- Я никогда не слышал лучшего комплимента. Графоман – это тот, кто пишет ради того, чтобы писать. То есть, в одном графомана уже точно нельзя упрекнуть – в нелюбви к своему делу. А учитывая, что он при этом мирится со стереотипными прозвищами, можно в его честь и большее сказать. Если оглянуться, кстати, на современную писанину, то есть на сайты, где дилетанты либо хвалят друг друга, либо героически разоблачают графоманов, то можно заметить, какие мелкие цели они преследуют. Как правило, это имитация общения, или спекуляция на событиях, в которых они, якобы, разбираются. Конечно, их пасквили ни до кого, кроме ста человек, не дойдут. Почему же они, понимая это, тратят время на оплеухи другим братьям по перу?! Или они слепы, не понимают этого? Лишь в редком случае, цель не до конца испорченного сноба сводится к подражанию любимым авторам. И то – это никогда не более чем подражание! И в этом их нельзя винить, диванных критиков. Предмет мании графомана – это графы, строки, бумага, красные поля, даже компьютер! Как для музыканта является страстью студия звукозаписи и микрофон, так страсть графомана – это его инвентарь. Так, меломан никогда не используется в оскорбительных контекстах. А следовательно (ты-то еще не утратил присущий всем людям вопросительный знак в ухе, ты умеешь слышать и понимать), следовательно вся злость этих лицемерных людей – прямая наперсница стереотипов. Нет, я себя не оправдываю. Я не скрываю даже того, что периодически жалею о том, что не наделен музыкальным талантом, я признаю, что не имею ни голоса, ни слуха. Но если я умею грамотно писать, чего в нашем обществе никто не умеет, почему я должен на каждом шагу избранного мной дела, встречаться с непроходимыми драконами? - Да это и без тебя понятно, старый. Ты и правда раскатываешь речь, как бетон. Ясное дело, что их линия поведения – это провокация. Оскорбить (не словом, так интонацией, не интонацией, так намеком, не намеком, так коверканьем слов, не этим, так даже исхитряются, черти, оскорбить отсутствием отзыва!), а потом сказать, что ты – неспособный воспринимать критику обидчивый графоман. Хотел бы сейчас посмеяться, но оставим смех лучезарным людям. Все мы это понимаем. Когда старый дядя, на склоне деятельности, сидит на диване, не добившись ни кулича, он и права не имеет вести себя иначе. Он – ратник бога ущемления (не сочти за язычество), и готов убивать ради своих соратников. Но дело в том, что ты охватил слишком узкую область. Возьми-ка большую литературу! - А вот я от души посмеюсь! – внимательно дослушав, расхохотался Серов, и речь прервалась на несколько минут. – Рано нам брать, друг, большую литературу – утирая слезы и объясняя свой внезапный прихват, продолжал Серов, – Ведь между притонами для неудачников и большой ареной существуют промежуточные этапы. Помнишь, когда ты был еще школьником, то наверняка видел самодеятельных людей, и в их числе, начинающих (почувствуй кавычки под интонацией) по-э-тов, выступавших со сцены. Уже одно их количество указывает на полную невозможность, чтобы все они были талантливы. Но при этом все их хвалили и гордились ими. А? Нет, эти люди, говорю совершенно искренне (если не лгу сам себе), молодцы. Но ведь и этот промежуточный этап, что важно нам, оказался в топке времени. Не так ли? - Тентакли, старый, тентакли. - Я это к чему. На виду всегда находится неподвижный талант. Неподвижность делает его посредственным. А посредственность лишает таланта талантливости… - Тут важно уточнить – вмешался собеседник, – что ты вуалируешь под неподвижностью. Неподвижность вполне можно трактовать, как стиль. А без этого никуда. - Я восхищен твоей восприимчивостью! – подхватил Серов, – Я встретил от тебя то уточнение, которое мне требовалось, чтобы продолжать речь. Чтобы понять, про какую неподвижность я говорю, тебе надо подойти к окну. - А это обязательно? – на лице собеседника выжалась кислая мина. - Обязательно – отрезал Серов. - И? – протянул, подойдя к окну, напарник. Серов кинул с дивана красный маркер, который едва успел прихлопнуть коллега. - Обведи стекло на том месте, где видишь Луну. То есть так, чтобы она оказалась внутри окружности, понял? - Понял, не тупые – скользя маркером, отозвался второй. - Так. А теперь смотри на Луну. Не отрываясь. Пять минут. Можешь хвалить ее для убедительности, налегая особенно на форму и холодный нечеловеческий свет. Вслух, пожалуйста. - Ты издеваешься, старый? И можешь не сипеть уже? Отхаркай свою брутальную мокроту, я и так верю, что ты бывалый. - Я отхаркаю – поперхнулся Серов, – а ты хвали вслух Луну. Но главное, смотри неотрывно. Не то – сорвешь эксперимент. - Смотрю, смотрю – пробурчал сподручный. Он откашлялся. - Мы видим, какие у этой Луны