"Родился я в семье полунищего, но гордого и сильного в своей вере, дворянина. Наше поместье находилось на землях графа Дремона, чьим вассалом отец стал во времена своей молодости. Замок, построенный лет двести назад и требующий ремонта, небольшое подворье и чахлая рощица вокруг, были моим миром первые семь лет. Строение было настолько ветхим, что не было смысла его перестраивать и отец решил заложить новый дом. Он успел возвести только один этаж, поэтому мы по-прежнему располагались в старой развалине. С тех пор, как начал ходить, я был вооружен колом, имитирующим копье, и воспринимал каждое дерево, собаку или курицу как врага, покушающегося на честь будущего рыцаря. Не раз, поколотив палкой кого-нибудь из детей прислуги, я вынуждал отца задабривать подарками родителей моих жертв. Отец часто отсутствовал, выполняя свой воинский долг перед сюзереном. Видимо, он сильно задолжал, так как вместо обычных сорока дней в году, отец месяцами не приезжал домой. Сказать, что он был хорошим воином, значит не сказать ничего. Слава о его рыцарских подвигах распространилась по всем землям графа, и даже достигла ушей архиепископа.
Как и многие мальчики, готовящиеся стать рыцарями, я находился на попечении женщин до семи лет. Но мне повезло больше, чем другим. Моя мать происходила из семьи, где умели сражать противника не только мечом, но и словом. К тому времени, когда мне предстояло отправиться к главному рыцарю графа для продолжения обучения, я умел читать, писать и считать.
Годы пажества прошли быстро. Я научился одинаково хорошо владеть копьем, бросать дротик и стрелять из лука, хотя последнее и не входило в число обязательных предметов. Любовь к лощадям и умение усмирить непокорного коня, позволили избегать скучные занятия по религии, прислуживать за столом сеньора или сопровождать графиню в ее частых поездках.
Свой четырнадцатый день рождения я праздновал уже будучи оруженосцем главного рыцаря. Родители приехали поучаствовать в обряде перехода в новое звание. Правда, отец вынужден был уехать в тот же день: его ждал корабль, отправлявшийся в Палестину. Держа в одной руке свечу, а другую положив мне на плечо, они подвели меня к алтарю, где священник прочитал молитву во славу графа и новоявленного оруженосца. Затем взял с престола пояс, с подвешенным к нему мечом, благословил священные атрибуты рыцарства, и опоясал меня. Так прошло три года: в турнирах, в которых принимал участие главный рыцарь, воинских играх, скачках, ознакомлении с иноземными обычаями.
Отец, сражавшийся на Святой земле, писал мне редко. Я знал о неудачах, постигших крестоносцев. Последнее письмо было написано из Акко. Оттуда же отец послал мне в подарок тот предмет, который вы видите. Когда мамлюки ворвались в город, часть защитников сумела пробиться к гавани, где села на корабли и отправилась на Кипр. Бог хранил отца и во время бури на море, когда многие суда затонули. Всевышний уготовил ему иную смерть.
Так закончилась военная эпопея моего родителя. Вернувшись в родовое имение, он продолжал ту размеренную жизнь, которую вел до отъезда на Восток.
В преддверии моего восемнадцатого дня рождения, приехал старый слуга моей матушки с письмом к главному рыцарю, где отец просил отпустить меня домой на несколько дней. Я был вызван в покои моего сеньора. Тот показал мне письмо и менторским тоном объяснил, что не в его правилах отпускать своего оруженосца для домашнего отдыха, что тем самым он может разбаловать остальных юношей, находящихся на его попечении. Затем, все же, смягчился и сказал: "Я очень доволен тобой. Поезжай к отцу, но возвращайся без задержки".
Дома я застал отца в некотором волнении и поинтересовался причиной такого расположения духа. Он пригласил меня на прогулку в окрестностях замка и поведал о своем пребывании на Святой земле.
"Пришло время рассказать о событиях того периода. За год до моего возвращения домой, возникла необходимость в защите Акко - последнего оплота христианства и столицы крестоносцев в Палестине. Население города, достигшее в то время сорока тысяч человек, представляло собой разнородную массу. Госпитальеры, тамплиеры, тевтонцы, купцы Генуи, Венеции и Пизы, проживавшие в Акко, постоянно спорили за влияние в городе-крепости.
