Короткое описание: Одно могу сказать точно, это будет грандиозно! ) А дальше судите сами.
«…Я ничего не решаю. Просто наблюдаю. Как дождь… Дождь идет. Река переполняется водой. Что-то сносит течением. Дождь что-нибудь решает? Ничего!» «Сжечь сарай» Харуки Мураками. Ноябрь 1982 года.
От автора.
Сколько людей столько и мнений твердили мне. Теперь я не был ни в чем уверен. Человеку свойственно меняться с течением времени. Природа тоже не стоит на месте, да и чувства меняются. Любить можно только то, что остановить нельзя. Эти слова можно отнести и к чувствам людей, и к дождю. Одно из самых моих любимых явлений природы. Особенно городской дождь. Всегда странный. Я могу сравнить его с прошлым. Он подобно помощнику или учителю возвращает нас в наше прошлое, помогает освежить самые яркие моменты нашей, в основном заурядной, жизни. Что он нам дает? Понимание. Что отнимает? Ничего. В буквальном смысле. Он забирает нашу пустоту, заполняя ее воспоминаниями.
ОСЕНЬ
1. Люди. Звонок. Магнит. Мягкие октябрьские сумерки уже баюкали на руках сонный город, когда глазастый фонарь высветил одинокую фигуру девушки под моим окном. Втянув голову в плечи, она судорожно набирала номер по мобильному. Пар изо рта говорил сам за себя. Ей было холодно. Стекло, которое отделяло меня от улицы, покрылось тонкими узорами. Они еле доставали до середины. Я прислонил к стеклу кружку горячего чая и немного поводил ей из стороны в сторону. Тепло моей кружки не оставляло никаких шансов слабому дыханию позднего осеннего вечера. Я улыбнулся этому. Моя маленькая победа над холодом. Девушка, спрятав телефон в карман, куда-то направилась. Я стал гадать, кому она звонила? Может, вызывала себе такси? Не похоже, что она из гостей… скорее с работы. Наверное, её молодой человек обидел чем-то и она, решив отомстить, собрала свою гордость в кулак и мужественно стояла на улице, пока холод не забрался уже под майку (или блузку, я не видел что у нее под курткой). Ничего не оставалось как вызвать машину и ехать к себе в общагу… К нему она не поедет это точно. Кивнув самому себе, как бы в знак согласия с этой историей, я сделал хороший глоток горячего чая. Тепло наполнило грудь. Безумно люблю наблюдать за людьми! Если кто-нибудь мне кажется интересным, то я придумываю ему имя, историю (как с этой девушкой у столба). Иногда кто-то замечает, что я на него смотрю и тогда я быстро, что называется, растворяюсь. Но когда вижу улыбку, то улыбаюсь в ответ. Разные бывают люди. Кто-то воспринимает твой взгляд как угрозу, а кто-то взаимно улыбается тебе. Все-таки я не похож на маньяка, ведь мои наблюдения заканчиваются поворотом головы. Да и нет ничего, на мой взгляд, постыдного в том, что я люблю людей. Люблю смотреть, как они выглядят. Кого только я не видел! Точнее я видел очень много людей, а не тех силуэтов, которых видят все. Ведь никому нет дела до того, кто идет с ним рядом или навстречу. Люди не замечают никого, кроме себя. Все стремятся выглядеть лучше. Каждый, проходя мимо зеркальных витрин, смотрит не на выставленный товар, а на себя в отражении. Я не исключение. Тоже смотрю. Обычно в выходной день, если было нечего делать, я садился в автобус и ехал на площадь. Мне нравилось считать свои наблюдения моим хобби. Это помогает мне расслабиться, почувствовать, что я не один здесь. Сейчас, в своем городе. У меня даже были свои любимчики. Не конкретные люди конечно, а образы, которых можно увидеть во многих. Мне нравились энергичные девушки, которые немыслимым, как мне кажется, быстрым шагом на каблуках куда-то всегда спешат. Вот одна проходит мимо и ветер всполошенный такой бесцеремонностью проносит мимо аромат ее духов и ту безумную энергетику. И еще долго остается рядом. Кажется, можно ухватится за него. Свежий, сочный запах цитрусовых с примесью чайного дерева… Этакое утреннее настроение по восточному. Молодой папаша прогуливается с коляской. Неподалеку лает собака. Мужчины среднего возраста в солидных костюмах (хотя за фирму я не поручусь, но то, что они выглядели очень внушительно, было видно издалека). Такие сразу выделяются из толпы. Идут на голову всех выше, хотя многие не были великанами. Но толпа сама по себе перед ними расступается, подобно стае мелкой рыбешки, которая бросается в рассыпную перед большой белой акулой. В их глазах читалась железная уверенность. Многие из них, подобно ожиревшим котам, позволили животу вырасти на месте кубиков пресса. Некоторым это добавляло солидности, они, казалось, специально его вырастили, ухаживали за ним, как за дорогим и редким растением. Старались сделать его