Глядя на неброский осенний пейзаж, медленно и тряско проплывающий
перед глазами, я вспоминаю, что извечных проблем у нас две, причём одна по
традиции напряжённо решает другую, надёжно усугубляя обе. Интересно,
какой-нибудь лекарь производит пересадку рук дорожных мастеров обратно в плечи?
Впрочем, едва повозка выехала за пределы муниципальной земли, дорога однозначно
улучшилась – видимо нагайка барона действенно заменяла упомянутого специалиста.
Кто-нибудь наверняка спросит, почему такой отважный борец с
нечистью не передвигается на лихом жеребце, проводя в галопе по несколько дней
кряду. Ответ весьма прозаичный – дорого. На самом деле, содержать порядочную
лошадь для путешествий - весьма дорогое удовольствие. Для начала её надо
кормить, причём не придорожной травой, а как минимум, овсом. Далее – сбруя и
подковы, которые имеют злобную привычку выходить со строя в самый неподходящий
момент, а кузнецы да кожевники – драть с людей почём зря. Прибавим к этому
всевозможные непредвиденные расходы и получим совершенно нерентабельное
средство передвижение. К тому же преимущество в скорости очень и очень
относительное, потому как скакать весь день карьером не получится – издохните
либо вы, либо лошадь.
Потому я пользуюсь услугами всевозможных почтовых экипажей,
торговых фур или, на худой конец, крепкой крестьянской телегой. Пара монет и
все трудности по поводу транспортации меня в указанную точку ложатся на кого-то
другого, а господину, то бишь мне,
надлежало предаваться скуке и жевать припасенные в дорогу бутерброды.
Ещё одно удобство, что карета или фура всегда планирует в дороге несколько
остановок для отдыха и пополнения провианта, а одинокий всадник рискует просто
затеряться среди множества королевских дорог и выползти к вожделенной
деревеньке, догладывая последнюю кость некогда могучего и красивого коня. И это
если бедолаге повезёт не столкнуться с охочими до одиноких путников
разбойниками.
- Тпру! – резко затормозил возница, и я понял, что накаркал.
Потому как из ближайших кустиков только что встретившего нас леса высунулось аж
два арбалета. Ещё два нерыцарских орудия держали нас на прицеле с другого бока,
а спереди и сзади повозку обступили неулыбчивые тати. Короткие переговоры с
возницей, по совместительству мелким торговцем везущим бакалею в восточные
селения, завершились передачей разбойника трёх мешков ячменной крупы и двух
муки. Видимо работники ножа и топора чисто из принципа решили взять хоть
что-то.
Когда с разгрузкой было покончено злые от жалкой добычи
взоры, обратились ко мне.
- Ну-ка, монашёнок, потряси-ка мошной! – приставив изогнутый
кинжал к подбородку почти, что промурлыкал грабитель. – Она наверняка у тебя
излишне разрослась.
- Простите великодушно, но я не монах, - проговорил я,
осторожно отодвигаясь от лезвия. Несмотря на монашеского вида сутану, я честно
закончил духовную семинарию и являюсь не менее как священником.
- А кто, настоятель, что ли?! – мерзко заржал тип, свободной
рукой бесцеремонно сорвав с пояса мой кошель. На секунду отвлекшись, он взвесил
мешочек, потом спрятал нож и высыпал содержимое на ладонь. Брови тут же
поползли вверх, а рот ощерился в довольно улыбке. – Хе, а монашек-то золотой!
Мне оставалось только в бессильной злобе сжать зубы, пока
мои честно заработанные деньги перекочёвывали в чужой карман, и ещё раз
повторить, что я не монашек.
- А кто? – нож недвусмысленно вернулся в исходную позицию.
На самом деле моя настырность не была свидетельством паранойи или страсти
оставить бренный мир, просто квалифицированные экзорцист может понадобится
каждому. Как говорится, «и неимущим и богатым мы одинаково нужны».
- Священник-экзорцист, - аплодисментов не последовало, но
лица у разбойников, кои уже обступили нашу парочку со всех сторон, изрядно
вытянулись.
- Экза-чего-о? – Господи, ну каких же усилий стоит смиренно
нести крест образованности среди невежественного быдла!
- Изгоняю нечисть! – вот это они поняли. Судя по щербатым
улыбкам специалиста такого профиля давно искали, но в тёмном переулке не
находили и в лесу не вылавливали.
- Ты нам подходишь! – кивнул разбойник, но прежде чем я
успел хоть слово пискнуть о гонораре, мир взорвался сотнею искр и не менее
красочной болью, которые, впрочем, очень быстро сменила непроглядная тьма.