Но не о них хотел я поведать тебе. За тридцать лет до моего появления здесь, в Акко приехал один из известных парижских евреев, который, вместе с еще 300 единоверцами основал общину. Через несколько лет у него, проездом в Иерусалим, останавливался знаменитый каббалист, называвший себя Рамбан. С тех пор город полнился слухами, что последний оставил здесь на сохранение книгу "Авраама Еврея", в которой, якобы, соединялись каббала и алхимия. Сей труд стал предметом вожделения всех, кто пытался превратить в золото те вещества, которые его не содержали. Многие пытались тем или иным путем заполучить эту книгу, но евреи, усиленно охраняли ее.
И, вот, у стен города появился царь Эль-Ашраф со своим многочисленным войском. Несколько недель длилась осада, в результате которой мамлюки ворвались в город, и начали вырезать жителей. Мусульмане неуклонно продвигались вперед занимая дом за домом, улицу за улицей. Нас осталось несколько сот человек: рыцари, монахи, женщины с детьми. Мы отошли к крепости Тамплиеров. Здесь, от свода полукруглой формы, начинался туннель, выдолбленный в скале и соединявший замок с портом. Пройдя немногим больше трехсот метров, наша группа вышла на улицу, откуда уже были видны мачты кораблей. Отступая, мы продолжали нести потери. Внезапно, рядом со мной упал какой-то человек, сраженный стрелой сарацина. По одежде я узнал одного из евреев. Он прижимал к груди небольшой сверток. Жизнь уже оставляла тщедушное тело иудея, но в глазах еще светилась мысль. Он протянул ко мне руки, призывая, как я думал, помочь ему. Однако, он передал сверток и прошептал: "Ради всего, что вам дорого, заклинаю вас передать это человеку по имени Рашба, он живет в Барселоне..." Последние слова отняли у него все силы и он испустил дух.
Мне пришлось спасать свою жизнь: я убегал, слыша за собой ликующее улюлюканье нехристей. Последний корабль уже отчаливал, но я успел подняться на борт. Все, кто смог спастись, выглядели подавленными, понимая, что пал один из последних оплотов крестоносцев. По палубе бродили не гордые и уверенные в себе рыцари, одержавшие немало впечатляющих побед, но лишь их тени, сгорбленные под тяжестью непоправимого поражения.
Лишь по прошествии нескольких часов я смог прийти в себя и рассмотреть содержимое свертка, переданного мне евреем. Просьба умирающего не связывала меня каким-либо обязательством по отношению к содержимому пакета. Представь себе мое удивление, когда на свет появилась книга. Ее обложка из тонкой медной фольги (а может из золота?) была усыпана непонятными надписями; надо думать, это был иудейский язык. Книга изобиловала странными рисунками, сопровождавшимися текстом на латыни. Стало понятно, почему еврей не польстился на золото и серебро, коих в городе было в избытке. И если он решил спасти книгу, то это могла быть только та самая книга.
Я немного полистал ее, пока у меня не возникло чувство, что за мной наблюдают. Стараясь не выдать себя, я огляделся вокруг и, в нескольких метрах от себя, увидел мужчину среднего роста и, примерно, моего возраста. Он делал вид, что смотрит по сторонам, но то и дело переводил взгляд на сверток в моих руках. Уловив момент, когда мужчина отвернулся, я спрятал книгу под блио и встал, с целью осмотреться на судне, но каждую минуту ощущал на себе пристальный взгляд незнакомца.
Первая ночь прошла спокойно. Следующий день пролетел в разговорах и горьких воспоминаниях о проигранном сражении. С приближением вечера я нашел место у борта и, завернувшись в шап, попытался заснуть. Из состояния дремы меня вывел крик одного из лежащих неподалеку. Оказалось, что кто-то пробираясь к борту корабля, споткнулся и ранил его кинжалом. Несчастный вопил, держась за руку, а нападающий спешно ретировался. Я поблагодарил небеса за оплошность незнакомца, так как не было сомнений, на кого был нацелен кинжал, и, прислонившись к борту, больше не сомкнул глаз.
На следующий день мы прибыли на Кипр. Встретив там земляков, возвращавшихся из Иерусалима, я забыл о незнакомце и дальнейший путь домой прошел без приключений. Мне думалось, что побоявшись нападать на меня в такой компании, он решил отступиться от мысли завладеть книгой и наши пути разойдутся навсегда. Но несколько дней назад, на пиру у графа Дремона, незнакомец объявился вновь. Он почти не изменился, лишь легкая седина на висках облагородила его невыразительное лицо. Не теряя времени я подошел к графу с просьбой познакомить меня с его гостем. Однако, слуга, посланный за ним, вернулся ни с чем - мой преследователь скрылся." В это время нас прервал слуга, доложивший о приезде епископа.
