Дрожащий огонь свечи отражался в ее карих глазах, когда она кружилась в танце по комнате. В гостиной царил полумрак. Ловкие шаги ног ступали по самому краю круглого лоскутного коврика. Не сбиваясь с ритма, она потянула его руку к себе, но он высвободился, отрицательно качнув головой. Его губ коснулась улыбка, и глаза на мгновение оторвались от книги. Сумрак скрывал его в глубине старинного кресла, а слабый теплый свет падал на руки, освещая сероватую бумагу.
 Закончив очередной круг она остановилась перед ним и взяла его ладони в свои. Надутые губки и слегка склоненная набок голова демонстрировали грусть и требовали внимания. Он мягко улыбнулся и отложил  том на столик. Она попыталась было увлечь его с собой, и его голова снова качнулась, но пальцы не выпустили маленькую ладонь, приглашая присесть на место книги.
Едва же она успела сделать полушаг навстречу, как  небеса разверзлись где-то прямо над ними. На мгновение с треском комнату залил яркий свет. Вскрикнув она отскочила в сторону уставившись в единственное доступное ее взору окно. Казалось будь у нее в этой форме шерсть, та стала бы дыбом. От былой игривости не осталось и следа.
- Это всего лишь гроза, - объяснил он, снисходительно улыбаясь. - Сейчас ведь весна.
- Все равно страшно, - она смущенно надула губы, на мгновение оторвав от набранного из кусочков  стекла.
Устроившись поудобнее у него на руках, она выгнула спинку от поглаживания. В дверь постучали.
- Кто там?
Цельный кусок древесины был тяжеловат для ребенка и на отворение пошло немного времени.
- Мама, мне страшно… - на пороге стояла девоча с лисьими ушками и хвостиком кончик которого венчало белое пятнышко.
Точно такие же тут же возникли и у матери.
- Не бойся. Иди к нам, - она зазывно качнула головой.

К утру гроза утихла и лишь мириады капель на листьях и траве напоминали о недавнем буйстве стихии. Они блестели в лучах утреннего солнца и трели птиц наполняли лужайку перед домом. Обступивший со всех сторон лес был ярко-зеленый и перекинулась лисой чтобы от души насладится красотой рассвета.
Он застал ее прыгающей и переворачивающейся в высокой траве. Улыбка озарила его губы, пока перед ним разворачивалось это беззаботное действо. Она встрепенулась, когда он окликнул ее. По пути к ней вернулась человеческая подоба и ему она предстала с мокрыми от росы длинными волосами.
Он обнял лису и слегка закружил, прижимая к себе. Потом прижал ее к перилу, а она на лисий манер лизнула его за нос, и они засмеялись. Тут же снова перепрыгнув в звериную форму , она отбежала на пару  прыжков и оглянулась, игриво наклонив мордочку, но он ее не догонял, а лишь стоял и улыбался, приподняв удивленно брови. Его взгляд будто говорил:
“И куда ты?”
Взмах рыжей мордочки приглашал с собой.
Дверь распахнулась и на порог выбежали все трое. Зачуяв веселье их ушки встали торчком. Доченька помчалась к маме, что было сил, по пути превратившись в лисенка. Младший сынок последовал ее примеру и разом они с разбега повалили лису в траву. Закувыркались.
Отец семейства присел на деревянные ступеньки, наблюдая за дурачествами. Старший сын стоял рядом и его темные ушки внимательно следили за происходящим. В особо эмоциональные моменты его черный с контрастным кончиком хвост подрагивал.
- Иди к ним, он повел рукой, но лисенок отрицательно замотал головой.
- Не хочу. Я уже взрослый.
- Взрослые тоже любят дурачится.
- Ты в траве никогда не валяешься.
- Будь я лисом, непременно бы валялся. Беги.

