После смерти дочери Мартин был просто убит горем. По крайней мере, его рассудок, его способность здраво рассуждать если не умерли совсем, то уж точно сильно померкли. Мартин думал о том, что если он не умрет от горя, то, наверное, сойдет с ума. Так и случилось. Все три дня, пока тело дочери находилось в его доме, он думал о том, почему ему нельзя оставить рядом с собой если не живую, то хотя бы мертвую дочь. Все три дня он не отходил от нее ни на шаг. Еще в первые часы после ее смерти у него появилась навязчивая идея - оставить ее, ее бездыханное тело, в этом доме, чтобы она навсегда осталась рядом с ним. Он считал часы, минуты и даже секунды до того момента, когда гроб с ее телом должны были забрать, и похоронить на том же кладбище, где уже лежала в земле его любимая Анабель. Для могилы Мэри был выбран участок земли, расположенный по соседству с могилой, в которой покоилась ее мать. После смерти Мартина его должны были похоронить там же, подле жены и дочери. Ну, а пока Мартин Ван Скилд умирать еще и не собирался. Он решился на кое-что другое.

Сидя в детской, в комнате, которая принадлежала Мэри, возле маленького гробика, в котором покоилась его дочь, он сжимал ее руку и все думал, думал о приближающемся расставании. Это было не тем расставанием, после которого можно было бы надеяться еще когда-нибудь свидеться с любимым человеком. Это расставание навечно, навсегда, после которого встреч более не будет. Он не отходил от нее ни на минуту. Он почти не спал, совсем не ел. Если же он и засыпал ненадолго, то и во сне пытался решить не дававшую ему покоя проблему. И во сне, и наяву его в эти дни волновал только один вопрос – «Как? Как оставить у себя дочь? Как сделать это так, чтобы другие не заметили?» Проблема была из числа не решаемых – просто оставить ее тело не захороненным он не мог. Ему бы просто не позволили, его бы не поняли.

По обычаям и законам человек должен быть похоронен через три дня после смерти. Так велел закон. Неподчинение закону в этом вопросе считалось не просто преступлением перед обществом, но преступлением против церкви и религии. Это считалось богохульством, преступлением против человечности. Но Мартина Ван Скилда сейчас менее всего волновало, как посмотрит на это деяние церковь или общество. В то же время ему не хотелось усугублять положение и сделаться объектом для нелепых слухов и сплетен. Ему хотелось жить после свершенного так же, как и ранее. Ему хотелось, чтобы, как и прежде, к нему приходили ценители прекрасного, чтобы он, как и прежде, занимал то положение в обществе, которое он добился за годы упорного труда и нечеловеческих испытаний.

Наступил вечер последнего дня, когда Мэри могла еще побыть в родных стенах. Завтра утром ее увезут, увезут навсегда и он больше никогда не увидит своей дочери. Мартин посмотрел на часы. Была половина десятого. Он перевел взгляд на дочь. Он не сводил с нее глаз некоторое время. Затем он снова посмотрел на часы. Без пятнадцати десять. Он встал, вздохнул и медленно направился к выходу. По всему было видно, что он готов был смириться со своим положением, с обстоятельствами. Он ничего не мог изменить. Это было вне его власти и выше его сил. Завтра ее увезут, а он останется в полном одиночестве, один на один с образовавшейся пустотой внутри и вокруг себя.

Перед выходом из комнаты стоял небольшой столик, на котором красовались чудесного вида ваза с не менее чудесными и диковинными цветами. Глядя на это великолепие нельзя было сразу решить, что нравилось больше – изысканная цветная ваза или чудные благоухающие цветы в ней. Но на столике было расположено еще кое-что – восковая куколка дивной красоты и превосходнейшей работы. На первый взгляд ничего необычного. Эту куклу Мартин видел в комнате дочери не первый раз, мало того, он сам сотворил ее и подарил на десятый день рождения Мэри. Но сейчас он смотрел на нее как-то по-другому – не так как он обычно смотрит на свои творения. Сейчас он видел в ней не просто куклу, а ключ к решению своей проблемы.

Он взял со столика куколку и вернулся на прежнее свое место. Несколько минут он сидел неподвижно, почти не дыша и не моргая. Казалось, что он вслед за дочерью отдал Богу душу. Он крепко сжимал в руках куклу, так же крепко, как несколько минут назад сжимал холодную руку своей Мэри. Он смотрел на куклу, смотрел в упор. Вдруг на его лице появилась едва заметная улыбка. Он резко встал и посмотрел на часы. Ровно десять. «Или сейчас, или никогда!» - промелькнуло у него в голове. Он быстрыми шагами направился к выходу.

