стали исключением — мой взгляд так не уловил ни одной живой души. Семь утра — самый разгар для таких как я. Офисный планктон, шаркающий из стороны в сторону в поисках прохода. Растерянные и в то же время сонные мамаши с первоклашками наперевес. Бабули, мчащиеся на всех парах и мнившие себе, что пара копеек разницы за килограмм сахара — это повод поехать на другой конец города. Даже комар, случайно залетевший или принесенный сильным потоком ветра, — даже он не оставался без дела и тем более не оставался незамеченным. Однако я не придавал этому никакого значения. Правда, внутри что-то булькнуло, а это либо неусвоение, либо тревога (что именно, я так и не решил). Подойдя к эскалатору, я, как обычно, приостановился и после небольшой паузы встал на ступеньку. Новенькие кроссовки подчеркивали мягкость подошвы, и ни один дюйм моей ступни даже не думал хоть как-то выдавать ступеньку под подошвой — я ее попросту не почувствовал. Ощущение сродни пропавшей в доме картине: вроде бы висела такая, а где — вспомнить не могу (украли или показалось?). Пройдя пару шагов, я всё-таки понял: ступеньки не двигаются. А ведь всю мою сознательную жизнь они хоть и медленно, но ползли вверх! Поддавшись приобретенным рефлексам, я даже пошатнулся, когда изначально стал на ступеньку.

«Ну вот, приехали», — с иронией прошептал я.

        Перспектива идти наверх меня отнюдь не радовала. К тому же, как мне известно, станция метро «Арсенальная» — одна из самых глубоких в мире. Людей не было и на эскалаторе — никто не спускался и не поднимался. Этому я тоже не придал особого значения. Сперва задумавшись, но в то же мгновение опомнившись, я продолжал следовать намеченному маршруту. Гордое одиночество и никаких преград!

«Быстрее дойду, — опять проговорил я, а выдержав паузу, добавил: — Потом

разберемся».

        Козырек купола медленно, но верно появлялся на горизонте. Последние пару метров я, можно сказать, пробежал. Сам не знаю зачем: может, хотелось слегка размяться, а может, от нетерпения. Когда я всё же оказался в холле, то для начала огляделся. Снова никого. Мне показалось, что даже тени изменили свои привычные очертания. Не видел причины задерживаться — ноги прямой наводкой понесли меня к выходу из метро.

        От неожиданности я даже немного растерялся. Дверь не поддавалась ни с первого раза, ни со второго — ставни будто замерли и не хотели открываться. Тогда я толкнул сильнее — насколько это было возможно. Но двери даже не шелохнулись. Проверив каждую из них, я понял: метро заблокировано. Но никакого испуга и близко не было, только злость и непонимание. «Наверное, кто-то шутит или издевается», — искоркой мелькнуло в моей голове. Но кто, зачем, и, главное, как? Ответов на эти вопросы так и не последовало. Подкупить сотрудников метро мне еще кое-как представлялось возможным, но как можно выгнать или убедить пассажиров?

        «Наверное, никак», — сам того не понимая, вслух сказал я.

        Прощупывая и прокручивая все возможные варианты, я видел только одну картину: случилось ЧП, двери заблокировали для безопасности, а пассажиров вывели. Затем мой опьяненный от ненормированной нагрузки мозг выдал еще одну идею: помнится, недавно были учения —  метро «Харьковская» закрыли на пару часов и не пускали посетителей. Спасатели отрабатывали план эвакуации пассажиров в случае террористической атаки.

  «А что — вариант!» — с энтузиазмом и надеждой выпалил я.

        «Нужно спросить у сотрудников метро», — звякнула в голове еще одна мысль.

        Я пулей метнулся к окну, где торгуют жетончиками. Думал было стукнуть по нему, как бы в негодовании, но рука сама собой застыла в нескольких сантиметрах от стекла. Оставалось лишь похлопать вдогонку ресницами. Мне виднелось обычное офисное кресло, явно изготовленное из кожзама, — такое есть в каждом офисе. Также там были выстроенные в ряд стопки с зелеными жетончиками, а совсем рядом — видимо, для удобства — стояла деревянная полка для денег. В ней было пару десятков мелких купюр и несколько покрупней. Еще на столе распластались несколько проездных и пластиковая ручка — судя по колпачку, с красной пастой. Для полного функционирования продажного окошка не хватало одной, но самой важной детальки — человека.

