Погода была великолепной, образцовой для этих суровых северных вод. Мы идем на восток. Прямо на ветер, прямо на солнечное зарево. Паровые машины работают на износ.

На судне мой пост расположен выше всех остальных. Меня должны видеть и должен всех видеть. Я – сигнальщик Тед Бриггс, и моя задача передавать команды на другие суда. Сейчас из них только «Принц Уэльский» идущий слева по борту. Где-то сзади идут корабли Хоум Флита: линкора «Король Джордж Пятый», линейный крейсер «Рипалс» и авианосец «Викториес». Но мы их, судя по всему, здорово обогнали. Может быть, даже на несколько часов пути.

Это утро особенное. И для меня и для «Худа». Мы оба впервые идем на бой. Где-то за этими утренними сумерками, где-то там ниже фиолетовых облаков восхода, навстречу нам с попутным ветром летят два таких же линкора.

Капитанский мостик. Думал ли я, простой йоркширский мальчишка, тогда, в далеком тридцать пятом, затаив дыхание, глядя с берега на этот триумф инженерной мысли, что через какие-то шесть лет отправлюсь на нем воевать? И не где-нибудь, а на капитанском мостике. Стоять рядом с офицерами, капитаном и самим вице-адмиралом!

Царила тишина. Какой-то «напряженности» или «затишья перед бурей» не было. Была обычная утренняя сонная тишина. Конечно, артиллеристские расчеты, капитан и корабельные офицеры – нервничали. Разумеется, волновался и сам вице-адмирал Ланселон Холланд – автор этой грандиозной операции, наблюдавший за всем из рубки.

Меня же просто колотило от страха. Да и каждого на этом судне, вероятно, пробирала нервная дрожь. Но общей напряженности не чувствовалось.

Всё изменилось в одну секунду. Кто-то ниже громко крикнул: «Они!». Я схватил бинокль – и, правда, «они»! Вдалеке, на расстоянии семнадцати морских миль шли бок о бок «Бисмарк» и «Принц Евгений».

Внизу, на палубе «Худа» началась возня. Заряжали пятнадцатидюймовые орудия. Странно, что этого нельзя было сделать раньше. Но я не артиллерист, им там виднее.

Наконец, на мачту «Худа» был поднят сигнальный флаг, извещавший о готовности к открытию огня. На «Бисмарке» поделали то же. «Принцы» в своих действиях ориентировались на адмиральские корабли, и потому, они еще какое-то время готовились к бою.

Тринадцать миль. Кто же?

Мы! Через переговорную трубу я услышал хриплое «к залпу». Я выбежал на левую открытую палубу рубки, и крикнул в сторону мачты: «Пятый сигнальный флаг спустить!» И флаг, поднятый три минуты назад, снова ринулся вниз. Внизу, где смотрели на врага две артиллерийские башни, завизжала сирена.

Залп!!!

Этот грохот! Слух пропадает, и на смену ему приходит звон. Дикий, адский звон внутри самой головы.

Всё кругом заволокло едким, пахнущим серой, дымом.

Семнадцать миль. Четырем снарядам, массой тысяча килограмм каждый, требуется около двадцати секунд, что бы покрыть такое расстояние.

Дым рассеялся как раз вовремя, что бы я увидел мощные всполохи огня, сначала возникшие на «Бисмарке», затем пробежавшие по «Принцу Евгению».

Неужели, попали? Офицеры схватись за бинокли. Видимо, нет. Значит, это… ответный залп…

Я начал отсчитывать двадцать секунд, но на восемнадцатой секунде меня прервал мощнейшей силы взрыв. Корабль тряхнуло, он чуть накренился на правый борт. Затем снова выправился.

Я встал, и снова выбежал на левую рубочную палубу. Судя по всему, снаряд угодил в основание боевой рубки. Это дальше от нас, к корме. Прямо туда, где обычно складировались зенитные снаряды. Начался пожар. Снаряды радостно рвались, сотрясая палубу. Осколки со свистом и звоном впивались в стальные стены. Группу матросов, видимо, посланных тушить пожар, покосило осколками первого же разорвавшегося заряда.

Из переговорных труб слышались крики. Судя по всему, немецкий снаряд пробил броню и разорвался глубоко внутри боевой рубки. С виду повреждения казались вполне сносными.

