Вы когда-нибудь слышали, как ревет Колизей? Как рычит и беснуется он, словно чудовище, требуя кровопролития? Как слившись в едином порыве, воют тысячи глоток, когда содержимое человеческих тел вываливается на песок арены? Нет? А я слышал сотни раз. А потом еще сотни. Что? Вы спрашиваете кто же я такой? Меня зовут Астианакт, я дак. Когда-то воин, потом военнопленный, раб, и гладиатор.
Шесть лет назад я попал на римский невольничий рынок. Оттуда выкуплен ланистой - учителем императорской школы гладиаторов. Ну еще бы, он не мог не заметить здорового бородатого мужика. Но, думается мне, ланисту привлекло то, что дак, которого он приметил, был по-настоящему озлоблен. Даже будучи рабом в цепях, я продолжал смотреть на всех с призрением. Тогда, на невольничьем рынке, единственным моим желанием была смерть каждому римлянину.
Позже начались тренировки. Для меня они небыли чем-то особенным. Ведь даки с детства учились махать мечом. Вид других рабов, валившихся с ног от тяжелых нагрузок, как нестранно предавал сил. Комплекция и вес определили роль в гладиаторских поединках, которую мне дано было «играть». Я – мурмиллон, морская рыба, мурена, вечный противник рыбака – ретиария.
Начались бои. Настоящие, кровавые, хотя и не похожие на те побоища, к которым я привык. Несмотря на то, что в школе нас хорошенько вымуштровали, мне казалось, что в гладиаторских поединках слишком уж много правил. Как-то раз, по глупости, я даже нарушил важнейшее из них, убил соперника без разрешения эдитора. Ох и отделали же меня тогда плетьми, но не убили. От смерти спасла любовь публики. Той самой, жаждущей крови толпы, которую я так сильно призирал.
Со временем я заметил, что каждый бой меняет меня. Это странно, но из поединка в поединок, злоба уходила, растворялась. Поначалу я бился, словно ослепший от ярости, но с течением времени гнев сменился холодным рассудком. Свирепый дак превратился в профессионала. Позже заметил, что больше не испытываю ненависти ни к соперникам-гладиаторам, ни к римлянам. Это меня удивило, теперь я не желал смерти народу, поработившему мое племя, не желал смерти вообще никому. Хотел только выжить, мечтал о том, как выйду однажды за стены Колизея свободным человеком. Так и бился, с мечтой на перевес, до самой своей смерти. Да-да, я умер. Удивлены? Пустое, я погиб так, как погибает каждый гладиатор. Вам интересно? Что ж, попробую напрячь память, и рассказать, как это случилось.
***
Колизей ревет. Крики жаждущих крови людей, приглушенным гулом доносятся до меня сквозь металл шлема. Их жажда насилия на столько велика, что даже здесь, под ареной, в скрытых помещениях Колизея, слышно вопли десятков тысяч голосов. Создается впечатление, что стены амфитеатра не выдержат гула, и вот-вот рухнут.
Сегодня особенный день. Свадьба богатого патриция. Именно он устроитель игр – эдитор. В его честь бились и проливали кровь десятки гладиаторов. Бой с моим участием - венец игр, главное зрелище. За шесть лет гладиаторских игр я снискал славу. Победы сделали меня знаменитостью. Астианакт – свирепый дак, кричит толпа.
В полумраке катакомб лязгают цепи. Это рабы приводят в действие механизм подъемника, призванного доставить гладиаторов на арену.
Скрытые песком люки откроются, а когда поднятая ими пыль развеется, но арене будут стоять бойцы, появившиеся будто бы из неоткуда. Простой фокус, который так нравится зрителям.
Каждый вдох дается с усилием. Затхлый подземный воздух, наполненный копотью факелов и лучин, неприятно дерет горло. Дело усугубляет тяжелый шлем. В пылу боя в нем не то что сложно дышать, но даже просто видеть противника - проблема. Что поделать, он сделан так, чтобы защитить лицо от ударов трезубцем. Ради этого пришлось пожертвовать радиусом обзора, оставив только крохотные прорези для глаз.
Цепи звенят, толпа ревет. Подъемник вздрагивает, и я, вместе с моим сегодняшним соперником, устремляемся к люку. Крышка отворяется, яркий дневной свет тут же прорезает темноту подземелья. Он освещает меня, мой овальный шлем, украшенный яркими красно-белыми перьями, кожаную манику на левой руке, оружие, большой щит-скутум и гладиус. Освещен и соперника – ретиарий.