        Сработала защитная реакция — руки инстинктивно потянулись в карман за мобильным телефоном.  

        «Позвоню начальнику — скажу, что опоздаю, объясню ситуацию, — сначала подумал я  и запрокинув голову, будто бы в поисках ответов, добавил: — Заодно спрошу совета — может, он что-то подскажет».

        Неприятности беспощадно преследовали меня. Сети не было, а походив по залу и безрезультатно пытаясь ее всё-таки поймать, я стал обдумывать план дальнейшего действия. Единственным верным решением мне показалось выбить дверь на выходе из метро. Однако стоило мне поднять голову к потолку и взглядом прощупать камеры видеонаблюдения, как идея тут же испарилась.

        «Что ж — придется спускаться вниз, садиться в поезд и ехать к ближайшей станции, иного выхода я не вижу». — В своих словах я почувствовал горечь и явное нежелание так поступать, но деваться было некуда.

        Поправив сумку и подтянув штаны, я затарабанил по ступенькам и летел как ошпаренный, словно на последний ночной рейс. Последние пару ступенек пришлось перепрыгнуть, иначе куда было девать адреналин и накопленную ярость. Сердце колотилось и отдавало эхом в ушах, тело пульсировало и сильно вспотело, иногда даже коробило. Еще бы — утро получилось очень стрессовым, впечатлений я хлебнул на полгода вперед! Проскакивала мысль, а не поехать ли домой?

        «Работа подождет», —  порывистым и в то же время усталым голосом выдал я. К тому же пот не просто окропил мою рубашку, сделав ее мокрой, — он еще и въелся в нее, издавая неприятный запах. Сомневаюсь, что коллеги оценят мое непроизвольное увлечение спортом! Не дождавшись от себя однозначного ответа, я ступил на платформу и в позе покорного ожидания мысленно устремился к мигу, где поезд останавливается, а я прощаюсь с этой станцией, провожая ее взглядом. Но время шло, а поезда всё не было.

«Начальник меня убьет!» — непонятно кому угрожая, сказал мой внутренний голос.

«Мне бы выбраться отсюда, да поскорее, а там пусть убивает!» — без энтузиазма ответил я сам себе.

        Так я и стоял — в надежде, что поезд соизволит-таки приехать. Время от времени реплики повторялись, и я переговаривался сам с собой. Так легче. Первое время поглядывание на стрелки часов вызывало у меня легкие приступы паники. Тем не менее шаг за шагом паника сменилась равнодушием, а позднее и вовсе перестала меня волновать. Время уже не веяло тоской и уносилось хоть и медленно, но непринужденно. «Вероятно, организм привыкает. Или же я банально смирился», — подумал я. А может, это вообще сон?  Почти сразу мою коротко стриженную голову стали посещать странные, даже глупые мысли: а не спуститься ли мне на рельсы и не попробовать ли самостоятельно добраться до следующей станции? Как дым, они окутывали сознание, но, как наркотик, постепенно притупляли чувство страха и усыпляли дыхание. Неизвестность становилась другом, острота сменилась интересом, разум поменялся местами с инстинктами. Наверное, только одному месту хотелось приключений. Словно по команде, я, оглядевшись в последний раз и убедившись, что поезда нет, а на перроне пусто, всё еще не веря в то, что делаю, спрыгнул между рельсов. Поначалу казалось, будто ноги набиты ватой. Они двигались, но твое «Я» витает где-то рядом, словно ноги принадлежат кому-то другому, а ты лишь наблюдаешь. Арка была уже совсем рядом. Не знаю почему, но я обернулся и, можно подумать, попрощался со станцией. Странно… Грусть навалилась на меня, но почти сразу же отступила. Не мешкая, шаг за шагом я удалялся — и вот шаг сменился бéгом, а освещенный фонарями перрон скрылся за поворотом. Безмолвно, не попрощавшись со мной, по-английски, без малейших колебаний и скромно.

