Пришло лето 1979 года. Седьмая рота сдала семестровые экзамены и разъехалась по Союзу на производственную практику. Они поступили в 15 лет, после 8-ми классов, и потому только на эту практику они шли уже совершеннолетними. А это значило, что они попадают в штат на полный рабочий день, а не на 4 часа, как на предыдущих. Это была их третья практика, и они все уже были матросами 1 класса. В Севастополь выехало человек семь, согласно заявки от «Югрыбхолодфлота». По приезду их распределили по судам, стоящим в ремонте, чтобы у них был кров и стол. Они работали вместе с матросами, оббивали ржавчину, грунтовали и красили и ждали приходов своих судов. Первым, через неделю, ушел Кузя на рефрижераторе «Таганрогский Залив», на Дальний Восток с заходом в Сингапур. Через еще неделю Балаклава, Сява, Карась и Скипи. Тоже на рифире, на «Амурском Заливе». Рейс предполагался из Севастополя в Центрально-Восточную Атлантику (Мавритания), потом в Юго-Восточную (Ангола), и потом под Антарктиду (Южная Георгия). Во всех трех районах снабжение рыбаков продовольствием, водой и топливом. Они же перегружают свой улов. Рыбу и антарктическую креветку. После полной загрузки- возвращение домой. Порт захода Лас-Пальмас на Канарских островах. На все про все - 3 месяца. Рейс обещал быть неплохим - хороший порт захода плюс работа в  трех климатических зонах. Тропическая, экваториальная, снова тропическая и, по концовке, «ревущие сороковые», что автоматически увеличивало зарплату на соответствующий коэффициент - 1,3 - 1,5 - 1,3 - 2,0. Плюс южнее, за 40-м градусом широты, уже платили не 7,5 % валюты, а 22% от заработка. А это уже хорошие деньги и для взрослого. Можно будет забыть о стипендии в 9 рублей и перейти с «Примы» не на «Мальборо», конечно, но на «Родопи»-точно. По окончанию рейса останется еще месяц до занятий, который можно будет провести дома.

Судно встало под погрузку снабжения и бункеровку. Под снабжение выделили два трюма. Один под сухую провизию и вино, а второй под замороженые продукты. Так же на палубу загрузили контейнера с техническим снабжением. Через несколько дней снабжение было принято и «Амурский Залив» ушел в свой очередной рейс. Так как они все-таки были на практике, капитан поставил одного на мостик рулевым, а других в палубную команду. Каждую неделю смена рабочими местами. На промысле же, на погрузке и выгрузке  вся четверка в палубной команде  трюмными. Старпом поселил их всех в одну четырехместную каюту по правому борту.

Пока шли по Средиземке завпрод сортировал продовольствие в трюме, видимо готовя партии согласно судовых заявок. На эту работу он отобрал Балаклаву и Сяву. Видимо считая, что они как самые молодые не рискнут покуситься на самое святое- на сухое вино. Согласно действовавших на том момент правил, каждый моряк, работавший в тропической зоне, должен был ежедневно получать 200 грамм сухого вина  для восстановления солевого баланса в организме. Поэтому верхний трюм и твиндек были заставлены двухсотлитровыми титановыми бочками с сухим вином. В то время в СССР было широко развернуто рационализаторство. И рабочие и ИТРовцы вносили всевозможные рационализаторские предложения с целью дать экономию материалов и средств родной стране. Один из таких рационализаторов придумал, как стране сэкономить сотни тонн, а может и тысячи тонн свинца. Он предложил навесные пломбы для опечатывания, которые еще с античных времен делались свинцовыми, делать из пластмассы с железной вставкой внутри. Рацпредложение действительно помогло сэкономить стране свинец, но у него был маленький недостаток. Снять расплющенную свинцовую пломбу можно было, только оборвав проволоку на которой она висела. Пластиково-железную можно было снять не повредив проволоку. Ее нужно было раскрутить и потом мало-помалу расшатывать пломбу влево-вправо, пока она не снималась. После частичной экспроприации проволока опять скручивалась, пломба одевалась назад и обжималась через тряпку плоскогубцами.  Весь этот период у них в каюте в бутылях и канистре стояло сухое вино, а в столе всегда лежала копченая колбаса и майонез. Они были дети советской эпохи и потому на закусь брали то, что на берегу  было дефицитом. Да в Великом СССР  не только копченая колбаса, но и майонез были дефицитом. Надо отметить, что из них только Балаклава и Сява курили и употребляли алкоголь. Но употребляли аккуратно, после ужина и в разумных дозах. Они сидели за столом в каюте, пили сухое, закусывали, курили , о чем-то разговаривали и все это делали под их любимый «Uriah Heep». Карасю и особенно Скипи это не нравилось, но они терпели. В подростковом коллективе каждый знает свое место, согласно внутренней иерархии. Определяется это место, как правило,  во внутренних конфликтах, драках и разборках на первоначальном этапе формирования коллектива.  Точно так же ведут себя и крысы. Если их посадить с десяток в одну большую клетку, то поначалу они сидят и наблюдают друг за другом. Потом один из самцов начинает драку, как правило, самый слабый. У него сдают нервы. Самки в драке не участвуют, но иногда достается и им от победителя. Видимо для профилактики. По окончании драки определяется вожак и выстраивается иерархия. У вожака появляется заместитель. И если вожак самый сильный, то заместитель самый умный, но и не слабак.  Все самки принадлежат вожаку, но спаривается он с ними реже, чем его заместитель. Ему некогда, он занят поддержанием порядка. Потому основное потомство происходит от самого умного и крепкого. Оставшееся -  от самого сильного. Слабые и тупые к самкам вообще не допускаются. Не очень приятное для человека сравнение, но он виноват в этом сам.