Я знаю этого человека. Его зовут Календий, и как не странно, он римлянин. Бывший легионер, прошедший под знаменами Трояна всю Дакию. Профессионал высокого класса. Он научился убивать давно, еще в армии. Годы гладиаторской карьеры только отточили навыки боя. И ради чего все это, спросите вы? Конечно ради славы и богатств. Календий жаждет их, с невероятной силой. Для него соперник – денежный мешок, который нужно вспороть, чтобы добыть заветный сестерции. Он стоит рядом. Стройный, худощавый мужчина в легкой тунике. Смуглый и черноволосый. В правой руке – тяжелая сеть, в левой – трезубец. Где-то за спиной Календий прячет кинжал, я не вижу где, но точно знаю, что ретиарий прихватил и его.
Помост подъемника поравнялся с землей. Опустились тучи пыли, поднятые распахнувшимся люком. На нас обрушился рев пятидесятитысячной толпы. Колизей ревет. Я чувствую, как ненависть, огромным валом катится с мраморных трибун амфитеатра, как захлестывает нас, вынуждая биться. Тысячи глоток скандируют: "verbera, iugula, ure" (секи, добей, жги). Они требуют жестокости, требуют смерти одного из гладиаторов. Помню, как раньше крик толпы подстегивал, заставлял драться, теперь же он не действует на меня, я спокоен. Бой начался.
Мы пошли полукругом, противник смотрит пристально, следит за каждым движением. Его ореховые глаза блестят воинственным огнем. Губы Календия беззвучно шевелятся. Гул Колизея заглушает его слова, но я и так знаю, что он говорит. Соперник поет старинную песенку реитариев: «Я ловлю не тебя, я ловлю рыбу. Почему ты убегаешь от меня?»
В воздухе зашуршала тяжелая сеть, я увернулся, сделав шаг назад. Календий мечется из стороны в сторону, размахивается, бросает сеть снова. Защищаюсь щитом. Вновь рыбачий невод оказывается пуст. Ловкий и быстрый ретиарий маневрирует вокруг. Он старается зайти с удачной стороны, поймать меня сетью и вонзить трезубец в плоть мурены. Но оборона мурмиллона крепка. Раз за разом сеть свистит в воздухе. Снова и снова тяжелая ловушка обрушивается на меня, давя к земле. К счастью, обтекаемый шлем не дает неводу уцепиться. В этой ситуации ничего не остается, кроме как топтаться на месте, крепя оборону. Я жду удачного момента для удара.
Становится жарко. Металл шлема, нагретый солнцем, жжет кожу головы. Это мешает дышать, сосредоточится, держать противника в поле зрения. Вдруг небо падает, тянет к земле. Мышцы ног загораются огнем, пытаясь вынести свалившуюся ношу. Тяжело держать голову ровно, что-то клонит ее вниз, вызывая боль в шее. Через секунду понимаю, это не небо, а сеть. Я в ловушке.
Толпа взрывается, скандирует: «Hoc habet, hoc habet» (Сейчас, сейчас он его сразит). Удар, второй, третий, железные вилы бьют без устали, ища слабое место. Раз за разом атака врага захлебывается, упираясь в крепкий скутум. Тяжелая сеть сковывает движения, усложняя оборону. Но вот один удар проходит, ретиарий подловил меня. С ужасом понимаю, что сейчас, жуткое острее трезубца кромсает мышцы левой ноги, рвет артерию, ломает кость. От напряжения я не чувствую боли, но уже вот-вот упаду, не в силах сопротивляться. И не падаю. Что-то не так. С трудом опускаю голову, чтобы посмотреть на ногу. Раны нет, Календий промахнулся, более того, он попал в собственную ловушку. Наконечник трезубца запутался в сети. Чувствую, рывки, это ретиарий дергает древко, пытаясь высвободить сове оружие. Вот он шанс, теперь моя очередь атаковать. От нечеловеческого усилия мышцы жжет еще сильнее. В моей руке блестит гладиус. Зазевавшийся рыбак получает мощный толчок щитом, остается только вонзить в беззащитного врага острие меча. Но я понимаю, что промахиваюсь, а Календий нет.
Толпа разражается оглушительным ревом. Кажется, Колизей вот-вот лопнет, как пузырь, не выдержав ненависти, излучаемой гражданами Рима. Страшная боль перехватывает дыхание, разливается по всему телу, подкашивает ноги. Щит, меч, сеть, все тянет к земле. Я чувствую, как по коже льется кровь, моя кровь. Удар был точным и предательским. Скрытый ранее кинжал угодил в бок, между ребер. Я знаю, что он еще там, скребет лезвием о ребра при каждом моем движении. Не в силах стоять, падаю на колени, Календий возвышается надо мной. Знаю, он понимает, что бой закончен, рыбак поборол могучую морскую рыбу. Но убить ретиарий не может, толпа решит учесть побежденного. Я могу простить пощады, но не стану, слишком много гладиаторов осталось сегодня в живых. Толпа жаждет вида крови и смерти, кто-то должен умереть.