        Когда я пробегал между рельсов, будто бы по подземной глиссаде, вымощенной посреди вымерших у современных людей «лампочек Ильича», это путешествие уже не казалось мне таким безнадежным — присутствовала доля увлеченности происходящим. Лампочки, а точнее — гирлянда быстро закончилась. Телефон вновь сверкнул в моих руках — он явно напоминал о своей незаменимости. Что ни говори, но идти на ощупь или запахи я не умею (да и не хочу). Одно дело — страх, но совсем другое — споткнуться и с огромной долей вероятности получить травму или наступить на, мирно бредущую, но не очень приветливую нерасторопную крысу. Тень временно перекочевала назад, играя роль моего импровизированного телохранителя. Сам же я старался не смотреть на нее — в одиночестве она выглядела слегка пугающе. Эмоции и легкий страх мешали думать. Но это нисколько не помешало прикинуть количество времени, которое может занять переход к другой станции. По самым скромным подсчетам, до «Крещатика» было идти минут пятнадцать, пускай двадцать. Но чем быстрее, тем лучше, — и шаг ускорился. Чувство опасности не покидало меня, и даже самый незамысловатый поворот я старался проходить по широкому радиусу. Время от времени мое воображение улавливало странные звуки. Неприятное жужжание и легкое вибрирование стен заставляли остановиться и, приложив ухо к холодной стенке, прислушиваться. Фонарик только мешал — его яркий дневной свет не давал мне сосредоточиться. Мигом он оказывался в кармане — замкнутый, но всегда включенный и наготове. Звуки доносились откуда-то сверху, но подсознание с этим не соглашалось. С явным упорством оно рисовало картины мчащегося на меня поезда, фары которого не светились, а машинист либо уснул, либо притворялся, зная, что я иду в его сторону. Но пара секунд — и подземное пыхтение прекращалось, сознание стирало картины ластиком, и акварели застывали в непонятном стиле «мазня». Я привык к этой мазне и вскоре уже не обращал на вибрацию никакого внимания. Для успокоения даже списал всё на шум от наземного транспорта, а на худой конец — в случае, если не помогало, — оставил версию о слуховых галлюцинациях. Так уж получалось, что идти всё время прямо я не мог и тогда всё же время от времени оборачивался. Моя тень то и дело путала и взбудораживала мое воображение, заставляя пугаться и фантазировать... Наши с ней движения не казались синхронными и однотипными: ее руки и ноги будто с запозданием или нежеланием шли следом, словно намекая на что-то потустороннее. Мои же реальные конечности нервно подрагивали, и вместе с тем тень пускалась в пляс, что смущало еще больше. Тогда в дело вступали пальцы — они закрывали светящийся диод, и то ли теплота, которую он источал, была столь умиротворяющей, то ли тень и впрямь пугалась этой незадачливой темницы, но эффект был: я успокаивался, успокаивалась и тень. Развлечений у меня было немного, и чтобы хоть как-то это компенсировать, я стал вспоминать всё интересное, что когда-либо читал о метро. Помимо этого, стал прокручивать в голове всевозможные сценарии развития событий, которые могут приключиться со мной в пути, и мысленно дорисовывал недостающие в темноте детали.

    Вспомнилось, в частности, как в студенческие годы в одной из киевских газет я вычитал, что в туннелях метро могут находиться тайные ходы или даже отдельные ветки для правительства. Мое воображение тут же принялось рисовать целые подземные города, бункеры и тайные ходы. Шея то и дело поворачивалась во все стороны. «Нужно будет завести блог, — подумалось мне, — наверняка кому-то будет интересно прочитать про мои похождения!»

        Постепенно мои глаза свыклись с темнотой, слух тоже перестроился, и я с легкостью мог определить, куда упала капля воды из-под арки. А время шло... Руки то и дело жали на кнопку включения, и, в очередной раз глядя на зажженный экран, с неподдельным, но легким ужасом я констатировал: полчаса скитаний. «Полчаса...» — отозвалось в голове.

        «Это уже куда более странно, чем пустая станция метро!» — настороженно продолжил я свою мысль, но уже вслух.

