Вероятно, любой другой, оказавшись в Илкли, принялся бы описывать красоты местности: леса, окружавшие город, луга на юге, холмы на севере и, несомненно, реку Варф, которую называли «рекой» скорее по привычке, так как нынче это был поросший камышом ручей. Я же не из числа тех, кто крадут картины, а потом любуются природой где-нибудь в захолустье. На душе у меня было неспокойно. Однако, ситуацию надо было оценивать трезво, что в моем случае сейчас было тяжеловато, знаете ли.
Дом Хардванов носил гордое название «Тихий Дол», что больше подходило для какой-нибудь психиатрической лечебницы, но это к делу не относится. Сам дом находился глубоко в парке, который, по сравнению с дядиным сквером, казался слоном против новорожденной мухи. Тут были и пруды-озёра, и вековые деревья, и тихие аллеи, и беседки с гротами. Короче, всё по высшему разряду.
Дело в том, что фамилия Хардванов сделала состояние на древесине, или еще вернее – на бумаге. Давным-давно, кто-то из пра-пра-пра-пра-Хардванов решился заняться этим делом, и уехал из Лондона в местные края. В те времена тут вместо каменных мостовых и кирпичных зданий были две-три мазанки и колодец с мутной водой. Но, за десять лет большие деньги сделали своё дело. Так что вся культура этого города была, я бы сказал, «лесорубской», и предстоящий праздник так же был из этой когорты.
Как мне рассказали позже, праздник ввел сам «пра-пра». Дело в том, что местные жители очень много, с позволения сказать, потребляли пива, и это сказывалось на работе лесопилок и прочей инфраструктуры. «Пра-пра» собрал всех и сказал, что так, мол, дело не пойдет – лучше вы работайте весь год без пива, а потом, раз в год, пейте, пока бочки в трактирах не опустеют. Мало того – пейте на деньги этого самого «пра-пра».
Конечно, кое-что с тех пор изменилось. Выпивку в большинстве случаев надо покупать самому, да и праздник ограничили одной неделей (открытие – в воскресенье, закрытие – в следующую субботу). Так, что (учитывая, что это был четверг) очень скоро прозвучат фанфары, и начнётся пьяная лесурубщина.
Но что давали мне эти бесценные знания? Ровным счетом нуль полезности, которую я бы смог применить так, что бы оба потенциальных брака Ортшоу-Хардван не состоялись. Этой ночью я понял, что желаю счастья и долгих лет совместной жизни Чарли и Джэйн, поскольку Чарльз Хостер подходил для неё в сто крат удачнее, чем Эдвард Ортшоу. Короче это был именно тот день, когда любовь, зародившаяся в ночной тишине дядюшкиного сквера, начала умирать.
Но это мало относится к делу, так как ваш покорный слуга уже стучал бронзовой колотушкой в фамильные дубовые двери «Тихого Дола».
Мне не спешили открывать, и я повернулся к парку. День был погожий. Солнце заливало кроны деревьев и пронизывало их тонкими струями лучей. Старый тенистый парк. Я вздохнул полной грудью. Это жизнь! Никаких топей, болотищ и гнилых трясин – только чириканье маленьких пернатых дуралеев, засевших где-то в зелени вековых дубов. Аллеи, начинавшиеся у дома, нитками разбегались до самого горизонта. Это рай. Может эта детективоподобная Джейн и не так плоха? Может в сени этих аллей она откроется как романтическая или даже рафинированная барышня? И тогда – может к черту этого Чарли?
Вдруг я услышал, что за мой спиной кто-то кашляет. То есть – нет. Не заходится кашлем, а, скорее, просто сказал «кхе-кхе». Привлек внимание, знаете ли.
Я обернулся. Огромная двойная дверь была приоткрыта, и на пороге стоял чинный дворецкий. Стоял, похоже, уже давно.
- Что вам угодно, сэр? – спросил дворецкий, и я понял, что наш Финчерс против него – мальчишка. Этот (хоть и тоже в годах, но) высок, «широк в кости» и обладает необычайно властным голосом и такой же внешностью.