Вице-адмирал приказал изменить курс. Мы начали поворачивать. Я дал два синих флага, показывая «Принцу Уэльскому», что «Худ» совершит последовательный поворот влево на 20 градусов. Таким образом, выйдем на более выгодный угол обстрела – в бой вступят кормовые башенные орудия!

Я был слишком занят, подавая сигналы с рубочной палубы, и не видел новых вспышек на «Бисмарке». И не считал секунды. Однако, новый взрыв я не заметить не мог.

Я почувствовал сильный удар, но на этот раз устоял на ногах. Громадный столб пламени, вчетверо превышающий грот-мачту, вырвался откуда-то сзади, из того места, где раньше находилась боевая рубка. Корабль заметно накренился на правый борт…

Вдруг я понял, что это конец. Просто понял. Это сейчас я знаю, что это так. Что немецкий снаряд попал в крют-камеру, полную боеприпасов. И тонны взрывчатки в мановение ока разворотили корабль внутри в клочья. Сейчас я знаю это. Тогда я просто почувствовал.

Ошеломленный я зашел в капитанскую рубку, где рулевой отчаянно крутил штурвал то вправо, то влево. Руль уже не подчинялся штурвалу.

Корабль вдруг перестал крениться вправо и выправился. «Ну слава богу» - сказал кто-то.

В рубке началась стандартная рутина. Вахтенный офицер рапортовал капитану о выходе из строя главного компаса, а рулевой старшина – о выходе из строя рулевого управления. Капитан в ответ приказал перейти на аварийное управление.

Это был именно тот решающий момент, когда истинное понимание реального положения дел был во сто крат важнее формальностей. Я стоял и смотрел на все эти реверансы, которые уже не имели смысла, так как корабль был обречен! Словно смертельно раненный зверь он рвется еще перегрызть врагу горло, он пытается еще устоять на ногах.

Вице-адмирал Ланселот Холланд был подавлен. Он сидел в кресле, опустив руки, и мрачно смотрел на посмертные капитанские ритуалы. Только я, восемнадцатилетний сигнальщик и он, умудренный опытом адмирал – только мы двое на всем корабле поняли, что бой проигран.

«Худ» начал кренится на левый борт. Это было особенно странно, ведь все его ранения пришлись справа. В этот раз судно накренилось особенно круто.

Циркули и готовальни, капитанская чашка «Ерл-грея» и прочая мелочь посыпались со стола на пол. Рулевой старшина не устоял на ногах, и схватился за, ставший бесполезной декорацией происходящего, штурвал. Кто-то из офицеров кубарем покатился в сторону крена.

Я понял, что медлить больше нельзя.

Вылетев под уклон на открытую лестницу левого борта, я ринулся вниз, пропуская по три ступени. Первая нижняя палуба была практически вся залита водой. «Худ» уходил под воду!

Удивительно, но паники не было. Артиллеристы готовились к новому залпу, матросов больше интересовал тот кострище, что возник на том месте, где некогда высилась боевая рубка корабля. Не было людей в спасательных жилетах, никто не скидывал спасательные плоты, не спешил спускать на воду шлюпки. Словно никто не знал, что «Худ» находится в предсмертной агонии, не верил, что такое, вообще, возможно!

Оказавшись на палубе по колени в воде, я начал освобождаться от всего, что могло утянуть меня на дно. В соленую воду полетели стальная каска и маска противогазового аппарата.

Сняв всё это, я подошел к борту. Вода уже залила палубу, и было такое впечатление, что я стою прямо в море. Недолго думая я ринулся в пучину.

Лишь полностью оказавшись в воде, я ощутил весь её холод. Словно тысячи кортиков кололи меня. Побарахтавшись на поверхности некоторое время, я вдруг понял - меня все-таки что-то тянет ко дну!

Задыхаясь, я опускался все глубже и глубже в темную мутную могилу. Это был первый и последний случай во всей жизни, когда я смерился. Я был готов умереть. Понимая, что это неотвратимо…

Однако именно в тот момент, когда я уже принял смерть, меня что-то ударило. Огромный бурлящий поток воды, поднимающийся оттуда-то с глубины, подбросил меня к поверхности.

Оказавшись над водой, я долго кашлял – мои легкие были полны воды. Наконец, мне удалось сделать несколько глубоких вдохов и оглядеться.