        Казалось, я стою на месте и все мои шаги — лишь пустые и ненужные движения. Наверное, кто-то прицепил мне за спину канат, который держал меня на месте. Это было странным, но в то же время реальным ощущением правды, предугаданным и живым. Но что у меня есть? Телефон здесь не работает, постучать сквозь бетонные стены я не могу — да и кому?  Может быть, нужно крикнуть с призывом о помощи? Это казалось выходом. Не сильно напрягаясь, но с долей надежды я выкрикнул пару слов:

«Есть здесь кто нибудь?! — и спустя миг добавил: —  Откликнитесь, пожалуйста!»

        Наверное, со стороны это звучало очень глупо — кричать в туннеле метро. Но когда отчаяние хладнокровно, словно змея, уже обвивало мои ноги и они отказывались идти дальше, теряли последнюю нить надежды, я просто не выдержал.

        Крик не помог, но добавил в мои действия нотку уверенности.

        «Нужно продолжать идти, — негромко, но с горечью я прошептал сам себе. Потом посмотрел на свои ноги и словно бы попросил их: — Дома нас ждут…»

        Покорившись или ободрившись, ноги послушались и заковыляли в дальше в туннель.

        Сложно даже представить, сколько лиц запечатлено в этих бетонных стенах! Ведь по официальной статистике каждый день в метро спускалось больше миллиона пассажиров. У каждого нового гостя своя история или жизненная дорога. Здесь бывали люди всех мастей и рангов — от мелкого воришки до политиков и напыщенных артистов. Одни скрывались за доброй и улыбчивой маской, другие носили задымленную и хмурую гримасу, третьи — деловую или безразличную мину. Стены были надежным и в то же время молчаливым хранилищем судеб, субурганом, его мигом.

        Пути то извивались в алгоритмической кривой, то скользили прямо и изящно. Ноги не подчинялись никаким законам и шли, как им хотелось. Накопившие усталость, они то и дело шаркали по промасленной щебенке или же изредка, но метко, целовались с деревянной шпалой. Чего уже таить — я шумел, как неуклюжий слон в полном хвороста лесу! Наверное, и крыс всех распугал, но это к лучшему. И пока я так бродил по искусственному подземелью, мне невольно вспоминалось детство, особенно игра в казаки-разбойники. Излюбленным и самым подходящим для этого действа местом была заброшенная баня на Отрадном. Сейчас на ее месте построили офисный центр и играют там разве что налоговая инспекция или приемник на столе у секретарши. А тогда это был развлекательный комплекс для детворы со всего района. Мы прятались в нём, ища при этом любое укрытие, будь то недостроенный балкон или же оставленный рабочими контейнер. Подходило и растущее рядом дерево, и даже дырка в стене, ведущая в неизвестность. Иногда (но очень редко) дело доходило до нулевого этажа. Здесь прятались только самые отважные. Всё просто: мы боялись замкнутого пространства, а он только этим не ограничивался. Вероятно, при постройке была нарушена технология по закладке фундамента — и здание, словно подражая Пизанской башне, частично накренилось, а позже и вовсе ушло под землю метра на полтора-два. Окна (или то, что в прошлом ими являлось) служили нам входом и выходом. В большинстве своем от плиты до пола было не более полуметра, но чем дальше мы заходили, тем больше плита опускалась. Поначалу было очень страшно, но, обретя тайное оружие в виде фонарика, мы смогли побороть все свои страхи. Во всеоружии и в компании товарищей всё казалось не таким уж и безнадежным. Почти всегда спуск в нулевой этаж означал победу.