идеальным. Чего скрывать, многих было сложно представить без него. Круглый, большой живот, будто там и был от самого рождения. Всегда удивлялся таким людям. Как многие из них сохранили подростковую прыткость и этот огромный живот одновременно? Что ни говори – человек удивительное существо! Доехав до площади, я шел в скверик. У входа стояла большая скамья. Она был из тех немногочисленных скамей, что стоят уже лет пятнадцать. Мне она казалась таким же живым существом как я сам или проходящая мимо школьница. Иногда казалось, что она ждет меня с какой-то надеждой. И мне нравилось приходить, здороваться с ней, как с закадычным другом. Делиться новостями. Скамья была самым внимательным слушателем. Шершавая краска с железных краев практически осыпалась и от того скамья была выкрашена сверху снова. Потом еще. И еще. И еще. Выкрашенная уже на десятый раз она казалась еще крупнее, чем есть. От этого она напоминала чешуйчатую спину древнего животного. Слои краски налегали один на другой. Небрежная рука маляра похоронила под краской какого-то мелкого жучка. Свою окраску он потерял навсегда, теперь он был холодно-серого цвета. Было в этой скамье что-то, что давало уверенность, этакое каменное спокойствие. Отсюда открывался неплохой обзор для моей «работы». Мимо, каждое утро, шли на работу заспанные клерки и финансисты, продавцы и механики с опухшими глазами, дворник - дед Иван, как его я называл. Никогда не видел этого старика трезвым. Я думаю, у него был свой ритуал – прежде чем идти на работу, он вливал в себя добрый литр водки, обувал неизменно грязные зеленые резиновые сапоги, брал в руки свою метлу и, умерщвляя все вокруг своим дыханием, шел в парк. Работы у него прибавлялось день ото дня. Времена года меняются так стремительно, что как ни старайся, никогда не заметишь, что уже осень или зима. Не по-осеннему холодный ветер подобно нервному портному срывал старые, вышедшие из моды платья с деревьев, но не спешил одевать новые. Ковер из листьев получался отменный. Только вот деду Ивану он не нравился, тот вечно ворчал что-то себе под нос. Из всего потока пьяных глухих звуков можно было разобрать только: «…черт подери!», «Мать вашу…» и еще что-то вроде «…вот раньше…». Каждый раз, когда я приходил, то сразу начинал искать его глазами между деревьев, потом слева, у распределительного щита, в глубине у памятника, непонятной формы, кому и зачем поставленного. Но дед всегда появлялся неожиданно. Как-то естественно тихо становилось слышно его бормотание и шелест листьев разгребаемых старенькой метлой. Потом он приближался к моей скамье и, харкнув в урну, уходил куда-то в глубь парка. Хмыкнув от того, что он снова меня удивил, я обычно еще пару минут смотрел на него. Фшиик, фшиик – его метла мерно гребла по желтым волнам листьев. А он, кажется, никогда не замечал людей, которые проходили мимо него… Зима дышала городу в затылок, и не мешало бы уже перейти на зимнее обмундирование. Коробка с зимними ботинками стояла на шкафу, пришлось встать на стул, чтобы достать ее. Пыль небольшим облаком поднялась с коробки и медленно поплыла через комнату. Я громко чихнул. Обычно, при людях, я делаю это тихо. Но тут совсем другой случай – вокруг никого я могу сделать это очень шумно и с чувством. От моего чиха к пыли прибавились капельки слюны. Я смотрю на пылинки, плывущие у меня под потолком. И почти забыл про коробку, которую держал в руках. Я слез со стула сел на кровать и принялся разворачивать газеты, которыми коробка была набита доверху. Зачем я уплотнил зимнюю обувь газетами? Ума не приложу! За год много может забыться. Вот и сейчас я впустую напрягал память, пытаясь выудить причину. Прошлогодние номера «Российской газеты», «Комсомольская правда», три номера бесплатных газет с объявлениями и еще несколько непонятных страниц то ли журналов, то ли книг. Последние газеты, лежащие поверх ботинок, по своей форме напоминали большое яйцо (довольно относительно конечно, но тогда я не смог в этом свертке увидеть ничего кроме большого яйца). Похоже на яйцо древнего млекопитающего. Я аккуратно и медленно достал сверток, который оказался на удивление легким. Положив его на стол, я начал осмотр ботинок. Сверток подождет. В конце-концов, я хотел достать только ботинки. В моих планах его не было. Не убежит. Решив так, я с ботинками подмышкой направился в ванную, чтобы протереть их. Закончив, поставил их в прихожей на место туфлей. Я проголодался и, решив сделать себе бутерброд, пошел на кухню. Радио, которое я почти никогда не выключал, медленно выводило «I’m Thru With Love» Чета Бейкера. Достал