О, ужас…

То, что уцелело от «Худа», находилось ярдах в пятидесяти от меня. Нос корабля медленно поднимался в вертикальное положение. «Принц Уэльский» продолжал свой маневр, максимально забирая вправо, что бы не налететь на тонущий корабль.

Наконец, нос корабля застыл строго вертикально, словно огромный подлавок.

Залп!!!

Это перекошенная на бок передняя носовая башня «Худа» совершила свой последний салют. Не знаю, что послужило причиной: отчаянье обреченных артиллеристов или короткое замыкание, но упорство, с которым «Худ» проболжал сражаться впечатляло.

Нос корабля закачался. Мощные орудия быстро уходили под воду. Шипя и выпуская фонтаны бурлящей воды, корабль необратимо опускался на дно.

Я хорошо понимал, что водоворот, который образуется во время подобных кораблекрушений, без раздумья затягивает всё: обломки, людей, даже целые шлюпки. Поэтому, я изо всех сил ринулся в противоположную сторону. Плыть было тяжело: мешала нефтяная пленка. Но плыть было надо.

Тем временем «Бисмарк», некоторое время молчавший, переключил свое внимание на «Принца Уэльского». Снаряды падали не так точно, и был реальный шанс того, что один из этих чудовищных взрывов накроет своей волной меня.

Нефть кончилась. Началась чистая, удивительная своей прозрачностью, вода. Я решил оглядеться. Не может такого быть, что бы из полутора тысяч повезло лишь мне. К тому же один я здесь продержусь очень недолго. Соленая вода холоднее льда.

Я начал кричать. Но мои вопли тонули в залпах «Принца Уэльского» и разрывах ответных немецких снарядов. Голос начал садиться. Озноб бил меня так, что зубы стучали быстрее самопишущей машинки.

На моё счастье выжили еще двое. Гардемарин Билл Дандэс, который тоже служил на капитанском мостике, и старший матрос Боб Тилбурн из бортового артиллерийского расчета. Им повезло отыскать среди всего этого бардака спасательный плот.

Увидев, их я просто-таки обезумел от радости. Забыв про холод и усталость, я начал махать руками так самозабвенно, что снова чуть не утонул.

Меня подобрали и тут же усадили под брезент. Плот, видимо, скинуло с «Худа», когда тот «встал на дыбы». Эти двое спаслись, как и я – чудом. Дандэс выпрыгнул из рубки практически сразу после того, как ретировался я. Он тоже вдруг всё понял – и выпрыгнул в море. Тилбурн выжил после второго, страшного взрыва. Хотел вылезти из развороченного артиллерийского отсека, но запутался ногами в проводах. Долго рубил и резал их кортиком, но всё же выпутался.

«Принц Уэльский» проходил мимо нас. Он бил по «Бисмарку» всеми орудиями. «Бисмарк» и «Принц Евгений» воспользовавшись замешательством, вероятно, заняли неплохие позиции. В бинокль я видел, как факелы орудийных залпов пробегают то по одному немецкому кораблю, то по другому с интервалом в десять секунд.

Вероятно, наши на «Уэльском» поняли, что им не уцелеть. Столбы воды вокруг корабля напоминали чащу леса, брызги обрушивались на палубу тоннами. Корабль кидало на волнах словно игрушечный. Как нам рассказали позже, несколько снарядов сравнительно небольшого калибра попали ниже ватерлинии и «Принц Уэльский» принял много воды, но то, что судно заметно просело, было видно и без этого.

«Принц Уэльский» сделал последний, восемнадцатый залп. Переложив на право по курсу, он выпустил дымовую завесу, прикрывшись от оптических дальномеров противника. И, дав самый полный вперед, стал уходить на юго-восток.

Мы сидели на плоту, посреди всего того мусора, что продолжал всплывать. Людей практически не было. Только редкие тела качались на волнах. Большинство встретило свою смерть на боевых постах. Покуда не стала изгибаться и лопаться сталь, покуда тонны морской воды не оповестили их о свершившемся несчастье. Никто просто не верил, что «Худ» может затонуть.

Но он затонул! И унес с собой полторы тысячи верных своему делу рыцарей и оруженосцев. Лишь мы, из этих сотен, смотрели в след победителям и проигравшим, оставшись на волю волн.