        С тех пор многое изменилось. Хотя чего таить — изменилось абсолютно всё. У нынешней молодежи совсем другие забавы и ценности. Казаков-разбойников заменили компьютерные игры, смартфоны и социальные сети. Мне тридцать один год от роду, и я тоже заражен пандемией всемирной интернетизации — запросто могу просидеть весь вечер за компьютером, играя в очередную стрелялку, или же смотря любимый сериал. Это не плохо, это ужасно! В моем детстве мы звонили друг другу в дверь, а не писали сообщение в Фейсбуке. А уж позвать друга с улицы было делом чести. В жаркий июльский вечер мы обливались из водяных пистолетов, а если таковых не было, делали дырку в крышке и наполняли бутылку водой. А после, мокрые и измотанные, всей шайкой шли покупать мороженое, и никто из нас не заболел! В моем детстве для полного счастья требовалось совсем мало — даже одинокий, резво бегущий по дороге таракан вызывал бурю эмоций и настоящую детскую улыбку! Времена меняются, а я — нет…

        Довольно внезапно для себя я обнаружил, как вместо привычных уже железобетонных арок поверхность стенки сменилась на рельефный, неотесанный и грубый материал — камень. На мой непрофессиональный взгляд, это мог быть гранит или же нестандартная каменная порода с серым оттенком, но медным и шелковистым отливом. Местами туннель то сужался, то расходился — четкой пропорции мною никак не отслеживалось. Иногда даже приходилось пригибаться от острых, как иглы, каменных сосулек, висевших с потолка (кажется, они называются сталагмитами). Стена туннеля была влажная, местами даже очень, довольно шершавая и неприятная на ощупь. Туннель не был похож на стандартный, такой как в метро, скорее… на язык упало подходящее слово. «На пещеру!» — с ужасом подумалось мне.  

        «Невозможно!» — мысль звучала очень уверенно и твердо, но с особым привкусом. Если и существовали отдельные ветки метро, то они, как и все другие, должны иметь бетонную опору, способную защитить от обвала и протечек воды. Любой школьник знает, что в движении поезд создает вибрации, а сильная вибрация легко повреждает всё вокруг. Если поверхность туннеля будет нестабильной, то в любой момент она может осыпаться или вовсе завалиться. Оставив логику на потом, я двинулся дальше.

        Видимо, я приближался к мощному или непрерывному источнику влаги: стены становились еще более влажными и сырыми, и эта сырость постоянно нарастала в воздухе. Росли и капли на стенках — они становились всё более упитанными и то и дело скатывались на пол, прямо как в бане. Я попал прямиком в каменные джунгли — не хватало только зеленых ящериц и пальм, а так один в один! Через пару мгновений не стало и рельсов, потом шпал… Они испарились, исчезли, остались где-то за спиной. Безумие — только так можно охарактеризовать эту ситуацию. Издали послышались какие-то странные звуки. Сперва шум напоминал топанье детских ножек, но с каждым новым шагом он усиливался — ему придавалась мощь.  

        «Это вода!!! —  воскликнул я, подняв палец кверху. — Шумит вода!»

        Пещера все сжималась, и в определенный момент проход сузился до размера маленькой двери — мне даже пришлось нагнуться. Это и вправду была вода — целая река, поток, водопад!. Одновременно мне казалось, что это полнейший провал, катастрофа, но сердце заколотило, рот раскрылся в удивлении, руки тоже убежали куда-то в сторону. Восторг на пару с удивлением постепенно побеждали — паника зарылась подальше, уступив им первенство.

        «Невероятно… — только и смог выдавить я из себя. — К-как, в метро? Но…» — только и смог проговорить, но внутренний голос добавил:

        «Мне никто не поверит!»

        Нно было целиком и полностью безразлично. Упершись рукой во влажную стенку, я любовался неожиданным подарком судьбы, пока не сел телефон и вместе с ним — фонарь.

        Водопад светился из глубины, он сиял и мерцал одновременно. Капли то и дело роем метались во все стороны, и я это видел — они, словно невидимые пальцы, ощупывали каждый миллиметр вокруг, проникая всюду. Свет пульсировал изнутри водопада, и тот пульсировал в танце, мерцая, тонким, слегка матовым, расплывчатым, похожим на покрывало туманом, окутывал пространство, придавая особую мягкость.