Смотреть тяжело, глаза заволакивает серая пелена, боль уже не чувствуется. Календий снимает сеть, помогает стащить шлем, я отбрасываю оружие, обнажаю шею. Рев толпы стал тише. Теперь она разрывается криками торжества где-то там, далеко. Мысли путаются, вместе с кровью, из меня уходит жизнь. Несмотря на это слышу, как народ Рима кричит, как просит убить и пощадить.
- iugula (убей), - кричат многие, - mitte (отпусти), - скандируют иные.
Я почти не вижу и не слышу, что происходит вокруг, лишь влажный песок скрипит под левым коленом. Но знаю, что происходит там, на эдиторской трибуне. Устроитель игр слушает, что говорит толпа, она просит убийства. Эдитор выставляет вперед руку, оттопыривает большой палец. Сигнал дан.
Звук приглушен и далек, словно я вновь в шлеме мурмиллона. Пытаюсь открыть глаза, но яркий солнечный свет, бьющий отовсюду, мешает. Наконец получается это сделать, я почти вижу. Мир плывет перед взором, колеблется и искривляется. Надо мной тень мужчины, в руках его оружие, трезубец, нацеленный в грудь побежденного. Резкое движение, вспышка боли, краткая, но яркая, как жизнь гладиатора, а потом наступает темнота, тьма египетская.
Недостатки: 1. "Что поделать, он сделан так, чтобы защитить лицо от ударов трезубцем. Ради этого пришлось пожертвовать радиусом обзора, оставив только крохотные прорези для глаз." Что поделать - как-то уж слишком просторечно. он сделан так, чтобы защитить лицо от ударов трезубцем - это достоверная информация? Я вот ради этого полез в гугл, но таких строк там не нашёл. Этот шлем, я думаю, защитит от всего, кроме молота. А от трезубца мог и спартанский шлем с забралом защитить, как мне кажется. Ради этого пришлось пожертвовать радиусом обзора, оставив только крохотные прорези для глаз. Вы этот шлем внимательно рассматривали? Угол обзора (не радиус!) ограничивают поля этого шлема, а перфорации в забрале нарушают обзор как таковой, заставляя свет дефрагировать. К слову, если персонаж уже был воином, когда его пленили, то вряд ли он станет акцентировать внимание на плохом угле обзора. Обзору не мешает разве что простая каска. Даже обычный шлем с переносицей (или как там называется этот элемент, параллельный носу) мешает нормально воспринимать мир. А о шлемах с забралом или личиной и вовсе говорить не стоит.
2. "...кожаную манику на левой руке, оружие, большой щит-скутум и гладиус." То есть у него какое-то абстрактное "оружие" и гладиус? Это всё в одной руке или как?
3. "Но убить ретиарий не может, толпа решит учесть побежденного." Толпа решит учЕсть побеждённого, что Колизей ревёт. Тот самый момент, когда орфографические ошибки меняют смысл текста.
4. "Резкое движение, вспышка боли, краткая, но яркая, как жизнь гладиатора, а потом наступает темнота, тьма египетская." Египетская сила! А почему она египетская? Почему не греческая? Не дакийская, в конце концов?
5. Сам гладиатор... Нет ощущения, что он - опытный воин. Нет в тексте воинских эмоций, нет динамики боя. Гладиатор мог наступить на трезубец, толкнуть противника щитом и пнуть его в живот. Да-да, можно ещё и пинаться. Так же не понятно, как именно противник пырнул героя. Если он резко ушёл в слепую зону обзора героя, так тот мог махнуть гладиусом в его сторону. Может, я придираюсь, но мне это не понятно. Такое впечатление, что гладиатор просто решил умереть, поэтому даже не пытался драться с ножом в рёбрах (знаю, что это практически невозможно, но адреналин, желание жить и всё такое...)
Что понравилось Описание самих ощущений главного героя. Его равнодушие к рёву толпы, его ощущения, когда его поймали в сеть и то, как он чувствовал кинжал в боку. Хотя я сомневаюсь, что сеть, которую можно кидать руками, будет настолько тяжёлой, что сможет прижать к земле взрослого и опытного воина. Но я матчасти не знаю, поэтому и придираться не стал. Наверное, она призвана сместить центр тяжести тяжёлого шлема.
В общем Интересные описания, интересное повествование. Не отличное, но для начала сойдёт. Пунктуационные ошибки местами заставляли перечитывать предложения, чтобы понять их смысл. На данный момент это ваше самое слабое место. Прежде чем публиковать следующий материал, вам стоит поработать над грамотностью, иначе никто не захочет оценить ваш стиль повествования или вашу идею.