Утром пришли люди, которые помогали в организации похорон. Он проводил их в комнату, где стоял гробик с телом Мэри. Несколько минут они простояли молча. Наконец, сам Мартин нарушил тишину:

- Я бы хотел, чтобы мою дочь хоронили в закрытом гробу.

- А как же последнее прощание. Пришло много людей, которые бы хотели попрощаться с вашей дочерью. Среди них много ваших друзей и клиентов, и, конечно же, их дети.

- Вы должны меня понять. Мне ведь и так нелегко. Мое сердце разбито, моя душа разорвана на части. Если бы вы знали, чего мне стоит сейчас стоять здесь и спокойно с вами разговаривать, зная, что вы через несколько минут заберете ее у меня, заберете навсегда, навечно, зная, что я больше никогда ее не увижу. Вы просто не представляете, что я сейчас испытываю, что я чувствую. У меня такое чувство, будто кто-то пытается оторвать от меня кусочек плоти, нет, кусочек моей души. Посмотрите на нее – она ведь совсем как живая. Смотришь на нее и кажется, что она и не умирала вовсе, что она просто крепко заснула. Нет, смотреть на нее такую у меня более нет сил. Я хочу, чтобы вы немедленно приколотили крышку гроба. А попрощаться с ней можно и с закрытой крышкой. – Мартин говорил таким отчаянным скорбным голосом, что стоящие неподалеку и тихо переговаривающиеся между собой люди вдруг замолкли и пристально посмотрели на мастера. Зрелище действительно было душещипательным. У Мартина был такой разбитый печальный вид, что смотреть на него в тот момент без слез было невозможно. По одежде, которая раньше сидела на нем, как влитая, а теперь обвисла, было видно, что он сильно похудел. Лицо его тоже было бледным и осунувшимся. И этот человек, точнее, даже не человек, а тень, еще какое-то время стоял у гроба, а потом пошел прочь, прикрыв свое лицо одной рукой.

- Ну, что ж, вы отец - ваше дело. Вам решать. Хотите, чтобы хоронили в закрытом гробу – пусть так оно и будет. – не стал больше спорить распорядитель похорон и поспешил покинуть дом мастера – уж слишком тяжело ему было находиться в этом месте печали и скорби.

На том и порешили. Из дому выносили гроб с уже приколоченной крышкой. Некоторые, конечно, задавали вопросы, но, получив ответ, с пониманием опускали голову. Народу было много. Среди них были те, кто был хорошо знаком Мартину – соседи,  знакомые, его постоянные клиенты, были те, кто был мало ему знаком, были и те, кто вовсе не был ему знаком. Вся эта огромная процессия двинулась по направлению к кладбищу. Шли молча. Повозка, запряженная четверкой лошадей, в которой находился наглухо заколоченный гроб, двигалась впереди процессии. Через два часа все было закончено. Первым с кладбища ушел сам Мартин. Ему больше нечего было там делать. А люди еще долго расходились по домам.

Разговоры не утихали до самого вечера. В этот день и в хижине бедняка, и во дворце аристократа тема для пересудов была одна – смерть единственной дочери мастера Мартина Ван Скилда. Об этом говорили еще очень долго и только месяца через два, когда появилась другая более значимая тема для разговоров, люди начали обсуждать то ли надвигающуюся войну с соседним государством, то ли революцию и смещение ныне действующей власти в собственной стране. «Наконец-то, они нашли более интересное занятие, чем лжесокрушение и мнимое сострадание» - думал Мартин однажды, входя в один знатный столичный дом, куда его пригласил давний клиент по случаю дня рождения одной из своих дочерей. Весь вечер и было  разговору, что о политических интригах и о новомодных течениях в искусстве и литературе.

Ах, если бы все они знали о том, что он сделал. Наверное, после этого он бы не был столь желанным гостем в любом доме. Любой из этих знатных господ его бы вообще больше никогда не пустил и на порог своего дома. Мало того – его бы, наверняка, осудили. Возможно даже, что его, Мартина Ван Скилда, предали отречению от церкви. Возможно. Все возможно в этой жизни. Но этого никогда не случиться. Никто никогда не узнает его тайны. Единственные свидетели содеянного – куклы в его мастерской, но они безмолвствуют.

В ту ночь Мартин хорошо, на славу потрудился. За менее, чем десять часов он успел сделать точную восковую копию своей дочери. Восковая Мэри почти не отличалась от настоящей, по крайней мере, для простых обывателей разницы было незаметно. Только Мартин знал, где его дочь, а где ее двойник. Они были похожи друг на друга как две капли воды. После того, как кукла была готова, он нашел подходящий парик, достал любимое платье Мэри и надел на куклу. Теперь оставалось сделать только одно: аккуратно выбрать настоящую Мэри из гроба, а на ее место положить восковой двойник. Все. Готово. Хотя нужно было еще понадежней припрятать настоящую Мэри до своего возвращения с кладбища.