  Через пару недель прошли пролив Гибралтар и вышли в Атлантический океан. Еще через несколько дней они встали на рейде порта Лас Пальмас для передачи контейнеров с техническим снабжением для ремонтно-подменной команды, которая занималась межрейсовым ремонтом наших траулеров. Смысл этой системы был в том, что закончив рейс, рыбаки приходили в Пальмас и уже оттуда улетали самолетами в Союз. Через месяц прилетал другой экипаж, принимал судно и уходил на нем на промысел. В течение этого месяца ремонтники делали межрейсовый ремонт судна. За счет перелетов экипажей значительно экономилось время и топливо. Увеличивалось промысловое время и сокращалось время на переходы. На следующий день они передали снабжение и начали готовиться к увольнению на берег. Капитан выдал им всем валюту – испанские песеты. Суммы оказались смешные. Они, как матросы, получили по 1500 песет, по тем временам что-то около 15 долларов. На хорошие джинсы не хватит, но на какое-нибудь корейское дерьмо как раз. Экипаж начал возмущаться, но капитан и замполит заверили, что будут по возвращению с промысла ходатайствовать о втором заходе в порт. Там же тогда такая система была. Моряки всего мира идут в город в свободное от вахты время. Когда хотят, куда хотят и с кем хотят. У нас же не так. У нас выход в город только группами и до захода солнца. Обязательно - старший группы. Все знают - если кто-то из группы сбежит, визу закроют всей группе. Короче - контролируйте друг друга. Перед выходом - инструктаж. Куда можно заходить, куда нельзя. Что можно покупать, что нельзя. Списки запрещенных рокгрупп. И список в каких количествах разрешается покупать то, что разрешено. Государством было утверждено два количественных списка в зависимости от продолжительности рейса. До трех месяцев - одно количество, более трех - малость больше. Их рейс планировался, как трехмесячный, поэтому - первый список. А по этому списку разрешалось газовых косынок купить всего 3 штуки. Стоили они копейки, все три - дешевле банки пива. Из-за этих платков то и произошла ситуация, которая навсегда врезалась Балаклаве в память и изменила его отношение к своей стране.

