- Я не справлюсь.

Все мгновенно притихли, лишь чей-то одинокий голос нарушил тишину:

- Ну что же ты, Тимка!

Я не слушал, а искал взглядом в густой зелени, окружавшей нас плотной стеной, того, кто только что заставил меня произнести чужие слова. Как неприятно, когда за тебя решают! Ладно – родители, или просто взрослые, с этим я смирился. На них всегда можно обидеться, убежать, громко хлопнув дверью. А сейчас даже злиться не на кого: сам решил, что не получится, сам сдался.

- Зачем вы нам мешаете? – крикнул я, не надеясь на ответ.

- Тимур, кто там? – Паша жестом указал на кусты по левую руку от меня. Двое ребят бросились вперед, подчиняясь приказу.

- Стойте! Там писатель.

- Нет, тут лазутчик, – довольным голосом произнес Вова из зарослей. – Теперь не уйдет!

Она, похоже, и не собиралась убегать. И взвизгнула только для приличия. Когда ребята привели ее, я просто оцепенел. Валька, напротив, с криком бросилась навстречу. В сопровождении наших лучших охранников, Вовы и Бори, к нам явилась сама Светка. Вот только ни моего недоумения, ни радости подруги она не разделяла. Шагнула в сторону, предоставив Вальке возможность обнять ствол дерева, а на меня взглянула лишь на миг, с безразличием отведя глаза.

- Свет, ты чего? – сказала Валька с обидой в голосе.

Но Света молчала, больше ни на кого не глядя. Потом она сделала три шага мне навстречу, протянула руку, и тихо, но так, чтобы все слышали, произнесла:

-  Рисунок, – Светкин голос был жестким и властным.

Я все еще не понимал происходящего, потому неуверенно протянул ей листок. Но, спохватившись, отдернул руку.

- Ты – Света?

Подошедшего к нам Вову она толкнула в грудь, даже не обернувшись. Самый сильный парень двора упал как подкошенный. Я осторожно отступил, Светка сделала шаг навстречу. Я смотрел ей в глаза, но она не хотела встречаться со мной взглядом.

Я чувствовал, что Паша готов отдать приказ об атаке. Да и Боря, глядя на поверженного товарища, с трудом сдерживается, чтобы не крикнуть “Бей ее!”

- Держи, - вновь протягиваю листок.

Света вырвала рисунок у меня из руки, скомкала и зажала в кулаке. Потом развернулась и неспешным шагом пошла прочь. Ребята расступались перед ней. И тут Игорек не выдержал – вскочил со своего места, бросился к Светке, и, размахнувшись, ударил по голове. Я даже не успел заметить, было ли у него что-то в руках. Светка обернулась, коротко и резко ударила нашего младшего в грудь, и, помедлив секунду, упала.

- Тимур, забери листок, - Паша не стал терять времени. – Артем, Боря – возьмите Игорька. Вовка, с тобой все в порядке?

- Да, кажется…

- Уходим отсюда, быстро.

- А, может, связать?

- Разве поможет? – усмехнулся Ванька.

С трудом вырывая из Светкиной руки рисунок, я еще раз восхитился тем, что делал Паша. Если он и растерялся – то виду не подал. Она ведь очнется, и тогда точно расправится с нами.

- Куда теперь? – спросил Ванька.

- К мокрому дому, там спрячемся, - Паша снова решал за всех, причем снова правильно.

- Нет, - сказал я. – Вы идите, а я – к писателю.

- Уверен?

- Да ни в чем я не уверен! Но он может объяснить, что со Светкой.

- Ха, объяснит он! Как же!

- Я с тобой, - решился Паша. – Борис – за старшего. Спрячьтесь в мокром доме, если эта ненормальная появится… Вы должны справиться.

- И я с вами! – закричала Валька.

- Нет.

- Паша, пусть идет. Она знакома с писателем лучше.

- Нет, я против. Тимур, Светка не сама стала такой, это он постарался. А если и Валька – тоже?

- Пусть идет с нами, - упрямо повторил я.

- Борис, не пускай Вальку.

- Да ну ее, не будем мы с ней нянчиться. Хочет идти с вами – сама виновата.

Так мы и пошли к дому писателя – посередине я, а справа и слева – Валя и Паша, смертельно обиженные друг на друга. Взглянув на уходящих ребят, я увидел, что Игорек уже идет сам, пусть его и поддерживают друзья. Хоть одной бедой меньше!