        Я настолько увлекся этим зрелищем, что потерял нить реальности. Здесь было поистине прекрасно, в каком-то смысле первобытно. Мои знания далеки от геологии, но, судя по странному куполу и расщелине, куда впадал водопад, а также по тупиковой пещере, это был грот. А значит, тупик — ведь пещера заканчивалась именно на водопаде. Или нет? Идти против течения не было смысла: смоет, и я моментально упаду в расщелину. Сама расщелина не была глубокой — как мне показалось, не больше двадцати метров в высоту (возможно, двадцать пять). Ширина около трех метров — так что перепрыгнуть тоже не удастся. Высоту я определил лишь примерно — на самом деле она могла быть куда больше. Вода извергалась из узкой пещерки и с ревом уносилась вниз. Падала она с огромной скоростью, ударяясь о камни. Некогда мощная струя в одно мгновение превращалась в пыль, разлетаясь на миллионы и миллионы мелких капелек. Всей картины я не видел: капельки окутывали дно плотным и непроницаемым туманом. Такие водопады называются каскадными. Вспомнилось, как в седьмом классе на уроке географии учительница рассказывала нам о Шолоховском каскадном водопаде, — вот и пригодилось. Еще мне почему-то вспомнился мамин пульверизатор, которым она опрыскивала свои цветы, и я ощутил, как лицо расплывается в горькой улыбке. Хотелось домой.

        Сложно сделать выбор, находясь в тупике. Идти назад? Долго и страшно — фонарь-то сел. Спуститься к подножию водопада? Опасно, да и зачем? Я стал всматриваться вниз, пытаясь что-нибудь разглядеть в полумраке. Может быть, воображение рисовало мне проход в другую пещеру, а может, это просто игра теней — сложно сказать. Но всё же это вселяло уверенность.

        «Действительно тупик. Сложно, точнее — нереально, — я всё еще морщился и всматривался вниз. — Решено: пойду на станцию, спускаться опасно».

        Убеждал ли я себя, или же действительно так решил, не знаю. И всё же это было хоть какое-то решение.

«Вернусь на станцию, поднимусь наверх и выбью эту злосчастную дверь! Плевать на нарушение — в конце концов сами виноваты!»

        C этой мыслью я напоследок взглянул вниз и решительно, хоть и с опаской, повернулся к выходу.

«Очень необычно...» — я отпрянул и выпрямился во весь рост.

        Только я успел повернуть голову, как тут же боковым зрением уловил, как на дне расщелины, прямо там, куда падала вода, что-то блеснуло — очень ярко, обжигающе ярко. Зеленый… нет, салатовый, сначала едва уловимый и призрачно далекий, но приятный и манящий, а на острие — яркий, как солнце, но далекий, чужой блеск.

        Задумавшись, я пробурчал:      

        «Что же это могло быть?»

        Присел на корточки и стал всматриваться вниз.

        «Может, капля воды? — гадал я. — Но они слишком крошечные, и света очень мало для столь красочного блеска. — Хочется испытать это еще раз», — подумалось где-то в глубине.

        Пришлось воссоздать обстановку и инсценировать все последние движения. Я стал точь-в-точь на то же место — ничего. Поворачивался, нагибался и опускался на колени, даже прыгал — тоже ничего. Крутил глазами, смотрел исподлобья, даже косо — снова ничего! Повертев еще немного головой, будто делая массаж шеи, я всё же надеялся — мне хотелось попасть на угол, с которого отблеск может повториться, — но всё, что я смог разглядеть, — это бурный и непрерывный поток свежих капелек, тоже мерцающих, но далеко не так.

        «Что ж, значит, к перрону…» — с чувством разочарования и горечи  прошептал я и попытался повернуться. Хотелось побыстрее уйти и…

        «Чудо! Так мне не показалось?!»

        Зеленая и обжигающая зарница вновь дала о себе знать и в этот раз намного ярче — я даже слегка прищурился, а щёки ощутили мимолетное тепло. Это звучит как бред сумасшедшего, но я готов поклясться чем угодно, что было именно так.  

        «Не хочешь отпускать меня? — с улыбкой проговорил я в расщелину, и тут же мой взгляд поймал еще один салатовый блик. — Что же ты такое?» — прозвенело в голове.

        Прищурившись, я стал внимательно всматриваться в выступы. Они казались хрупкими, некоторые всего в пару сантиметров толщиной. Будь я скалолазом, смог бы наверняка спуститься, но без опыта, пожалуй, будет сложно.