На обед была птица, которую он принес из леса. Пара не слишком упитанных после зимы селезней лежали ощипанными на столе, пока она чистила овощи. В кастрюле кипела вода.
Ему очень нравилось смотреть как она готовит. Орудовать ножом ей было не совсем удобно и в моменты, требовавшие особой аккуратности, у нее проявлялись уши и хвост, как знак напряжения. Они раздраженно подергивались, но помощь в такой момент было лучше не предлагать. Это была только ее битва.
Пользуясь лисьим обонянием, она часто смешно обнюхивала продукты и почти готовую еду иногда с серьезным лицом, а иногда почти мружась от удовольствия. Временами, когда она думала, что он не видит, даже пробовала их кончиком языка.
Овощи начали отправляться в кастрюлю и в кухню вбежала девочка. Ее светло-рыжие ушки пряли в поисках интересного.
- Мама, когды мы кушать будем? - она смотрела снизу вверх своими большими зелеными глазами.
- Скоро, - лиса улыбнулась. - Уже скоро.
- Стой! - возглас ребенка прервал падение последних кусочков картошки.
Маленькая ручка тут же их схватила и лисонька хохоча умчалась на улицу. Она тоже рассмеялась.
- Настоящая лисица, - он обнял ее сзади за талию. - Вся в тебя.
Она потерлась своим носом о его.
- Пусти.
- Не пущу.

Все семейство после сытного обеда лежало на траве перед домом. Светило солнце, клонясь к закату. Птицы пели деловую песню дня. Доченька теребила мамин хвост, мальчики гадали на что похожи проплывавшие облака.
Вдруг подул холодный ветер и будто повечерело. Вся лужайка заволновалась, она дернула ушами и приподнялась. Он последовал за ней. Игры враз прекратились.
На краю леса стоял другой лис. Серая шерсть раздувалась холодными порывами, пара хвостов замерла неподвижно. Она встала на ноги, а тот обратился. Высокий, хвосты он не прятал, демонстративно покачивая ими.
- Привет, - его глубокий голос звучал спокойно.
Она сделала пару неуверенных шагов навстречу.
- Зачем ты здесь?
- Пришел в гости. Или мне больше нельзя?  - его взгляд скользил мимо нее, острый и внимательный, контрастировал с голосом.
Лисята обратились и побежали к дому повинуясь распоряжению отца. Солнце спряталось за деревья, поляну накрыла тень.
- Зачем ты пришел? - повторила она, глядя в его землисто-серые глаза.
- Захотел тебя увидеть, - он смерил ее взглядом.
- Уходи, - ее голова склонилась и серый лис бросился вперед.
Она вскрикнула обращаясь, он перелетел через нее. Его тело приобрело выраженные звериные черты. Лицо хищно вытянулось, руки покрылись шерстью. Оскал сверкнул рядом ровных острых зубов.
- Почему ты больше не хочешь меня видеть?
К ней вернулся человеческий облик.
- Я тебе это говорила сто раз.Уходи! - голос дрожал, но стойка была упругой, уши и хвост наготове.
Этого оказалось недостаточно, когда он снова прыгнул. Ее левая рука попалась в его челюсти, которые тут же сомкнулись. Он сам этого испугался, тут же открыл пасть, чтобы не поранить сильнее, перевернулся, кувыркнулся вокруг ее руки. Они обое упали в траву. Лис тут же поднялся на ноги, но возглас отца семейства заставил его замереть.
- Уходи прочь! - мужчина целился в него из ружья.
Оба курка были взведены, расстояние было небольшим.
- Стой…
- Уходи! Это наш дом!
Тот сделал задом шаг в чащу. Затем другой.
- Хорошо. Хорошо. Не горячись. Я просто поговорить хотел.
Прыжком через себя он обратился и исчез между деревьями.
Враз потеплело. Птица снова запели. Она лежала среди темно зеленой травы.
- Как ты, дорогая?
На предплечьи расцветала алый след в форме зубастой пасти.
- Все в порядке, - она обняла его целой рукой. - Я люблю тебя.