Было еще утро, но солнце уже начинало припекать. Родители, конечно, обнаружили, что я сбежал, пока они спали, а потому дома меня ждет хорошая взбучка. Сейчас это было даже немного смешно представлять: мама, причитающая, какой я у нее неблагодарный, отец, хватающийся за ремень… и я, терпящий все это ради своей великой тайны.

Писатель открыл дверь, едва мы к ней подошли, и посторонился, впуская нас в дом. Он не казался удивленным, похоже, ожидал, что мы придем. Из вежливости я пролепетал что-то, что при наличии воображения можно было расценить как “здравствуйте”.

- Ах да, я в прошлый раз забыл представиться. Виктор Игнатьевич.

- Что вы сделали со Светой?

- Нарисовал на бумаге. Легкая задача даже для начинающего писателя – оживить рисунок. Тимур уже справился?

- Нет, - ответило многоголосое эхо.

- Можно было и у меня спросить.

- Предпочитаю честные ответы,- он усмехнулся. – Почему ты еще не сделал этого? Все ведь так просто.

- У меня почти получилось! Вы помешали мне на совете.

- Разве? Виктор Игнатьевич вмешивался в попытки этого мальчика стать писателем?

- Нет, - снова повторили бесплотные голоса.

- Но я же помню, - возмутился я, - холодок по спине пробежал и вдруг я понял, что ничего не выйдет. Хотя я был уверен, что справлюсь!

- В этой неудаче виноват ты сам.

- Так научите его, – вдруг сказала Валька.

- Хорошо. Тимур, садись за стол, бери карандаш и пиши. Готов?

- Да.

- “Вдруг рисунок ожил…”

- А где писать-то?

Он только улыбнулся в ответ. Я кивнул, сообразив, что он хочет, и стал выводить буквы по воздуху. За карандашом протянулась тонкая нить, которая почти сразу таяла в воздухе. Когда я закончил, Паша разочарованно произнес:

- Тимка, ну ты даешь!

- Молодец, заметил, – похвалил писатель моего друга. - Валентина, что скажешь?

Валька слегка растерялась, а потом неуверенно сказала:

- Тимур ошибся, да?

Мне вдруг стало так стыдно, что я, кажется, покраснел до кончиков ушей. Три слова правильно написать не смог, а туда же – в писатели!

- Извините, я нечаянно. Сейчас исправлю.

Но Виктор Игнатьевич уже забрал у меня карандаш и небрежно записал на цветном календарике: “Вдрук ресунок ожыл”. Маленькая чайка, неподвижно висевшая над морской гладью, бросилась вниз.

- Почему получилось, вы же написали неправильно?

- Посмотрите на эту чайку, - он не стал отвечать на вопрос. – О чем она напоминает вам?

- О море, - неуверенно сказала Валька.

- Хорошо, но это видно всем. Может быть, еще что-то? А, Павел?

- О рыбалке.

- Лучше, но все же слишком просто.

- Свобода… - прошептал я.

- Громче, Тимур.

- Я где-то читал, что летящая птица – знак свободы.

- Замечательно, - Виктор Игнатьевич снова протянул мне карандаш. – Только не знак, а символ. Пиши про чайку и думай над каждым словом.

Лист бумаги появился передо мной, повинуясь тихо произнесенной фразе. Я не знаю, сколько времени провел за сочинением. Ребята молчали, не решаясь советовать, писатель только иногда хмурился, но также ничего не говорил. Когда я закончил, с удовольствием поставив в конце жирную точку, он покачал головой:

- Теперь читай, Тимур. Читай внимательно. Представь, что писал не ты, вообрази себя чайкой, лучом солнца, морской волной.

Я честно попытался. Вот я, расправив крылья, лечу навстречу рассвету. Вот замечаю рыбешку и стремительно бросаюсь за ней. И вдруг: “чайка падает вниз за рыбой, которую чайка ест”. Зачеркиваю. Теперь я – солнце, живущее где-то высоко-высоко над землей. Все мое – и океаны, и поля, и города с малюсенькими человечками. А тут: “солнце мешает чайке потому что светит ей в глаза”. Зачеркиваю. Снова представляю – и снова – вычеркиваю… Я ненавижу того, кто это написал!

Окинув листок взглядом, я обнаружил, что перечеркнуто абсолютно все.

- Ты справился, Тимур, - сказал Виктор Игнатьевич.

А я, вовсе не желая того, вдруг заплакал. Мне было жалко исчерканный листок, а еще – очень обидно, что писатель из меня не вышел.

- Да ну вас! И слова ваши глупые. Да чтоб они все сгорели!