- Сэр? – переспросил он, подозревая, что имеет дело с мимом.
- А! Да-да… Я… это. Ну, приехал на праздник этих лесопилов… рубов! – ответил я. Голова напрочь отказывалась работать без порции мартини. И pronto!
- Вы, вероятно, мистер Ортшоу Младший, племянник лорда Мортимера Ортшоу, сэр? – догадался дворецкий.
- Да. Но я предпочитаю, что бы меня звали «Эдвард Ортшоу». Или просто «мистер Ортшоу». Или… да – можно «Эдвард». Или… Ну, раскрепощенно – «Эд», «Эдди»…Или… А то, просто, вы знаете. Это «Младший», оно как-то угнетает… Ну, типа, как бы, говорит «ты младший». Понимаете? Нет? Ну, вроде как, «ты недоросль, который ничего не смыслит во всех этих штуках, вроде жизни и её… денег и прочая». – я заметил, что меня понесло, поэтому решил остановиться на достигнутом. Конечно, всё это было результатом выпитого с Чарльзом в «Сизом голубе».
Мы вошли в холл. Огромное помещение с парадной лестницей в три этажа и каменным барельефом во всю стену. На барельефе рыцари, орлы, змеи, еще какая-то чушь и, конечно-разумеется, герб Хардванов.
Я спросил дворецкого можно ли мне комнату с камином потому, что я якобы болею простудой и не выношу сырости. Дворецкий сказал, что моя комната с камином и прочими удобствами, и если я хочу, то камин растопят прямо сейчас, и впредь будут так же поступать хоть каждый вечер. Я был счастлив – прислуга растопит камин, а я швырну в огонь этот чертов тубус – и делу венец. Но не тут-то было.
Раздался грохот такой силы, словно «Тихий Дол» со всеми его обитателями провалился в преисподнюю. Это спустилась (или, вернее – «слетела») с парадной лестницы некая особа женского пола. Точнее, она сначала сказала некое приветственное «А» или «Ага», и после этого кубарем ринулась вниз. Конечно же – прямиком ко мне.
Если бы эта женщина передвигалась по дому с большей грацией, то я бы успел спросить у дворецкого кто это такая. Но, увы-увы. Она встала передо мной во весь свой рост, и выдала:
- Вы, верно, Ортшоу Младший! – это было именно утверждением, а не вопросом. Я сказал, что я, и верно, Ортшоу. Мне уже хотелось выдать ей свой коронный монолог «зовите меня Эд», как вдруг – бац – и в голове моей возникло временное просветление. Пока мартини боролся с шампанским за право обладания моим разумом, способностью говорить и трезво мыслить, я вдруг осознал, что владею (впервые за часов восемь-десять) ситуацией. Эта барышня, решил я, жена папаши Барта – проще говоря, миссис Дафна Хардван. Она, как я слышал от Барта, женщина волевая, споров не терпит, и если уж она говорит, что «это надо делать так-то, а не иначе» - лучше делать так, как она говорит.
- Да… Я – Эдвард Орт…
- Вы художник? – перебила она.
- Что? – переспросил я.
- Я заметила у вас в руках тубус. И сделала вывод, что или вы художник, или инженер. Но как говорил ваш папа вы, скорее, гуманитарий, нежели математик. Поэтому я решила, что вы художник.
Этот чертов шерлокхомсизм просто в крови у Хардванов. Вернее у всяких мисс и миссис, населяющих вышеозначенное семейное древо. Ты еще не успел и рта открыть – а уже и не надо. «Вы любите гулять ночами по крышам, а вашу кошку зовут Эллис». Чертовщина какая-то!
- Вероятно, эта картина особо дорога для вас? – продолжила допрос мамаша Хардван.
- Не-ет. Я, вообще, собирался её… - чуть не сказал «сжечь». Вовремя понял, скажи я так, и весь Илкли не будет ни минуты сомневаться в том, что я сумасшедший, который сначала рисует картины, потом их жжет. Поэтому, что бы избежать неловкой паузы, я ляпнул первое, что пришло мне на ум.