- Как ты, мама? - доченька забралась на постель и заглядывала в ее покрытое испариной лицо.
У нее уже несколько дней был жар, рана заживала плохо, воспаленные края выглядели ужасно.
- Все хорошо, милая, - она погладила рыжие мягкие волосики, рука предательски дрожала. - Мне немного нездоровится.
Зеленые глаза блестели слезами. Малышка совсем по-лисьи ластилась об нее, а затем также по-лисьи лизнула темно-алое место укуса. Она тут же перевернула руку, что вызвало вспышку ужасной боли. Лицо исказилось, на простыни отпечатались бурые следы.
- Не нужно… Не нужно так делать.
Та испугалась и отпрянула. По ее щечке покатилась слеза, за тем другая.
- Успокойся, - она снова погладила дочь по голове. - Слушай, у меня для тебя есть важное задание.
Та быстро кулачками вытерла глаза.
- Да, мама.
- Ты же у меня уже большая, - согласный кивок. - Побудь пока хозяйкой вместо меня. Спроси папу в чем ему нужна помощь и вместе с братиками помогайте ему. Хорошо?
- Да, мама! - лисонька оживилась и уши у нее стали торчком.
- Беги, - она улыбнулась как можно более успокаивающе.
Только когда девочка выбежала из комнаты, позволила себе откинуться на подушку и вздохнула.

Он непрерывно о ней заботился и практически не спал. Варил ее любимый куриный супчик и кормил с ложечки. Сидел рядом почти все время, промывал раны, мазал края жгучей мазью из синей стеклянной баночки. Целовал пересохшие губы. Первые две ночи она бредила и когда просыпалась от забытья, он ее успокаивал.
Их спальня была в северной части дома и при любой погоде в ней было прохладно. Небольшие окна пропускали мало света, и под сенью этого полумрака витал, вытесняя все другие, терпкий аромат лечебного настоя, который она когда-то научила его готовить.
Ей то становилось лучше и они о чем-то говорили, то снова на много хуже и у нее снова начиналась лихорадка. По началу рана сильно болела, а потом, через несколько дней она заявила, что вовсе ее не чувствует.  В моменты облегчения, она  успокаивала его, что так и должно быть, ведь волшебные лисы очень выносливы. Что в известной мере было правдой, он не мог вспомнить, когда до этого видел ее прихворавшей.
В последний раз ей стало хуже перед полной луной, а за тем, когда млечный диск пошел на спад, хворь отступила и лиса начала поправлятся. След от укуса приобретал светло-розовые тона и затягивался новой кожей. Уже на третий день по полнолунию, она начала вставать, хоть он и протестовал. Шерсти на хвосте вернулся блеск, а глазам тепло и радость.

После происшествия с ней случились перемены. Она вела себя не как всегда и была будто чем-то взволнована. С детьми они больше не предавались лисьим нежностям, ограничиваясь поглаживаниями по голове и объятиями. Его она тоже не целовала и всегда находила предлог, чтобы выскользнуть из объятий. Даже еду она стала готовить как-то отстраненно и машинально, не пробуя и даже не обнюхивая.
Вторя настроению в доме, теплая недавно весна сменилась холодным началом лета. За окном часто шел мелкий прохладный дождь. Светло серые облака то и дело прятали синеву небес, а  когда солнце таки пробивалось, его лучи были какими-то шершавыми и холодными. Смех и веселье задыхались в чем-то витавшем совсем рядом, что все чувствовали, но никто не решался назвать.
Холодный ветер волнами катился по острой широкой траве, когда он возвращался домой со свежеподстреленным гусем. Настроение у него было дурное. В лесу он наткнулся на растерзанную тушу оленихи, убитую не столько для пропитания, а будто для утоления злости. Зверь растаскал ее останки на добрых пятьдесят метров аккурат рядом с теми местами, где мужчина предпочитал охотится.
В доме было тихо и оставив добычу на столе, он пошел искать остальных домочадцев. За дверью детской, которую он открывать не стал, слышались приглушенные голоса. Ее там не было, как и в их спальне или гостиной. Дом казался холодным и мрачным.
Она стояла в саду за домом, под молодой яблоней, к нему спиной. Руки были разведены на уровне плечей, до половины согнуты в локтях. Над поднятыми вверх ладонями дрожало пламя. Несобранное, оно шарик напоминало с трудом. Уши и хвост были неподвижны. На валуне перед ее глазами были нарисованы сажей какие-то знаки, назначения которых он не мог назвать даже приблизительно.
О лисьей сущности в ней он знал очень мало, да и никогда особо не пытался узнать. Когда они встречались, она пыталась его впечатлить фокусами, но эффектнее превращений ей ничего продемонстрировать не удавалось. Он знал, что для молодых лис это нормально, но всегда в большей мере воспринимал ее как девушку. До этого он всего раз видел, чтобы она колдовала по своим нуждам.