Мне осталось рассказать совсем немного. На следующий день я вернулся к своему сеньору, а через два дня пришла ужасная весть о том, что отец убит. Граф Дремон лично приехал отдать, как я думал, последние почести своему вассалу, верно служившему до последнего вздоха. Позднее, оставшись с матерью наедине, стало понятно, что визит этот имел определенную цель. Матушка поведала о своей беседе с графом, в которой тот пытался разузнать подробности о пребывании отца в Акко. Тогда же зародились мои первые подозрения о причастности Дремона к убийству. Вспомнились слухи о визитах в замок Арнольдо де Вилланова и Раймунда Луллиуса. Более того, человек, следивший за отцом и убивший его (а в этом у меня не было сомнений), вполне мог действовать от имени графа.
После смерти отца все рухнуло. Через год я похоронил матушку. Мне пришлось оставить замок моего сеньора, так и не став рыцарем. Возвращение домой не принесло желаемого утешения: хозяйство разваливалось на глазах, слуги покидали замок, так как мне нечем было им прокормить. И, когда пришло приглашение от графа приехать и уладить отношения вассала-сюзерена, я почувствовал, вместе с гневом и яростью, некоторое облегчение. Мысль о потере родового поместья угнетала. С другой стороны, пришло чувство освобождения от необходимости заботиться о доме и слугах.
Зная, что ждет меня в замке графа, я, все-таки, поехал. Дремон потребовал исполнения мною обязательств по отношению к нему, зная, что денег у меня нет, а возраст не позволяет участие в феодальной курии. Прием начался приторно-участливо. Поинтересовавшись моим здоровьем, и выразив соболезнование по поводу потери родителей, граф объяснил как закон позволяет ему забрать землю, на которой стоит дом.
Не утомляя вас подробностями, скажу лишь, что я потерял все имущество. У меня осталось немного денег, полученных от отца в нашу последнюю встречу. В один из оставшихся дней пребывания в замке, бывшем когда-то таким родным, меня нашел посланник епископа. Его преосвященство был удручен безвременной смертью моих родителей – славного воина и защитника веры, и столь просвещенной и умной женщины. В послании выражалась надежда на мой скорый приезд ко двору священника, "дабы знания, приобретенные мной, нашли достойное применение". Приглашение оказалось весьма кстати, так как давало время подумать о будущем.
Три года службы в замке епископа прошли быстро. Я обучал простолюдинов держать в руках меч и копье, управлять лошадью и стрелять из лука, в то же время, пополняя свои знания в ведении боя. Большая библиотека, собранная предками нынешнего хозяина, давала мне приют в часы досуга. Особенный интерес вызывали книги по военному искусству и описание великих битв: "Хроники" Гийома де Нанжи и "Большие французские хроники", "Гентские анналы", "Морейская хроника", "Хроника осады Турне" и много других увлекательных произведений.
Однажды, епископ отправился с визитом к графу Дремону. Скрепя сердце я согласился сопровождать моего работодателя. Тяжелые воспоминания продолжали томить меня, а от предчувствия внезапных перемен сжималось сердце. Его преосвященство, уступив моим настоятельным требованиям, присоединил к эскорту еще несколько воинов. Он не понимал причины такой просьбы, как, впрочем, и я сам. Тяжело объяснить другому человеку ход мыслей, построенный встревоженной душой.
В вечерних сумерках замок выглядел немного зловеще. Через час после приезда состоялась трапеза в честь важного гостя. За ужином велась беседа о возможности будущей войны, об увеличении расходов на содержание хозяйства, о все возростающей вольности городов. Сидя недалеко от графа, я постоянно наблюдал за ним, а на его вопросы о моей теперешней жизни отвечал односложно. Перед десертом мне показалось, что хозяин замка подает незаметные знаки кому-то у меня за спиной. Уронив нож на пол, я полез доставать его, одновременно проследив за направлением взгляда графа. Тот, кому он подавал знаки, разгадал мой маневр и скрылся за ближайшей колонной. Я успел увидеть лишь серьгу в мочке левого уха и волосы, собранные в короткую косу. Человек этот был мне не знаком, но какое-то чувство подсказывало, что незнакомец знает ответы на мучающие меня вопросы.