Кто-то из великих сказал, что оговорок не бывает. Что это всё из «подсознательного» переходит во «что-то-там-еще» с тем, что проецироваться на нашем эго. Или вроде того. Короче, у меня, видимо, была еще жива в памяти история несчастного Герберта (собственно, в соавторстве с Бейзилом, сотворившего это полотно), решившего принести своё творчество как дар любимой. Да и вполне очевидная свадьба давно будоражила моё воображение. Поэтому я и выдал:
- Вообще-то, я собирался её… подарить.
- Подарить? Как мило! В наши времена «отдающих» всё меньше. – с радостью в голосе сказала мамаша. Она также уточнила, что вакантные места этих самых «отдающих» часто занимают «берущие»: хапуги и скупердяи. Некоторое время она бредила насчет «современных нравов» и «юношей», которые по, её мнению, «не те, что при Виктории». С этим, братцы, не поспоришь. Но, замолчав на секунду, она вдруг, что называется, вогнала в крышку гроба последний гвоздь:
- Погодите-погодите! Я знаю, на спор знаю, кому причитается в дар эта картина!
С меня спрос маленький, так как связь с реальностью я снова утратил. Дело в том, что я, пока хозяйка разглагольствовала о нравах и всяких там давателях-брателях, заказал у дворецкого виски с содовой (в соотношении девять к одному). Поэтому я, в момент последнего высказывания мамаши Хардван, стоял упоенный добычей, и думал о том, как приму ванну, а потом – сожгу чертову торноттовскую мазню. Конечно, я поддакивал там, где требовалось, что бы подчеркнуть свой интерес к беседе.
- Э? – спросил я, ибо только что вышел из комы.
- Да! Это ведь ясно! Я слышала, что вы ухаживаете за Джэйн. Очевидно, что это подарок для нее! Ведь так?
- Ну-у-у… Выходит так… Подарок… – мысли, из без того вялые, после приема очередной порции алкоголя почти сникли. Я решил, что не важно для кого этот подарок – гореть ему через час-другой в огнедышащем чреве камина. Поэтому я добавил:
- Для… этой… как бишь её – Джэйн.
Миссис Хардван прямо-таки ожила. Она стала похожа на курицу или утку – так она закудахтала. Она сказала, какой я, понимаешь, правильный, и как всё это романтично. Но во всяком благом деле, отметила она, нужна помощь со стороны. Монолог был очень длинный. Я скучал и потягивал виски с содовой, как в друг, случилось страшное. Даже боюсь вспоминать.
Мамаша как раз говорила о помощи любящим сердцам, как вдруг её осенило:
- Да вам же нужен багет!
- Багет?
- Рама для вашей картины. Как же вы, молодой человек, наивны! Ваше полотно будет во сто крат краше, если его обрамить изысканным багетом!
Я, по правде говоря, рассчитывал, что «мое полотно» во сто крат краше разгорится в камине еще до обеда. Но, из чувства глубокого уважения сказал:
- Разумеется! Я то думаю: «чего мне для полного счастья не хватает». Так вот, спасибо вам, сегодня же отнесу это… эту картину… полотнище это в ближайшую багетную мастерскую. Что б там её как надо разделали под орех.
- Да что вы! Не надо я обо всем позабочусь. – говорит, значит, и выхватывает у меня картину в тубусе. Я в шоке, стою с пустым стаканом и смотрю на нее так, как выкинутая на берег рыбина смотрит на море.
- Это… Да не утруждайтесь… - сказал я.
- Нет, для меня это не проблема. Видите ли, дедушка Барталомео был коллекционером – он сорок лет сряду продавал и скупал картины. Так что, весь чердак завален пустыми рамами от его произведений. А наш садовник хорошо столярничает. Я попрошу его подогнать багет, а Вудсмитт – наш дворецкий – повесит её где-нибудь на видном месте. Вы её Джейн и пода’рите!
Сказала, и побежала вверх по лестнице. Унося с собой ценный тубус. Впрочем, ну и черт с ним, подумал я, и попросил старика Вудсмитта сляпать мне еще один виски с содовой.
0