- Мам, скажи ей, чтобы она не кусалась.
Голос сына будто вернул ее из забытья.
- Что?
- Я хотел с ней подурачится, а она меня за руку укусила, - он показал  руку с  глубоким отпечатком ряда маленьких острых зубов.
Она побледнела.
То что дочери плохо, ей стало понятно с порога. Та лежала на кровати свернувшись клубком и дрожала всем телом.
- Тебе плохо, милая? - ее губы дрожали, как и пальцы, когда она попыталась тронуть ее за плече.
- Не трогай меня! - вдруг вскрикнула девочка от легкого прикосновения и еще сильнее вжалась в стену.
- У тебя что-то болит?
- Не трогай! Не трогай! - она истерически замотала головой.
Братья в ужасе смотрели на сестру.
- Выйдите, - скомандовала лиса и те молча подчинились.
- Пожалуйста, повернись ко мне.
- Нет!
- Почему? - но ответ она знала и так.
- Свет очень яркий!
Дрожащими, не своими руками она зашторила единственное окно, но этого оказалось недостаточно, утреннее солнце легко пробивалось сквозь занавес. Тогда ей пришлось взять с другой кровати одеяло и занавесить им.
- Так лучше? Повернись ко мне, пожалуйста.
Ее била крупная дрожь, а зрачки были сужены в точки даже в полумраке. Глаза двигались рывками, губы подрагивали. Маленькие ручки были очень горячими.
- Мне холодно. Укрой меня.
Она несколько раз судорожно кивнула.
- Да. Сейчас.
Дверь открылась и зашел он.
- Что случилось?
Она замерла с одеялом в руках.
- Выйди!
- Что...
- Выйди! Не заходи сюда! Хотя нет, стой! Принеси воды, но не заходи, оставь при входе… Пожалуйста, ничего не спрашивай!

После этого она не ела и не спала. Детскую, которая превратилась в изолятор, покидала только, когда ходила к валуну. Постояв там какое-то время, возвращалась. По поникшим плечам и сдуваемым на ходу слезам, он понимал, что ничего не выходит.
Через дверь он слышал сначала истерики дочери, не эмоциональные, а больше панические, смешанные с болью. Потом как она ей пела. Колыбельные, детские песни, иногда что-то чего он ранее никогда не слышал, на неизвестном языке.

Принести еду она просила лишь утром первого дня, но вернула почти нетронутую тарелку. Потребовала чтобы он ее прокипятил или вообще выбросил.
Потом она больше плакала или выла как это может делать лиса. А когда все закончилось, она вышла. Взгляд был пустой, мутный и ничего не видящий. Сделав пару шагов, она упала на колени и зарыдала ужасным криком, таким который только может издать мать заставшая смерть ребенка. Стеная, то припадая головой к земле, то  вытягиваясь навстречу лившимуся из окна сумеречному свету, которого не видела, она совершенно не реагировала на него рядом.
Он обнял ее, прижал к себе, а она не пыталась ни освободится, ни прижаться. Лишь кричала, плакала и снова кричала.