Они вышли в город. У Балаклавы это был не первый иностранный порт, а третий. Но этот порт находился в отличие от предыдущих в развитой капиталистической стране. И он попросился зайти в продуктовый магазин. Балаклава зашел в торговый зал и начал рассматривать ценники, в уме переводя песеты на советские рубли. В СССР был такой пропагандистский аргумент, что за границей дешевая продукция легкой промышленности, но цены на продукты такие высокие, что люди не могут свести концы с концами. Насчитавшись вдоволь и поняв, что на политинформациях ему врали, он вышел из зала. В группе Балаклавы была еще буфетчица и моторист, а старшим - замполит. Так как они не имели права расходиться, то по городу блукали всей группой. На обратном пути, недалеко от порта, они зашли в магазинчик. Буфетчица хотела купить себе эти 3 платка. Продавец хорошо говорил по-русски. Начал ей предлагать на выбор. Она выбрала синий, зеленый и красный. Потом подумала и попросила зеленый поменять на желтый. Он поменял. Она постояла, подумала и попросила поменять назад. Постояла и попросила опять поменять зеленый на желтый. Продавец видимо решил, что у нее, наверное, просто не осталось денег. Он доложил жёлтый и сказал, что это подарок от магазина. А она, не подумав : «Нам больше трех покупать запрещено». К ней с криком «Молчать!» подскочил замполит и вытолкал из магазина. Балаклава посмотрел на продавца, на его лицо… и ему никогда так не было стыдно за то, что он - советский. Он положил три монетки за эти платки на прилавок. Продавец отодвинул их ему назад рукой и сказал: «Забирай, презент от магазина». Он положил их в пакет и отдал ей уже на судне, после шмона. По возвращению на судно обязательно судовой комиссией производился досмотр покупок. Называлось это действо - самодосмотр.

После Пальмаса «Амурский залив» направился в ЦВА в район Мавритании и Западной Сахары. Придя туда, он встал на якорь, и началась разгрузка снабжения, бункеровка и загрузка рыбы. Траулеры швартовались к обоим бортам, и работа прерывалась только на прием пищи. Работа в трюме была тяжелая, по 12 часов в сутки (восемь через восемь и довесок четыре через четыре). При температуре минус 25 градусов нужно было разгружать двухтонные стропа, тягать на плече паки замороженной рыбы весом в 30 кг и складывать их, забивая трюм по максимуму до самого подволока. Они справлялись неплохо, хотя и выматывались так, что не было сил раздеться. Через 8 часов их снова будили на вахту, они вставали и, как зомби, шли в трюм. Каждая мышца ныла от боли и просила пощады, но через полчаса они втягивались в ритм работы. В то время не было видеомагнитофонов, не было компьютеров и из всех развлечений, в свободное от работы время, была книга и конечно кинопроектор «Украина». На борту каждого судна было около сотни коробок с фильмами. Но все они были сняты в СССР и половину из них составляли фильмы национальных киностудий. На всех судах в начале рейса происходила одна и та же картина. После выхода начинался просмотр и где - то к концу первого месяца все фильмы были просмотрены. Как правило, из сотни более-менее хорошими оказывалось 2-3 фильма. И в дальнейшем эти фильмы крутились каждый день до конца рейса. Бывало, конечно, что суда менялись фильмами, но это был обмен шила на мыло. Хорошие фильмы никто в обмен не отдавал. Потому многие рыбаки того времени знали «Джельтменов удачи» или «Кавказскую пленницу» наизусть, как результат просмотра не менее сотни раз. Другое дело - разгрузка на базу. Здесь уже менялись до конца погрузки своими лучшими фильмами. А потому на обоих судах происходило одно и то же. Сменившиеся с вахты, вылезшие из трюма вместо того, что бы упасть и спать без задних ног, сидели и смотрели кино. В один из дней пришвартовали болгарина «Слънчев бряг». Поменялись и с ними фильмами, благо формат кинопленки был одинаков. Они нам принесли коробок двадцать, мы им дали три, потому-что остальные наши фильмы были из категории соцреалистического мусора. Все фильмы у болгар оказались американскими боевиками. Они были не дублированы, просто внизу экрана шли субтитры на болгарском. Этого было достаточно, что бы понять суть диалогов. Здесь уже смотрел весь экипаж. Смотрел в режиме нон-стоп, пока шли финальные титры уже готовился новый фильм.  Всем запомнился замполит, который не возражал против просмотра империалистических боевиков и вестернов, но сильно переживал, что бы болгары ни подсунули его подопечным порнографию. Болгары смеялись и говорили ему - « Не се притеснявайте, комисар».