В доме кроме Мартина сейчас жил еще один человек – Луиза. Она появилась в этом доме еще при жизни Анабель. Когда-то она была ее кормилицей, а после смерти Илианы она заменила ей мать. После замужества Анабель пожелала, чтобы Луиза отправилась вместе с ними в Столицу. В этом доме всем хозяйством стала заправлять именно она, а после смерти Анабель Луиза теперь уже для Мэри стала второй матерью. Когда-то Мартину не очень нравилась Луиза, но, как это часто бывает, первое впечатление – обманчиво. Мартин скоро это понял и изменил свое отношение к ней. Сейчас же Луиза была единственным человеком, который напоминал Мартину о том, что у него когда-то была семья и счастливая жизнь. Но, не смотря на то, что Мартин любил и уважал Луизу, а, вернее, именно по этой причине, он не хотел, чтобы она хоть что-то узнала о том, что произошло сегодня ночью.

Поэтому он как следует спрятал Мэри, а затем отправился в ее комнату, где теперь уже покоился ее двойник, чтобы добавить пару штрихов для правдоподобности. Он решил, что двойника для пущей безопасности лучше всего хоронить в закрытом гробу, во-первых, потому что ему не очень-то хотелось, чтобы какой-нибудь наблюдательный проныра не разоблачил его тщательно продуманный план, а во-вторых, мало ли что могло случиться с воском. Конечно, Мартин не первый раз делал подобные куклы, куклы, которые как две капли воды походили на живых людей. Кроме того,  он знал специальный состав воска с примесью. Эта примесь нужна была для того, чтобы воск был более устойчив к перепадам температуры и к воздействию извне. Но эта кукла была не просто куклой для забавы, она была двойником, созданным специально для того, чтобы обмануть глаза окружающих. Этот фокус с замещением должен был пройти идеально, иначе бы для Мартина это все плохо кончилось.

После похорон он сразу же направился домой. Он отослал Луизу к ее здешней родне и попросил пару дней погостить у них. Он объяснил это тем, что ему просто нужно побыть какое-то время в одиночестве и поразмыслить над тем, что ему делать дальше. Луиза не стала с ним спорить и немедленно покинула дом, обещая вернуться через неделю. Наконец-то, теперь ему никто не мог помешать совершить задуманное. И он приступил к работе. Он достал тело своей дочери из укрытия, сделал несколько мерок, а после этого приступил к изготовлению специального одеяния. Через несколько часов он сшил особый костюм для Мэри. Он был сшит из очень прочного и в то же время из очень облегающего материала, а еще он был полностью сплошным. Открытым после надевания оставалось только лицо. Перед тем как надеть на нее костюм и зашить последнюю прорезь в нем, он аккуратно состриг ее волосы у самых корней. Они нужны были для того, чтобы позже сделать из них парик, который в дальнейшем бы украшал голову самой его любимой превосходной и совершеннейшей куклы.

Через пару дней в комнате, в которой еще совсем недавно было так шумно и весело, в которой постоянно раздавались голоса, пусть не самой Мэри, которая от рождения была нема, а приходивших к ней детей, и в которой совсем недавно стало так пусто и безжизненно, появилась новая обитательница. В центре этой самой комнаты, в которой после смерти Мэри все было оставлено по-прежнему, теперь стояла кукла поразительной красоты. Она как две капли воды была похожа на настоящую Мэри Ван Скилд. У нее были такие же золотистые длинные волосы (немного короче, чем были при жизни у дочери мастера), такие же голубые глаза. Она была такого же роста и комплекции. На ней было превосходное пышное платье. Она была настоящим Венцом Творения. Самое совершеннейшее творение из всех совершенных творений, когда-либо созданных великим творцом и настоящим мастером.

Мартин часто заходил в эту комнату и любовался тем, что он сам своими руками создал. Но он недолго блаженствовал. Очень скоро его жизнь превратилась в настоящий кошмар. Однажды ему приснился сон, в котором он увидел свою дочь. Она была просто счастлива и вся светилась каким-то чудесным внеземным светом. Все было так, как будто она и не умирала. Мартин со своей дочерью очень долго бродил по парку, они были во всех их любимых местах. Он был счастлив, но где-то в глубине души он понимал, что это всего лишь сон и он очень скоро закончится. Но об этом совершенно не хотелось думать. Вот, наконец, наступил вечер и пора было возвращаться домой. Когда они пришли, на кухне их встретила Луиза.