Он машинально готовил еду, после того как мальчики сказали ему, что со вчера ничего не ели. Все его движения были замедленными и будто совершаемыми с помощью неудобных манипуляторов. Нож несколько раз промахивался мимо клубня и попадал по руке. Один раз кипяток выплеснулся на руку оставив не ощутимое красное пятно размером с монету.
Суп получился невкусным, мясо молодого гуся в нем разварилось почти в труху, а соли не было вовсе. Баночки со специями он перепутал и вместо паприки бросил гвоздику. Но никто жаловаться не стал. Он сидел за столом лишь номинально до тех пор пока дети не поблагодарили и не ушли.
В голову пришла мысль, что ведь нужно постелить им где спать, ведь она вернулась в спальню и на их кровати они больше спать не смогут. Да и он боялся, что она при них впадет истерику, хотя они и так конечно все слышали.
Собрав тарелки он сложил их на кухонном столе, где за эти дни уже выросла гора. Проходя мимо детской он вдруг понял, что там все еще лежит тело его дочери, которое нужно придать земле. Нельзя было его оставлять там просто так.
На окне стояла фарфоровая ваза с засохшими цветами, лепестки с которых давно осыпались. Он вынул из нее старый букет и нарвал за домом новый из желтых цветов, уже в четном количестве.
Не желая чтобы дети видели то что будет, он дождался ночи и лишь за тем взялся за лопату. От частых дождей земля была сырой и копалась легко. Подчас ему попадались коренья, которые тут же прерывались парой сильных ударов. Когда все уже было почти готово, он почувствовал чье-то присутствие и сразу схватился за ружье. Он не отдавал себе до конца отчет зачем взял его с собой. То ли чтобы дать последний салют, то ли чтобы кого-то застрелить. Теперь же все стало на свои места. По другую сторону могли от него стоял серый лис в своей полузвериной форме и смотрел своими сверкавшими  во тьме глазами.
Увидев замотанное в ткань тело девочки, тот явно почувствовал облегчение, он боялся увидеть там не ее. От осознания этого в отце вскипела ярость, он вскинул оружие и взвел один курок. Оборотень было бросился на него, но понял что не успеет. Прыгнул в сторону. Выстрел разорвал ночную тишину, но заряд дроби унесся в темноту. Лис бежал по кругу и охотник обернулся, взвел второй курок и снова выстрелил. Раздался вскрик, но его издал не оборотень. Холодный пот заструился по спине.
Младший лисенок был еще жив, когда он подошел, но ему оставалось не долго. Свинцовые шарики пробили грудную клетку и разорвали легкие. Из маленького рта струйкой стекала кровь, он захлебывался и кашлял. Его брат стоял рядом и смотрел на него со скованным страхом лицом, а когда тот затих поднял глаза на отца.
- Папа…
Затем его взгляд скользнул на сжимаемое в руке ружье и побежал.
Тот хотел остановить, крикнуть что-то объяснить, но слова застыли в глотке как комья запекшейся крови. Он лишь как рыба хватал ртом воздух.
Она вышла на звук выстрелов. Окликнула его и увидела выбежавшего из темноты сына.
- Мама! Папа… - прогремел еще один выстрел, более громкий.
Она прижала его к себе и по ее щекам побежали соленые струйки.

Последнего ребенка она понесла хоронить сама. С ним умерло и все в ней. Когда в нем угасла жизнь, померк и свет в ее глазах, из которых не проронилось ни слезинки.
На краю леса было три аккуратных могилки, которые она не делала. На двух из них лежали цветы. Желтые у девочки и синие у мальчика Имен на каменных надгробных плитах не было. Рядом стоял он.
- Я не знал, как их зовут… - начал было объяснять. - Скажи, я напишу.
Ее руки опустились и замотанное в ткань тельце упало на подлесок. Он попытался поймать его, но не успел. Слезы разом хлынули из глаз.
- Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ты все у меня отнял! Зачем ты появился! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!! Ты чудовище!
Она кулаком стучала по его груди. Он осторожно погладил ее по спине.
- Ладно… Будет…
- Ты монстр! Чудовище! Зачем ты вернулся?! Это все из-за тебя! Из-за тебя!
- Хватит… Успокойся…
Так они и стояли. Она рыдала и проклинала его, а он успокаивал и гладил.