Взяв где то треть груза «Амурский залив» взял курс на ЮВА, в район Анголы и Намибии. С каждым днем становилось все жарче, судно приближалось к экватору. По морской традиции переход судном экватора знаменуется «Днем Нептуна», на котором молодые моряки, первый раз пересекающие экватор, получают морское крещение. Все это происходит в театрализованной форме с легкими издевательствами над «молодыми». Но их четверка подпортила этот праздник, так как не оправдала возлагавшихся на них надежд, несмотря на их юный возраст. Это был их третий рейс и в прошлом году они переходили экватор, следуя из Экваториальной Гвинеи в Анголу. На растерзание оставался только матрос Женя. Он только дембельнулся из  ВМФ и был старше их на 3 года. Но у него это был первый рейс и палубная команда его постоянно подкалывала, с ними же такие номера не проходили. Ему, конечно, было обидно, но другого объекта, на котором можно было бы отыграться, не было. Непонятно почему, но он для этой цели выбрал Балаклаву. Было глупо выбрать из четверки именно его. Это говорило о том, что он не разбирается в людях. Но возможно, что здесь сыграл свою роль забавный случай.

С утра на планерке боцман раздал работу, а Балаклаве с Жекой дал одну на двоих. В надстройке было помещение, используемое как кладовка, дверь ее выходила на главную палубу. Там прогнила труба и вода затопила помещение. Заметили, когда вода начала просачиваться по нижнему комингсу. Дверь открыли, воду перекрыли, и встала задача эту воду вычерпать. А из-за высокого комингса уровень воды был сантиметров 30-35. В общем, нужно было брать ведра, вычерпывать воду и выливать ее на палубу через открытую дверь. Но двое будут только друг другу мешать. Поэтому Женя, как самый «умный», предложил работать по очереди. Сначала он до обеда вычерпывает половину воды, а после обеда Балаклава вычерпываю вторую половину. Тот же ему в ответ указал на то, что пока ты черпаешь первую половину - проблем нет, а вот когда начнешь вычерпывать вторую – возникнут проблемы из-за низкого остаточного уровня. Когда останется 5-10 см уже полное ведро не зачерпнешь. А когда останется 2-3 см - вообще придется тряпкой вымакивать. А потому делить нужно 2/3 первому и 1/3 второму. Но Женя попер буром и Балаклава усмехнувшись согласился, потому - что он уже придумал решение этой проблемы. Женя начал вычерпывать воду, а Балаклава пошел и лег между комингсами трюмов на сложенный брезент и закурил. Через минут 20 подошел боцман и задал вопрос, почему он не вычерпываю воду вместе с Женей. Тот ему объяснил, что вдвоем они только мешают друг другу и потому они разделили работу пополам. Женя вычерпывает до обеда, а он после. Боцман возражать не стал. После обеда настала очередь Балаклавы вычерпывать свою половину, а Женя занял его место на брезенте. Балаклава пошел в шкиперскую и взял кусок шланга метров семь и какую-то железяку. Затащил все это добро в кладовку, в которой еще оставалось сантиметров двадцать воды. Один конец шланга привязал вертикально к железяке и весь шланг опустил под воду. Когда весь шланг заполнился водой, он заткнул выход рукой, выскочил на палубу и быстро засунул шланг в шпигат. Начался процесс естественного отсоса воды из кладовки. То есть известный всем прием для слива топлива из бензобака в канистру, расположенную ниже бензобака. Убедившись, что вода самотеком откачивается, он пошел и лег рядом с Женей. Через полчаса подошел боцман, что бы узнать, почему они лежат, а не работают. Женя сказал, что он свою половину вычерпал, а Балаклава сказал, что его половина сама вычерпывается. Боцман пошел смотреть. Посмотрев, боцман собрал всю палубную команду и на их примере провел разъяснительную работу на тему «Зачем человеку дана голова, кроме как кушать в нее и носить кепку». Поржали и разошлись, а Женя возненавидел Балаклаву, что по окончанию рейса Жене и аукнулось не самым лучшим образом. После пересечения экватора произошло событие, которое на долгое время скрасило будни палубной команды. Поставленные рабочие рукавицы оказались очень плохого качества и через три дня работы превращались в лохмотья. Во время одного из перекуров в техкабинете кто- то предложил вскрыть контейнеры со снабжением и поискать перчатки. Но все контейнеры находились на палубе и просматривались с мостика. Вспомнили, что непонятно почему, но один контейнер опустили в трюм рыбной муки. Его и решили вскрыть. Там оказались лампы дневного света, провода,  еще какая-то ерунда, но главное, под всем этим стояла двухсотлитровая бочка с логотипом «Укрглавспирт». Пломбу аккуратно сняли и в бочке действительно оказался спирт. Дело было рискованное, в случае провала визы бы потеряли все. Но Зеленый змий победил инстинкт социального самосохранения. Было принято решение - каждому участнику по 3 литра. Но Балаклава настоял, что бы долю получил и рулевой. Все были против кроме Сявы. Но скрипя сердцем, согласились после вопроса Балаклавы: «Что будет, если рулевой обидится и их сдаст?» Всего взяли 36 литров. Возник спор доливать или не доливать воду в бочку. Решили не портить продукт. Их каюта получила 12 литров и Балаклава поделил все по братски. Скипи и Карась, как непьющие должны были проявить сознательность и пожертвовать своей долей в общак, то есть Балаклаве и Сяве. Скипи согласился, а Карась, который на этой неделе был рулевым и естественно не участвовал в экспроприации, уперся. Он всегда был таким упертым и хозяйственным хохлом. И на вопрос: «Зачем тебе спирт?» Ответил: «Я на промысле поменяю на пак рыбы-меч. И сделаю балык…». Причина была веская. Балаклава точно знал, что раскрутит Карася на балык и потому согласился дать ему литр, аргументировав снижение доли тем, что если бы не он, то на рулевого вообще бы не дали бы ни грамма. После препирательства сошлись на полтора литра. И того у Балаклавы и Сявы оставалось 10,5 литров, что равнялось 52-м бутылкам водки. Цифра ошарашила, а потому дали пол-литра и Скипи, как премию за образцовую уборку каюты.