- Проходите, садитесь. Я уже приготовила ужин. Сейчас накрою на стол.

После ужина Мартин с дочерью как обычно поднялись наверх в ее комнату. Она, чтобы отойти ко сну, а он, чтобы пожелать ей доброй ночи и поцеловать перед сном. Они дошли до двери ее комнаты. Мартин отворил дверь. В комнате было темно.

- Подожди меня здесь. Я сейчас принесу подсвечник.

С этими словами он направился в свою комнату, находящуюся рядом, оставив Мэри у двери. Когда он говорил это, он заметил, что веселость Мэри куда-то вдруг испарилась. Она остекленевшими глазами посмотрела внутрь комнаты. Ее взгляд был направлен куда-то вглубь. Как он раньше не заметил эту синеву ее кожи и бледность, болезненный вид. Он шагнул в свою комнату. Там было так же темно. Он стал на ощупь искать свечи, но не нашел их на привычном месте. Его не было пару минут, а когда он вышел из комнаты, то увидел, что Мэри уже стояла в своей. Он окрикнул ее. Она обернулась. Перед ним была скорее высушенная мумия, чем живая девочка. От испуга он отпрянул назад. Но вдруг с нее начала осыпаться кожа, которая была скорее похожа на шелуху. Через мгновение Мартин увидел свою дочь, такою, какой он сегодня встретил ее утром. Он улыбнулся и шагнул к ней. Она протянула руку.

- Папа, забери меня отсюда. Здесь так холодно, темно и страшно.

Мартин остановился. Эти слова просто оглушили его. Он никогда еще не слышал голоса своей девочки. Потом он ринулся вперед, как будто пытаясь успеть сделать что-то раньше, чем наступит конец. Вдруг дверь захлопнулась. Он стал пытаться ее открыть, дергал ручку, толкал вперед, тянул назад. Все было бесполезно. Он успокоился и отошел. Прозвучал какой-то щелчок. Он распахнул дверь. Внутри было так же темно. Он зажег свечу и вошел. Она почти ничего не освещала. Когда он дошел до центра, свеча погасла. Так в полной тьме он стоял несколько минут, а может быть даже несколько часов. Он потерял счет времени. Когда же загорелись несколько свечей, и комната была достаточно освещена, он увидел, что стоит перед той самой куклой, которой еще недавно так восхищался. Ее глаза были закрыты, но было видно, что она плачет. Он пригляделся получше и увидел, что из ее глаз текут не обычные слезы, а капли крови. Она открыла наполненные кровью глаза. Он вскрикнул и проснулся.

Некоторое время он лежал в постели, пытаясь прийти в себя. Потом он встал, надел халат, взял подсвечник и вышел из комнаты. Он некоторое время стоял перед дверью комнаты Мэри, собираясь с духом. Наконец решился и вошел. Ничего необычного он не заметил. На столе догорала свеча. Кукла выглядела так же, как и вчера, и позавчера. Он вздохнул с облегчением и направился к выходу, но затем услышал какие-то звуки. Было такое ощущение, как будто что-то осыпается. Он повернулся на звук и увидел, как с куклы тонкими слоями отставал воск и падал на пол. Под слоем воска он вновь увидел ее – ту, что была скорее похожа на мумию, чем на его дочь. Его вновь охватил ужас. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог. Он как будто онемел. Тогда он успокоился, насколько это было возможно, и начал убеждать себя, что это всего лишь сон и нужно просто заставить себя проснуться. Через минуту он на самом деле проснулся. Было утро. Солнце уже давно встало. Он поднялся с постели и раздвинул шторы. Солнечный свет наполнил до краев всю комнату, осветил все углы.

После этого сна он еще долго приходил в себя. Он боялся заходить в ту комнату, которая теперь стала ассоциироваться у него с ночными ужасами и кошмарами. Каждый раз, подходя к ней, он брался за ручку двери, но всякий раз убирал ее, так и не осмелившись войти. Он ждал, пока воспоминания потускнеют. Напрасно ждал: через некоторое время он снова увидел кошмар, снова увидел ту мумию, которая так искусно выдавала себя за его дочь. Она жаловалась на то, что в ее комнате было так холодно, темно, страшно и так одиноко. Она чувствовала себя самым одиноким созданием, которое когда-либо жило на Земле. После этого сна Мартин впервые всерьез стал задумываться над тем, что он нехорошо и неправильно поступил, оставив Мэри не погребенной. Он уже хотел было исправить свою ошибку, но каждую ночь к нему приходили кошмар за кошмаром. Вскоре он больше не задумывался о своем поступке. Теперь у него была другая головная боль и другая проблема, которую нужно было срочно решать.