Сославшись на необходимость проверить готовность людей епископа нести ночной караул у его покоев, я торопливо вышел из-за стола, нисколько не беспокоясь, что это было заметно. Понимая, сколь трудно мне будет найти человека в таком большом доме, я поднялся на замковую стену. В темноте хорошо был виден свет факела стражника, выпускающего человека из ворот. Пройдя мост надо рвом, опоясывавшим замок, тот вскочил на лошадь, которую, до сих пор, вел под уздцы, и быстро скрылся за деревьями. Я бросился вниз. Встретив на своем пути одного из людей епископа, я крикнул на ходу, что прошу прощения у его преосвященства, так как вынужден срочно покинуть замок. Оседлав своего коня, я бросился в погоню. Необходимо было догнать незнакомца, даже, если он и не знал ничего об убийстве отца. Расспросы о всаднике на постоялых дворах дали уверенность в правильности выбранного мной направления. Человек с серьгой двигался по направлению к морю.
К вечеру следующего дня показалась водная гладь. Наведенные в порту справки, убедили меня в том, что незнакомец сел на корабль, но на какой именно выяснить не удалось. Правда, некоторые обстоятельства указывали на пиратское судно, о чем говорил и внешний вид преследуемого мной человека. К дальнейшему преследованию я пока не был готов; поэтому вернулся к епископу, рассказал ему, почему так спешно покинул графский замок, посвятил в свои планы и попросил благословения. Тот с пониманием отнесся к моим объяснениям и разрешил оставить службу. Я покинул обитель этого святого человека с некоторой суммой в кармане. Передо мной открывалась новая дорога, мои мысли были заняты отмщением, а предчувствие нового образа жизни будоражило кровь.
Увы... Моим мечтам не суждено было воплотиться в реальность. Пять лет я скитался по морям, сменил несколько кораблей, два раза прощался с жизнью, но так и не нашел того, кто мог пролить свет на смерть отца. Несколько раз, казалось, нападал на след, но все понапрасну. И вот, год назад, распрощавшись с морской жизнью, я попал в город, заглянув перед этим на могилу родителей".
Серваций замолчал. Якоб и Петер переглянулись, но хранили молчание, обдумывая рассказанное Броде. Вскоре Дамм поднялся и сказал:
- Найденная застежка не могла быть у Берта, значит ее мог потерять только убийца. Думаю, будет лучше, если она останется у меня. На всякий случай, зайду к Альме Ансельм – может быть ей знакома твоя вещица, Серваций. – Тот неохотно передал застежку Якобу. – Попрошу Виллема потолкаться на площади, послушать о чем говорят горожане. Член городского совета вышел из комнаты, чтобы дать распоряжение посыльному.
- Одного я не понял, каким образом подарок отца оказался в городе? - спросил Петер.
- Смерть родителей стала для меня большим ударом. Я не мог ни о чем думать, все валилось из рук. Лишь когда пришлось освобождать дом, оказалось, что шкатулка с моими вещами, где и хранилась застежка, исчезла. По сравнению с моим горем, пропажа нескольких безделушек ничего не значила. Позже, я все чаще приходил к выводу, что и тут не обошлось без таинственного убийцы. Теперь уже некого спросить, - вздохнул Броде, – но он мог проникнуть в дом во время суматохи сразу после своего черного дела, или во время визита графа.
- Но если так, то этот человек побывал и здесь. – Петер высказал мысль, давно не дававшую ему покоя. – Может быть он и сейчас в городе.
- А не он ли лишил жизни Ансельма? – Петер никогда не видел Сервация таким возбужденным.
- Не знаю, как Берт мог быть связан с ним. Для убийства нужна причина...
Возвратился Дамм.
- Пока я разговаривал с Виллемом, то подумал, а где же книга? – спросил он Броде. - Из-за нее погиб твой отец, а мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе.
- Я спрашивал матушку, но оказалось, что она не была посвящена в этот эпизод жизни отца – он пощадил ее чувства. Книга не может быть у графа. Единственный тайник в нашем доме, где она могла храниться, был нетронут, хотя и пуст.
Легкая тень разочарования пробежала по лицу Дамма.
Петер, вдруг, вспомнил зачем пришел и рассказал о разговоре с Бодуэном и студентом.
- Кстати, - спросил он Сервация, - что за слова не смог разобрать Мартин?
- Краеугольный камень, - последовал ответ. – Отец гордился тем, что начал постройку нового дома.
Прохлада весеннего вечера показалась божественным покрывалом, окутавшим людей, вышедших из душной комнаты ратуши. Серваций попрощался, сославшись на усталость. Солнце уже скрылось за крышами домов, но было достаточно светло. Петер успел сделать всего несколько шагов, как увидел бегущего к нему Альбертуса. Единственное, что смог понять Петер из слов запыхавшегося помощника – кто-то забрался в дом Петера и все перевернул вверх дном.