Если Зеленый змий и победил инстинкт социального самосохранения, то с жизненным инстинктом самосохранения вышла загвоздка. Никто не рисковал отведать зелья, хотя его и проверили десятью народными способами на принадлежность к этиловому или метиловому сословию. На третий день один из матросов все же не выдержал и провел дегустацию. Ничего не случилось, и палубная команда на следующий день приступила к употреблению продукта.

   По приходу в ЮВА встали на якорь и опять закипела работа. Карась наменял рыбы-меч и насолил балыка. Когда он подвялился, возникла проблема его защиты от посягательств Балаклавы и Сявы. Но, как Карась его не защищал, до конца рейса он не дотянул. Взяв еще где-то четверть груза и раздав снабжение, «Амурский залив» взял курс на Антарктиду, на остров Южная Георгия. Еще не дойдя до сороковых, рифер попал в сильнейший шторм. На этой неделе Балаклава был рулевым. Второй помощник послал его на крыло мостика, чтобы он замерил индукционным анемометром скорость ветра. Шкала анемометра была проградуирована до 35 метров в секунду и еще несколько делений за цифрой 35. Видимо производитель был уверен, что это максимальная скорость ветра. Балаклава вышел на крыло под защитой фальшборта и произвел замер. Стрелка прошла всю шкалу и уперлась в ее окончание. Назад, на ноль, как положено, стрелка не вернулась, анемометр был сломан. Болтало их целую неделю так, что было невозможно приготовить горячую пищу. Хотя оборудование на камбузе это предусматривало, но крен был выше того, на который оно было рассчитано. Питались всухомятку. Для того, что бы разойтись с центром циклона, пришлось довольно далеко уйти в сторону Южной Америки. Погода становилось все холодней и пасмурней. Периодически шел снег. В северном полушарии было лето, а здесь зима. И уже не верилось, что еще 2 недели назад страдали от жары и ходили в шортах. В этом районе не было интенсивного судоходства, а потому они не встречали другие суда. И так, как пейзаж не менялся, горизонт замыкался в кольцо, было ощущение, что судно стоит на месте. Единственное, что разрывало это однообразие - это смена дня и ночи. Ночное небо, на котором не было родной Полярной звезды, напоминало – Ты не дома…

Наконец, в конце июля, на горизонте показались заснеженные вершины острова Южная Георгия. «Амурский залив» встал на якорь недалеко от северо-западного побережья острова, которое прикрывало бы его от господствующих юго-восточных ветров. Погода стояла пасмурная почти все время, с ветрами и температурой немного ниже нуля. В воде дрейфовали небольшие льдины с пингвинами или тюленями.