Ох ты, спасибо за подробный разбор)Было интересно читать коммент. Совет с грамотностью вроде бы очевидный, но блин, я и сам стал замечать, что людям не хочется сюжет, и то, что я пытался сказать, когда они видят ошибки. Что ж, буду бороться со своей безграмотностью.
Видели ли вы, как меркнет свет в глазах друга, как трепещет его тело под холодной сталью вашего меча, а спекшиеся губы силятся прошептать: "Спасибо". Я видел много раз и, надеюсь, еще не раз увижу. Спрашиваете кто я такой? Я Астианакт. Я гладиатор.
Ваши вопросы слишком банальны и неинтересны. Ответы на них известны заранее. У читателя не появляется желания узнать, что это за чел такой, который слышал шум колизея. Догадаться нетрудно.
А вот понять, почему герой убивает своих друзей, да еще и надеется, что это продлиться как можно дольше, это имхо интереснее. Но только ИМХО.
Взрослым мужчиной и гладиатором рассказчик не является, я слышу речь тинейджера, местами проскакивают современные жаргонные словечки, что естественно не способствует атмосфере. Да, и к читателям ваш герой, автор, зачем обращается? И к кому обращается ваш герой? К современному читателю? Мы, конечно, не слышали рева Колизея, но его современники то слышали. Зачем бы им вопрошать кто он такой?
Цитата
Так и бился, с мечтой на перевес, до самой своей смерти. Да-да, я умер. Удивлены? Пустое, я погиб так, как погибает каждый гладиатор. Вам интересно? Что ж, попробую напрячь память, и рассказать, как это случилось.
Автор, а вы когда это писали ничего странного не замечали?
Но тема выбрана интересная. Надо было страниц так на 25 расписать: как он шел к мечте, как терпел неудачи, побеждал, закалялся, грыз землю зубами но шел к мечте. И тогда мб, его гибель задела бы меня за живое. А так: пофиг.
Не слышите гладиатора? Ну не знаю, может виной тому моя малоопытность. И потом, в тексте вообще полно анахронизмов, это ж древний варвар! Понятное дело, что он так не изъяснялся. Вы спрашиваете к кому и зачем он обращается. А то что он как бы мертв, вас не смущает?) Это же художественное произведение. Разве мертвый гладиатор не может с его страниц обращаться к современному читателю? почему нет?
Цитата
Автор, а вы когда это писали ничего странного не замечали?
Герою должны верить, как и автору и переживать за него, а ваша записка с того света вызывает лишь скепсис. Как он мог ее написать, когда он умер? Зачем он обращается к современному читателю , если он жил давным давно? Как я должна воспринимать эту заметку, как страницу из дневника? Как разговор с мертвецом? Где там человек эпохи гладиаторов? Вы всеми этими вопросами уже разрушили весь образ. Может у него была машина времени? То что это художественное произведение, еще не говорит о том, что надо забыть про реалистичность и логичность. Хотя, я не настаиваю. Пишите как хотите.
Текст довольно ломанный(сознаюсь, у меня выходит не лучше), хотя в последних предложениях ломанность текста немного уменьшается или я просто привыкаю к Вашему стилю, не знаю. Короче, читать непросто. Говорите о Колизее и гладиаторах, вспоминаю фильм. Сказывается изъезженная тема. Хотя о Древнем Риме, с появлением проклятых орков, кажется, немного подзабыли. Повествование уже мертвого гладиатора напоминает Инвиктуса Фракса. Меня терзают сомнения "Hoc habet, hoc habet" точно переводится так, как Вы написали? Но несмотря на все это, видно, что Вы пытались вникнуть в историю и культуру Древнего Рима, в большей степени, в отношении гладиаторских боев. А также построили совершенно новую цепочку событий и создали нового персонажа, который возможно еще удивит нас своими приключениями, если, конечно, будет продолжение.
Нет, это просто текст-тренировка. А перевод скорее всего примерный. Взят из книжки (и не только перевод) Один день в древнем Риме. Советую почитать интересная)
Нет, я вообще просто проходил мимо, мне плевать.
Цитата
Да-да, я умер. Удивлены? Пустое, я погиб так, как погибает каждый гладиатор. Вам интересно?
Нет.
Цитата
тьма египетская.
Римлянин, умирая, использует библейский ээээ фразеологизм. Может, это я лоханулся, но на мой взгляд, это выглядит странно. Автор конспектировал, вот и все, что можно сказать.
Римская цивилизация - была на тот момент самой продвинутой культурой на вашей планете (ну, как Штаты сегодня). Нет ничего удивительного, что её представитель что-то такое знает.
ихь ничего никогда не оцениваю. Ошибки литератора - это не так страшно, как ошибки врача. Просто говорю своё сраное субъективное мнение. В данном случае, мне больше добавить нечего.
0