хлеб и отрезал тонкий ломтик, положил сверху лист салата, кусочек сыра, порезал соленый огурчик большими кругами и тоже кинул сверху. - Что у меня еще есть? – в холодильнике нашлась подпорченная ветчина. Понюхав, я решил не рисковать. Жаль, что испортилась. Очень вкусная была. Полив бутерброд кетчупом, положил его на тарелку и поставил кипятиться воду. Сверток лежал передо мной, когда чайник начал шептать, а потом и посвистывать. Кружка с заваркой была готова. Я залил кипяток, откусил от бутерброда большой кусок, чтобы хватило жевать, пока заваривается чай. Сверток передо мной, я смотрю и мне он вроде бы знаком, но вот чтобы я сложил его в коробку… Не помню, хоть тресни! Челюсти уже устали жевать и чай почти готов. Я медленно мешаю его ложкой. Неожиданный телефонный звонок отряхивает меня от мыслей про сверток. Ужасно не хочется ни с кем разговаривать. Может они позвонят в другой раз? Жду. Телефон и не думает умолкать. Что за настырность? С каждым звонком все сложнее быть равнодушным. После пятнадцатого раза хочется задушить и телефон и того, кто на том конце провода. Я представляю на том конце провода приземистого, тучного карлика, в поношенном костюме-тройке с изжеванным галстуком, от которого тянет неприятностями. Он криво улыбается в трубку и ждет, когда я подойду с тем чтобы тут же положить трубку. Его маленькие пухлые пальчики нервно стучат по столу. Но он ждет. После двадцати звонков я сдался. Решив изобразить сонливость, я, зачем-то потирая глаза и зевая, я подошел к трубке: - Ааалоо… – протянул я как можно более сонным голосом. - Что с тобой? Спишь что ли? – бодрый женский голос принадлежал моей девушке. Я посмотрел на часы. Они показывали без четверти двенадцать. День только начинался. Солнечные лучи нарочно светили через окно прямо в лицо. Значит потеплело. - Ага… - для пущей убедительности я еще раз зевнул. – Задремал… Разбудила меня. Что-то случилось, солнце? - Случилось. У меня просто полнейший завал на работе! Ты уж не обижайся, но я, наверное, буду сегодня поздно. Наш поход в кино придется отменить. Еще же не поздно позвонить отменить бронь? Я чуть было не сказал «какое кино?». Совсем из головы вылетело! Мы же сегодня собирались на «Кофе и Сигареты» Д. Джармуша! Один из моих любимых фильмов. Я несколько дней, как попугай ходил за ней и уговаривал сходить со мной. Вот значит, как она смогла от меня отделаться. Работа. - Ладно… - только и смог выговорить я. - Не обижайся, в следующий раз сходим! Все, целую! – короткие гудки. И я, и она прекрасно понимали, что никакого следующего раза не будет. Ну что за привычка вечно не соглашаться со мной? Последнее время я уже ничего не могу сказать так, чтобы она хоть немного не возразила. Вот и сейчас, я даже не успел ничего ответить. А может и правда работы у нее много? Глупости! Номер в печать они сдали, как минимум нормальные выходные у нас были. Я не мог ошибиться. Всегда в этих числа она меньше всего занята. И тут вдруг навалилось! Ну что ж, не хочешь – не надо. Я сам схожу. Надо будет Алику позвонить. Как раз давно не виделись. Сходим с ним. Я решил вернуться к свертку на кухню. Чай уже начал остывать. Я сел за стол, отхлебнул чая и начал, слой за слоем, снимать кожуру газет. Сверток принимал форму маленькой коробочки. Внутри лежал магнит на холодильник. Старый. Ему, наверное, лет тридцать. Ржавый. Надпись на нем гласила: «God made Earth and rested. God made man and rested. Then God made woman. Since no one has’t rested» (Бог сотворил Землю, а затем отдыхал. Затем Бог сотворил мужчину и отдыхал. После Бог сотворил женщину… с тех пор никто не отдыхал). Глядя на холодильник, я никак не мог понять, зачем я так старательно упаковывал магнит в газеты к зимним ботинкам? Даже сейчас, спустя почти год я никак не мог вспомнить этого. Память никогда не давала мне возможности попасть в свой чулан. В котором, я уверен, хранится много интересного и даже нужного мне. Что поделаешь… Человек не совершенен. Магнит исправно держится на холодильнике. Иногда я даже подкладываю под него какие-нибудь бумаги.
Сюжета вроде бы почти нет, или просто он расписан так, что станет более-менее вырисовываться в следующих частях. Герой тоже непонятен, ни его характер, ни внешность. Я подозреваю, что это так и задумано.
Но зато окружающий мир, люди, всякие милые мелочи, которые есть в жизни любого! Все это расписано очень неплохо, но при этом не наболюдается плотности слога, которая бы затрудняла чтение, наоборот, все легко и доступно. Порадовали также некоторые довольно интересные конструкции, приятно украшающие описания.
0