Началась работа.  Как обычно, траулеры подходили под выгрузку, по окончанию принимали снабжение и шли дальше заниматься своим нелегким рыбацким ремеслом. Погрузка была попроще, потому-что все сдавали антарктическую креветку и муку из нее, а потому  не было нужды сортировать груз по виду. Правда, трюмным было малость тяжелей, пак уже весил 33 килограмма. Погрузка уже подходила к концу, когда пришлось пришвартовать один из траулеров «валетом». Его разгрузили, но последний его груз пришлось перегружать с перегрузкой вдоль рифера. Строп принимали в носовой части и потом стрелами переносили его в кормовую часть. Бугор поставил Балаклаву и Сяву на перестроповку. Они принимали строп, отцепляли грузовой гак и заводили гак следующий стрелы. После разгрузки в трюме пустой строп возвращался в носовую часть. Перестроповка повторялась. Операция не сложная, с большими простоями для них.  Чтобы не мерзнуть, они начали дурачиться, пританцовывать. Для аккомпанемента Балаклава начал вовсю глотку орать: «There I was on a July morning, Looking for love…». Так как он не имел и сотой доли таланта Дэвида Байрона, то это было смешно и весело.  И они ржали и прыгали на палубе стосемидесяти метрового рифера, под яркими звездами неба Антарктики. Они перестропили очередной строп и Сява сказал: «Прикинь. Пройдет лет тридцать-сорок и мы встретимся где-то и будем вспоминать под коньячок, как восемнадцатилетними пацанами орали «July Morning»  на 55-м градусе Южной широты.» После выпуска они так больше никогда и не встретились, но,  наверное, из-за этой фразы Балаклава навсегда запомнил этот ничего не значащий эпизод своей жизни.

Добивали последний твиндек, люди уже были вымотаны, а потому случилось две травмы. Первым пострадал Женя. В его и Балаклавы обязанность входило освобождать грузовой гак после того, как строп был опущен в трюм. Малость штормило и потому два верхних пака со стропа упали на палубу. Из-за удара о палубу картон пака получил повреждения. Тальман поднял эти два пака и положил на комингс трюм. Когда пришёл новый строп и достиг уровня комингса, он дал команду «Стоп» и начал закидывать паки на верхний ряд стропа. Качнуло, и из последнего пака через разорванную упаковку выскочил брикет и полетел в трюм. Женя нарушил сразу два правила ТБ. Вышел в просвет люка до спуска стропа и вышел без каски. Одиннадцатикилограммовый брикет приземлился точно ему на голову с четырех - пяти метровой высоты. Полный нокаут. Спасло его то, что брикет был не из рыбы, а мелкой креветки, а потому разломился от удара. Брикет был «сырой», недобрал температуру. На траулерах были установлены морозильные аппараты замкнутого цикла. Полная заморозка брикета предусматривала заморозку в течение 2,5 часов. Но рыбакам нужно было дать 120% плана чтобы получить премию за рейс. Достичь такого показателя было возможно только нарушив технологию. Судовой механик-наладчик переводил реле времени на меньший промежуток времени между циклами. В результате удавалось заморозить больше, чем номинальная производительность аппаратов. Но, как следствие, брикеты не набирали температуру. Брикеты выходили «сырые» и, порой, ломались на транспортерной ленте на участке от морозильного аппарата до упаковочного стола. Потом уже в трюме они мало-помалу набирали необходимую температуру.  Дня четыре Жека провалялся на больничном в каюте. Отлежался, вышел на работу и до конца рейса вынужден был выслушивать шуточки почему у него не было сотрясения мозга. Вторая травма произошла в последний день погрузки. Били уже горловину последнего трюма. Опять штормило, оба судна раскачивались на волне. Поэтому строп порой начинал «гулять» по горловине и вся бригада пыталась его остановить и опустить как можно ближе к тому месту, в котором в данный момент шло складирование. В один из таких моментов один из матросов, пытающихся остановить строп, не успел отскочить, и двухтонный строп придавил его к горловине трюма. Но Бог миловал, и обошлось без переломов. Через пару дней он так же вышел на работу.