округлые, чисто русские формы… так? – осекся он. - Продолжай. Прекрасно! – откинулся на спинку Серов. - Ну, что мы еще видим. А что там надо? - Холодный нечеловеческий свет. - Ах, да! От этой Луны так и веет морозом. Где-то вдали есть моря и океаны, и представляете – эта Луна направляет их течения! А мы думаем, что она – только для нас и создана. - Прелестно! Браво! Продолжай в том же духе – забился в кресле Серов. - Слушай, я не знаю, что еще сказать! Хватит этой клоунады. Эксперимент закончился? - Закончился – принял серьезный вид Серов, – Только скажи мне, каково сейчас положение Луны относительно кружка. - Точь-в-точь! Бумажных дел лаборант вернулся к столу. - Попьем еще пять минут водки. - Вот это мне уже нравится – засиял лаборант. - Видишь ли – морщась от водки, произнес Серов, – Ты думаешь Луна для того и создана круглой, чтобы напоминать русским мужикам о грудях настоящих славянских баб. Но Луне жестоко наплевать на нас и на русских баб. В этом смысл, как мне кажется, литературного гения. Хотя я стараюсь верить, что это только гипотеза. Для меня, как и для любого настоящего последователя писателей, вера в главенство казуальности над собственным талантом – губительна. - Хм, хм. Хм! – бурчал лаборант. - Но не это главное… – задумчиво протянул профессор, – Это только для справки. Прошло пять минут. - А теперь подойди к окну снова. Разгоряченный сподручный чуть не подлетел к окну комнаты профессора. - Что? Что такое? НЛО? Ничего не вижу! – насмехался он. - Вовсе нет. Намного удивительней. Готов поспорить, что Луна сдвинулась из кружка. - Правда сдвинулась – подтвердил насторожившийся лаборант. - Вот, что такое в моем понятии неподвижность. Пока ты, подражая беспринципному критику, распинался перед Луной, нахваливал и не сводил с нее глаз, никакого движения замечено не было. Но как только Луна осталась в одиночестве, обделенная твоим вниманием, так те же самые три минуты стали для нее решающими. Самые незаметные, не лезущие на глаза критикам, дальше всех продвинутся в нашем деле. И тут я бы поставил точку. А что касается графомании, то в современном обществе такое наименование, ей-Богу, предпочтительнее стариковского слова писатель! И хоть я старик, но первый согласился бы официально стать графоманом. Представь только, я – графоман! Представляешь, про тебя говорят графоман, а подразумевают, что ты – человек, познающий мир через писание. Графомания – деятельность по непрерывному совершенствованию знания родного языка! Не прелесть разве? - Как-то это слишком социально. Получается, любой недомерок может стать почетным графоманом. - Зато только так мы спасем родной язык. Странно, но он был всегда – даже в двадцатом веке тянулся сентиментальным кинематографом. А теперь его нет, есть сленг. Так мы хоть заставим людей обращать внимание (подчеркиваю это – обращать внимание) на родной язык. Опять же, проводя параллель с музыкой, замечу, что как модно для пижонов таскать с собой электронную гитару, так же должно стать модно ходить с блокнотом и записывать приходящие на ум ноты… тьфу ты – метафоры! Конечно, больше половины из них окажутся фальшивками. Чего уж говорить о них, если даже ты неплохой актер... - Я?! - подскочил на месте лаборант. - Ну это же ты весь вечер демонстрируешь свое недовольство, хотя на серьезный поступок не способен. Кстати, обрати внимание на слово демонстрировать. Где еще монстр войдет внутрь демона!... В этот момент прилетевшая в голову Серова пуля прервала речь. - Как же достал меня этот эскапист – опуская пистолет, выдохнул лаборант.
Логика, во првую голову произведения возьмем такую вещь как логику. Убил он таки Серова, свершил поступок - касиво, вот только за нахрен? Где завязка сего деяния? В гениальности сокрытой где-то там, за рамками текста, в глубинах вашего серого вещества? Пущай она там б удет, я не против, но хоть какие-то ниточки должны наружу торчать. Теперь далее: диалог. Был ли даилог? Не было диалога! Оба присутствующих толкали одну мысль в одной тележке, но по очереди, дабы поскорее доковылять до финала с пулей и пробитой башкой. Это диалог? Они оба чель медиумы? И этак радостно шагают вместе по мысли - касиво. Вот только... а где же психология и все такое прочее? А? Нетутя... Теперь о самом тексте. Получилась та самая графомания, о которой было заявлено вначале. Текст бзе начала, без должно проработанного финала. Конечно вы, Вчерашний, можете сказать, что де так оно и задумывалось, что де вот, было же в начале сказано графомания - вывеска была, но разве ж, простите, какашка станет лучше, если в нее воткнуть табличку на палочке с сакраментальной надписью "какашка"? Не думаю... Или это инсталяция у вас такая, для осознания этой самой графомании? Однако.
0
