Глава двенадцатая

   Тот, кто находился в этот утренний час на городской стене, мог любоваться картиной затянутого тучами неба. Сквозь тучи, тут и там, пробивались солнечные лучи, придавая речной глади вид гигантского извивающегося решета. В этих объемных полосках света, казалось, кипела жизнь, словно могучая сила втиснула в них кусочки городской площади в часы самой оживленной торговли. Парило, и скот, медленно пощипывая траву, пытался перемещаться вслед за пятнами тени от облаков. Из леса за рекой шел прелый запах перегноя.

   Стражники на башне не переставали отирать лбы, покрывающиеся испариной под широкополыми шляпами. Они, то и дело, тянулись к бочке с водой, подхватывали черпак с загнутой ручкой, и от души вливали в себя живительную влагу. Нельзя было расслабляться – не виден враг за деревьями, но расстояние от ближайшего леска до ворот хорошая лошадь взяла бы минут за пять. Сейчас не то время, когда можно было прикорнуть, оперевшись на пику. Хоть и неудобно, но помогало скоротать тягостные часы караула.

   Начальник стражи, стоявший у основания башни, окликнул тех кто находился вверху. Перебросившись парой слов – объяснил: запрещено выходить за пределы города, но сегодня надо сначала выпустить двоих, а затем впустить. Следить за ними надобно внимательно, чтобы ничего с этими двоими не случилось. А для пущей уверенности поднимутся сейчас на стену еще двое, с луками.

   Ян и Лазарус поднялись на башню и поприветствовали стражников. Каждый из друзей держал в руке лук, а за плечами колчан со стрелами. Заняв позиции, необходимые для защиты Жерара и Сервация, подали знак. Тотчас ворота открылись и банщик вывел Броде, руки которого были связаны впереди. Таково было требование Дремона, узнавшего, что город предпочел Петера. Он не хотел рисковать: такой пленный может доставить немало неприятностей.  Граф обрадовался решению совета: осада города могла привести к большим потерям в составе наемников, не говоря уже о деньгах.

   - Надеюсь, все обойдется без глупостей, - напутствовал он пленника. – Мне не нужна твоя жизнь, но, если возникнут осложнения, мои лучники будут стрелять без колебаний.

   - Мне тоже дорога жизнь, - угрюмо ответил Петер.

   Дремон легонько подтолкнул его к сопровождающему. Тот проверил крепко ли связаны руки пекаря и оба двинулись к точке обмена. Там их уже ждали. Остановились на расстоянии десяти метров друг от друга. После приветствия Петер и Серваций пошли навстречу друг другу. Поравнявшись, коснулись друг друга руками, и когда Броде увидел, что фигура друга заслоняет его от пристальных взоров неприятеля, спросил:

   - Сколько человек охраняет графский шатер?

   - Двое.

   - Это хорошо. Ты запомнил как они располагаются по отношению к шатру?  - И увидев утвердительный кивок, подытожил. - Будем действовать по плану.

   И оставив Петера в недоумении, Броде зашагал навстречу неизвестности.

                                                              ***

   Оставшись вдвоем с Жераром, Петер забросал того вопросами. Но банщик попросил нетерпеливого юношу подождать. Он не хотел повторять несколько раз одно и то же: в плане, который они разработали с Сервацием, были задействованы и Ян и Лазарус. Через пять минут они уже входили в городские ворота. Если Петер и не пострадал в лагере графа - это вполне могло произойти при встрече с друзьями. Медвежьи объятия портного и ласковые тычки суконщика обеспокоили Жерара, отвечавшего за боеспособность молодого Корсейна. После пятиминутного выражения радости - похлопываний, поцелуев и заразительного смеха – все четверо направились к дому банщика. Совещание, в котором могла решиться судьба Броде, а может и всего города, нельзя было доверить посторонним ушам.

   Они подошли к дому и Жерар, вдруг, остановился. Он подтолкнул Петера вперед и знаком показал юноше войти в дом. Все было понятно без слов. Хотя сердце отца противилось этому широкому жесту, умом понимал: не может он идти против любви дочери.

   Увидев заплаканные глаза любимой, Петер бросился к девушке, крепко обнял ее и поцеловал. В трудные дни разлуки он не переставал думать о встрече. И сейчас все чувства вырвались наружу. Время перестало существовать для двоих...

   Послышался преувеличенно громкий топот ног, нетерпеливое покашливание, и в дом вошли те, кто ожидал на улице. Смущаясь, молодые люди отпрянули друг от друга. Петер наклонил голову вниз, чтобы непрошенная слезинка не дала повод друзьям подтрунивать над ним.

   Присутствующие расселись на скамьи по обеим сторонам крепкого стола. Петеру нетерпелось узнать о каком плане упомянул Серваций, но начал он с другого:

   - Вы знаете, кто меня похитил?

   - Виллем, - ответила Жастин.

   Глядя на удивленное лицо возлюбленного, девушка прыснула от смеха и рассказала как они пришли к такому выводу. Петер, в свою очередь, поведал о своих злоключениях, после разговора с Жераром. Когда закончили делиться впечатлениями, слово взял хозяин дома:

   - Пока мы не начали обсуждать наши дальнейшие действия, необходимо пригласить одного из членов совета, иначе все наши действия, тем более, если что-то пойдет не так, будут считаться преступлением против города. Поэтому, сейчас я пошлю слугу к Якобу: он посвящен почти во все, связанное с последними событиями и отвечает за расследование убийства Ансельма.