Загружено было около десяти тысяч тонн рыбы, креветки, рыбного жира, рыбной и креветочной муки. «Амурский залив» поднял на палубу плавучие кранцы и снялся с якоря.  Дал несколько гудков, прощаясь с рыбаками, и взял курс на Гибралтар. Вся походная картинка закрутилась в обратном порядке.  Опять потрепало в сороковых, но полегче. И волна была поменьше, и рифер был гружен под завязку. Летучие рыбки сменили пингвинов, бакланы сменили альбатросов, шорты сменили ватные штаны. Повторный заход в Лас- Пальмас, в который не верили даже самые ярые оптимисты, не разрешили. После прохода Гибралтара был обозначен порт выгрузки – Керчь. Так как по всем расчетам получалось, что на рейд Босфора приходим в субботу, капитан принял решение лечь в Эгейском море в дрейф и покрасить борта. Проход Босфора в выходные дни стоил в два раза дороже, чем в будни. Они легли в дрейф, спустили беседки и преступили к покраске. На второй день борта сверкали новой краской, и рифер пошел на Босфор. Ночью прошли Босфор и вышли в Черное море. Черное море встретило штормом. На этой неделе рулевым был Балаклава. Вахтенный помощник всматривался в экран локатора, потом подозвал Балаклаву и сказал: « Не пойму, периодически отбивает точку по корме. Пойди,  посмотри, есть кто-то или помеха какая-то идет». Балаклава вышел из рулевой рубки и пошел по направлению к корме. Было темно и только ходовые огни давали слабый отблеск на влажной палубе. В свете этих огней, временами, были видны какие-то мелкие птицы, по своим габаритам не похожие на чаек. По корме не было никаких судов, стояла непроглядная темень. Возвращался он по другому борту. И когда он обходил фальштрубу, из-под ног неожиданно выпорхнула небольшая птица.  Он вернулся на мостик и доложил вахтенному штурману: «Помеха. Все чисто». Их вахта сменялась в 4 утра и они все вместе завтракали, шли курить на корму, а после расходились по каютам и спали до обеда. В этот раз они, как обычно, пошли на корму, где горело освещение. Первым шел радист и, когда он вышел на корму, у него из-под ног так же выпорхнула птица. Но не улетела, а села возле леерного ограждения. Они подошли к ней ближе и поняли, что это перепелка. Балаклава рассказал, что у него на вахте была такая же история и что над палубой они летают десятками. Моторист был охотником и он объяснил: « Сейчас летний сезон закончился, перепелки нагулялись и теперь летят в Турцию на зимовку. Весной прилетят назад. Сейчас попали в шторм и видимо потеряли берег. На палубу они не садятся. Но в темноте сталкиваются с тросами такелажа и падают на палубу. Ломаются. Эта тоже не улетела, видимо, что то сломала». Пока он рассказывал, второй механик сбегал в машинное отделение и принес три фонаря. Перекурив, они всей вахтой двинулись на палубу собирать добычу. Те, которые были целы, улетали, а травмированные попадали в мешок. И набралось их около шестидесяти штук. Днем они их ощипали и выпотрошили. Решено было сделать праздничный завтрак после ночной вахты. Когда они заступили на ночную вахту, вахтенный помощник отпустил Балаклаву, а вахтенный механик отпустил моториста. Поварихи оставили им все, что они заказали: специи, масло, болгарский перец, помидоры, почищенный уже картофель, морковь, лук, чеснок и зелень. Оставили и большой казан. Готовил моторист, а Балаклава просто составлял ему компанию. Перепела были обжарены до золотистой корочки на большом противне, а после в казане был обжарен лук с чесноком. Добавлена морковь, болгарский перец и помидоры. Минут через пять добавлен картофель и перепела. Все это было залито горячей водой. Посолено и приправлено специями и тушилось до готовности картофеля. По концовке посыпано зеленым луком. И хотя считается, что перепелка - это диетическое мясо, блюдо получилось достаточно жирным и сногсшибательно вкусным.

