Но плакать было нельзя. Потому что это неминуемо бы потянуло ряд новых проблем. И я перестал.
- Не так уж и хотелось... - сказал я шёпотом и понял, что и правда не очень-то опечалился.
Я пошёл на кухню, ведь там должен был быть кофе, который я очень любил. Но он закончился. Надо было натягивать мокрые штаны и идти в магазин. Я выглянул в окно, за которым опять шёл дождь.
- И куда она побежала под такой ливень?
Да, у неё определённо не было не то что логики, но и мозгов.
На минуту я задумался, что не прочь бы был поухаживать за ней больной. Она будет лежать на кровати, смотреть на меня опухшими глазами и хрипеть что-то очень жалостливое. Определённо, она будет хрипеть, потому что это единственное ради чего бы ей стоило болеть. Молчание в её случае - благо. И даже если я не так поправлю подушку или, чего таить, пролью на неё лекарство, Даша не будет кричать и ругаться. "Вася..." - начнёт она и закашляется. После этого она непременно захочет метнуть на меня презрительный взгляд, насупив брови и сощурив глаза, но слабость лицевых мышц и припухлость век не дадут ей это сделать.
Потом она отвернётся на другой бок и уткнётся лицом в стенку. Ровно до того момента, как сопли начнут течь у неё из носа и она повернётся на спину для равновесия. Она не такая, чтобы вытирать их простынёй и продолжать хладнокровно дуться. Поэтому я тут же подам салфетку, а то и сам подотру такое непотребство. После этого она должна будет смилостивиться. Возможно, Даша накроется с головой, но будь у неё температура, такое упаривание себя было бы крайне вредно. Врачи даже советуют откинуть все покрывала, а то и раздеться... Определённо, я был бы не против её болезни.
Мне перехотелось идти за кофе. Не только потому что я боялся также заболеть, что обломало бы все мои планы, но и потому что он мне стал как-то безразличен. Ну есть и есть, нет и нет. И я пошёл устраиваться поудобнее на диване.
Через несколько минут я опять вернулся к своим мыслям. Они были эгоистичные и мне это не нравилось. Мне даже не нравилось лежать на этом диване, потому что он знал о моих мыслях. Но вставать было лень.
- Забудь, - сказал я дивану вальяжно. Всё происходящее было определённо хорошо, но всё-таки плохо. И я позвонил Свете.
Света была подругой Даши и явно очень счастливой женщиной. По крайней мере, Даша так считала. У Светы был прекрасный муж, с которым я уже успел завести дружбу, и она держалась на моём желании научится всему тому, что знал Рома. А знал он не так много.
В трубке послышались гудки.
Света была очень некрасивой женщиной, светлой, голубоглазой, с поразительной симметрией лица и белыми ровными зубами. Такая внешность всегда очерняет своего обладателя. Ну вот зачем женщине светлые волосы, если ей нечего скрывать от окружающих? Несомненно, у неё было ужасное прошлое. Наверное, работала в каком-нибудь кабаре...
Я ничего не знал о знакомстве Светы с Романом, ведь Даша, завидная сплетница, как-то утаила эту историю.
Да, есть женщины, которые уже после перекрашиваются в блондинок, их можно понять. Не всегда жизнь складывается так, как хочется. Но вот этот прирождённый светлый волос сродни клейму, ведь по нему можно предсказать не только прошлое, но и будущее.
А чем плохи белые зубы? Это признак человека расчётливого, не умеющего радоваться жизни. Внешне он довольно весел и доброжелателен, вечно это голливудская улыбка. Но на деле он не умеет упиваться и наедаться до болей в желудке и кариеса. Что в этом хорошего? Женщина должна если не жаловаться на изжогу и понос, вечно сворачивая в аптеку или отпрашиваясь в кустики, то хотя бы показывать черную точку вот там по середине тройки или четвёрки, которая бы задорно подпрыгивала, когда она смеётся.
В общем, такую крокодилицу мне пришлось бы трахать, если бы Света подняла трубку. Я не боялся, что она откажет или чего хуже пошлёт, потому что крокодилы всегда хотят мяса. Но она решила не отвечать на звонок.
- Опять где-то шляется, - подумал я. Всё-таки этим блондинкам нельзя было доверять. И я решил порезать вены.
Почему бы и нет? Разве я не порчу Даше жизнь своей бездарностью? Если я даже стихи, по её словам, пишу не душевные, то какая разница помру я или нет, если у меня души нет. Но разница была. Моя смерть означала бы для неё освобождение и она даже перестала бы на меня ругаться. В принципе, я мог отрезать ей язык, но это была бы сложная операция, да и потеря крови. Вдруг она не выживет? Этот вариант не годился. Да и эти мои мысли сейчас, да и о лампе, о болезни... Я желал ей зла и это было отвратительно. А вдруг бы я когда-то реально причинил ей вред или даже убил её? Поэтому между собой и Дашей я выбрал её и пошёл за ножом.
"Бездарь" - так скажет она после того, как увидит на моих руках почти ровные параллельные порезы. Обычный узор самоубийцы не подходил. Нужно было что-то особенное. Возможно, последнее послание или нечто личное и романтичное. И я начал думать, что бы изобразить. Может быть это чертов тюльпан, или член, может быть тюльпан в виде члена или член в виде тюльпана. Эта идея мне понравилась, в ней была игра образами последнего послания и личного.
Надо было наметить эскиз. И я полез под стол за фломастером.
Только нужно было правильно расставить приоритеты. Если она подумает, что последнее послание - это член, то решит, что я хотел её просто трахнуть.
С этой мыслью я выполз из-под стола и сел на диван. Он заскрипел.
- Всё он знает, - я посмотрел на него с негодованием и опаской. - Да, он не будет молчать...
Нужно было что-то делать с диваном. Но первым делом я нарисовал на руке член. Он вышел некрасивым. "Вася, он такой и есть" - я отчётливо услышал голос Даши. Но это было не так. И я начал подправлять.
В результате вышла каляка. Пришлось долго отмывать её с мылом, потому что Даша уже успела забрать всю свою выставку магических баночек. А те способны были в считанные секунды отодрать всё нужное и ненужное, даже глаза от лица. А потом она лепила их наугад и всегда немного косила. В результате один глаз был выше другого, а его веко немного приспущено и оттого создавался эффект совсем другого разреза. Определённо, косметика украшала женщину.
След фломастера наконец-то отмылся и я заново сел за художества. Но опять безуспешно. Всё-таки я был реальным бездарем, потому что член потёк по не вытертой насухо руке и стал каким-то очень расплывчатым. Я опять не продумал мелочей. Но с другой стороны, так он казался больше, да и не любил я на сухую...
Ещё несколько секунд я любовался на своё творение и вспомнил, что совсем перестал думать о Даше, увлёкшись рисованием. Итак, я собирался порезать вены, чтобы спасти её от своей любви. Тогда я заботился о ней, но стоило мне переключиться на саму тему суицида, только это стало окончательным решением, как моя картина мира сразу изменилась. Теперь мне хотелось, чтобы Даша пришла и успокоила меня, чтобы она была доброй и сказала, что ей не нужны такие жертвы. Это было очень хреново. И я пошёл относить нож на кухню, чтобы он не дай бог не потерялся. В холодильнике у меня лежала большая палка салями и я хотел есть её маленькими колечками, а не целиком, потому что так бы я выглядел геем.
Но это была идея. И я позвонил Роме.