   - Погоди, Жерар, - прервал его Петер. – Если нам обязательно нужно согласие отцов города, позови кого-нибудь другого. Видя вопросительные взгляды собравшихся, Петер сказал:

   - У нас нет времени на объяснения – нам нужно спасать Сервация, но, когда все закончится, мы вернемся к этому разговору. Я не хотел бы посвящать Дамма в подробности этого плана.

   - Хорошо, - согласился банщик. – Позовем Фолькарда. За него ты можешь быть спокоен: он, я и твой отец положили немало голов на полях сражений.

   Петер согласно кивнул. Пока ждали жестянщика, юноша расспрашивал о том, как идет подготовка города к возможной осаде. Он и сам видел горожан, стягивающихся к Рыночной площади, ставшей на время ареной тренировок ополчения.

   Вскоре появился Фолькард. Он согласился выполнить функции представителя власти и совещание продолжилось.

                                                              ***

   По дороге к графскому лагерю Броде старался запоминать местность вокруг. Никогда нельзя знать как будут развиваться события. Если бы еще не постоянные подталкивания в спину, которыми сопровождающий постоянно награждал его. Оно и понятно - не терпится графу заполучить книгу. Сервацию и самому хотелось взглянуть на то, что уже принесло смерть троим.  

   Пленника подвели к графскому шатру. Увидев двух вооруженных наемников, Броде мысленно похвалил Петера за цепкую память. Дремон не заставил себя ждать. Он поспешно вышел на зов сопровождающего. Зло взглянув на Сервация, бросил:

   - Не расскажешь где книга – умрешь до рассвета.

   Умирать до рассвета не входило в планы Броде. Но и графу сказать нечего. Не знает он где эта злосчастная книга. Услышав это граф рассвирипел, и приказал начать допрашивать пленного.

   Не так Серваций представлял себе палачей. Вместо красномордого громилы с волосатыми руками, заканчивающимися пятью сосисками с каждой стороны, перед ним возник плюгавенький человечишка с бесцветными глазами. Тело его напоминало некий сосуд: тоненькие ножки, поднимаясь вверх, вдруг непомерно расширялись, образовывая выпуклость, которой могла позавидовать любая восточная красавица; в области пояса вновь происходило сужение и так до самой шеи, которую, впрочем, нужно было еще найти. Плоская головенка, торчавшая из туловища, непрерывно вертелась – казалось, ей все время угрожала опасность.

   Глянув на мучителя, Броде понял, что ему придется нелегко. Люди, обиженные природой, зачастую вымещают свою обиду на других. Палач криво улыбнулся и сделал приглашающий жест. Стражники подтолкнули пленника к одному из навесов - под ним, на небольшом возвышении, находились различные инструменты: несколько видов щипцов, четыре доски, стянутых между собой, прозванные позднее "испанский сапог", вилка с каждой стороны которой было по два зуба. Все это было до ужаса знакомо. С такими приспособлениями Серваций сталкивался и раньше, но как сторонний наблюдатель.

   Палач взял пленника под руку и усадил его на широкую скамью. Было видно, что он специалист в своем деле – инструменты были разложены в таком порядке, который приводил к нарастанию боли, подвергаемого пытке.

   - Я познакомлю тебя с назначением каждой из этих игрушек, - вкрадчиво начал человечишка.

   Серваций, неплохо осведомленный, готов был слушать своего палача сколь угодно долго: до вечера еще далеко и неизвестно сколько пленник сможет продержаться. Одно дело, когда ты видишь как пытают, и совсем другое, когда пытают тебя.

   - Посмотри сюда, - продолжил палач. – Я не люблю возить за собой громоздкие вещи. Дыба, кресло еретика, стул ведьмы хорошо развязывают языки, но я могу добиться того же результата с моими малютками.

   С этими словами он любовно погладил инструменты и взял один из них:

   - Это груша, - пояснил он, подняв вверх штырь с резьбой, от головки которого начинались лепестки. – Чем больше я поворачиваю винтовой механизм, тем больше раскрываются лепестки внутри человека. Не помню случая, чтобы я закрутил винт до конца. Или, вот, железный кляп. – Серваций увидел железную трубку внутри кольца и ошейник. – Скоро ты начнешь орать, а граф не выносит шума, производимого пытаемыми. Вот тогда я засуну это тебе в горло, а ошейник запру болтом на затылке. И ты не побеспокоишь его светлость своими криками. Есть вещи и попроще: водичка, огонь.

   Серваций почувствовал себя неуютно. В нем пробудилось чувство страха. В голове все время крутилась мысль: "Я выдержу". Но глаза соединились с сердцем, создавая страшные картины плотских мук. Боль шла от сердца к левому плечу, спускаясь к пальцам, которые уже онемели. От страха или от пут, связывающих руки? Все переплелось...

   Палач подошел к возвышению и взял одно из своих страшных приспособлений. Немного раньше его помощник развел огонь в небольшой походной печи. Нагревая орудие пыток, палач продолжал объяснять свои действия:

   - Удивительная вещь огонь: он дает тепло нашим жилищам, делает нашу пищу вкуснее и помогает обрабатывать металлы. Но он сметает все, что ему попадается, будь то каменный замок или нежное человеческое тело. И я использую это качество в своей работе. Сейчас ты испробуешь это на себе.

   С этими словами он вытащил раскаленную спицу и, более не разглагольствуя, воткнул ее в плечо Броде...