    1 сентября «Амурский залив» пришел в Керчь и стал в тот-же день под выгрузку.  Когда матросы  спустились на причал, они увидели, что штормовые волны смыли всю краску на бортах. Видимо она не успела достаточно высохнуть. В трюмах уже работали портовые докеры. Выгрузка шла портовыми кранами, а потому в более быстром темпе. Практика закончилась и со дня на день их должны были рассчитать. Рассчитать сразу после окончания выгрузки. А с этим возникла маленькая заминка. Система погрузки и выгрузки «траулер – рифер – порт» всегда строилась на том, что в порту часть груза будет расхищена докерами, плюс необходимо будет «угостить» все портовые власти - пограничников ,таможню, карантинную службу, портнадзор, пожарников, экологов и т.д. Потому на риферах существовала практика занижать количество принятых стропов. Такие стропа записывались как спорные. Был такой запас и у «Амурского залива». Но была допущена ошибка. Как оказалось - антарктическая креветка из-за своей мелкоты не была нужна никому. И к концу выгрузки на борту осталось около 18 тонн неучтенки. И чтобы от нее избавится, пришлось судовому начальству побегать…

     Наконец-то им выдали расчет, справки о плавании и характеристики. Это был их первый рейс, в котором они состояли в штате. Расчет их приобщил к взрослой жизни. Выяснилась интересная вещь - за три месяца нахождения в море при работе без выходных им всем было начислено всего по 12 выходных. Оказалось, что в море при 84-часовой рабочей неделе на промысле начисляется всего один выходной, на берегу же при 41 часовой недели начислялось 2 выходных. В море при суточной переработке в 6 часов моряку доплачивалось 40% от оклада, на берегу же за суточную переработку в 4 часа выплачивалась 100% доплата. Причем на берегу разрешенная переработка в год не должна была превышать 120 часов, в море вообще такого ограничения не существовало, и моряк вырабатывал эти 120 часов в течение трех недель. Непонятно только было, как это увязывалось с КЗоТ. Балаклава попытался получить разъяснение у бугра, тот ответил коротко: « Так договорился наш профсоюз с Государством» и выматерился. Так Балаклава лишился веры в профсоюзы. А так как в его профсоюзном билете на каждом листе была надпись «Профсоюзы - школа Коммунизма», то лишился и веры в Комунизьму. Вахту они уже не стояли и по вечерам ходили в город развеяться.

    В предпоследний день перед отъездом по домам Балаклава, возвращаясь из ресторана на судно, столкнулся с Женей и лебедчиком, молодым парнем лет двадцати семи. Они были, как и он, подшофе. Пошли вместе в порт. По дороге Женя начал, как обычно, наезжать на Балаклаву и называть его «Студентом». Тот ему объяснил, что если он за три месяца не смог запомнить его имя, то может обращаться к нему «Курсант» или «Кадет». И если он его еще раз назовет «Студентом», то он ему сделает больно, но от души. Женя не поверил и сказал: «Студент, а ты не охренел?». Это была ошибка. Балаклава ответил вежливо, с присущим ему тактом: « У тебя есть одна секунда, что бы извинится», но Женя почем-то не захотел воспользоваться этим шансом, а, может, просто не успел.  Почему-то лебедчик решил поучаствовать в этой разборке на стороне Жени. К нему в этот вечер приезжала жена, и любой бы на его месте, после трехмесячного рейса, думал бы совсем о другом. Пришлось Балаклаве на практике объяснить, что при росте в метр восемьдесят пять рука длинней, чем при росте метр семьдесят. И это в драке дает существенное преимущество, а разница в возрасте дает преимущество только в детстве и отрочестве. На судне они, чтобы не позориться, рассказали, что их побили местные, а Балаклава их встретил позже.

    На следующий день они разъехались по домам. Балаклава приехал домой и весь месяц до начала занятий куролесил так, что по приезду в училище пришлось перейти на «Приму». Его мать всё-таки смогла у него забрать 350 рублей и положить их на сберкнижку.

   В начале 2000-х, разбирая документы после смерти матери, Балаклава нашел старую советскую сберкнижку на свое имя. В ней была всего одна запись за октябрь 1979 года в графе «Пополнение» - 350 рублей. Он покрутил ее в руках, улыбнулся, вспомнив то лето, и забросил ее назад в шкатулку.