-Скоро вернусь… Эти слова, словно гром пронеслись по сонному пространству, эхом отразившись от ненадежных стен. Скрежет замка, раздавшийся после, заставил пробудиться ото сна еще одного обитателя квартиры. Пробуждение далось очень легко, ни сожаления о том, что еще только лишь 6 часов утра, ни гнева на человека, прогнавшего сон, оно не принесло. Единственным, что тревожило Максимилиана, было чувство голода. Обычно, проснувшись, первым делом он чувствовал запах пищи, но сегодня этого не было. Лежать на полу оказалось необычно холодно (Кирк, наверное, ночью опять курил, наполовину высунувшись в окно, а, докурив, оставил его распахнутым настежь) и тогда, поднявшись, он принялся бродить по квартире. В квартире было всего лишь две комнаты. Максимилиан, выйдя из спальни, которую и описывать необязательно, настолько она была обыкновенно, а местами и вовсе примитивно обставлена (интерес могли представлять разве что старинные настенные часы, тиканье которых было слышно и за пределами спальни), очутился в другой комнате. По обстановке было похоже, что использовалась она как гостиная. Макс видел все это множество раз, но все же продолжал с интересом осматриваться. Телевизор, диван, столик… Больше всего его внимание, впрочем, как и всегда, привлекла шкура какого-то дикого зверя, лежавшая на полу прямо перед диваном. Покрыта она была серой, местами переходящей в белую густой шерстью. Время от времени шерсть колыхалась, наверное, из-за дувшего с улицы через окно ветра. Этот трепет неуловимо напоминал морской прибой, когда вода с силой накатывает на берег и, натыкаясь на непреодолимую поначалу преграду, отступает, чтобы через секунду еще раз повторить попытку. Пока Макс внимательно следил за гипнотическими движениями волосков шерсти, вновь раздался щелчок замка. -Мааакс, - мягко позвал Кирк. Никто не отзывался. «Тихо, как в склепе», - с легкой усмешкой подумал он. Сразу же Кирк направился в гостиную и увидел, как его друг изваянием застыл перед шкурой волка, убитого им как-то раз на охоте. Во всем теле Макса не двинулся ни один мускул, и даже хвост не сделал ни одного приветственного жеста, которым старый доберман всегда встречал хозяина. - Извини, дружище, я забыл оставить тебе еду, - в голосе Кирка слышались едва заметные нотки вины. Ведь Макс был, пожалуй, единственным существом на этой планете, о котором он заботился ничуть не хуже, чем о себе. Тишина. «Он притворяется», - мгновенно решил Кирк: «Наверное, обиделся, что я не оставил его любимых консервов». Он всегда думал о своем четвероногом друге как о разумном человеке, а не как о собаке. Кирк машинально достал пачку «Мальборо» из кармана своих потертых джинс, и, мгновенно вытянув одну сигарету, с наслаждением закурил. Курить в квартире было для него излюбленным занятием на протяжении всей его жизни. Тем временем Максимилиан, словно погруженный в сон продолжал стоять на месте. Впервые за долгие годы тень тревоги скользнула по широкому добродушному лицу старины Кирка. Выбросив остаток сигареты на пол и затушив его ногой, будто находился на улице, он несколько раз хлопнул ладонями друг о друга, пытаясь вывести Макса из оцепенения. Никакой реакции. И даже в самом виде добермана, помимо его неподвижности, что-то было не так. «Глаза», - заметил про себя Кирк. Действительно, зрачки Макса, сужаясь и расширяясь через равные промежутки времени, излучали тусклый зеленоватый свет. Что-то неземное и притягательное было в этом действии. Постепенно усиливаясь, свет, казалось, струился из самых глубин глаз пса. Комната стала постепенно погружаться в зеленоватый туман, который поглощал даже звуки. И только тиканье настенных часов продолжало отчетливо раздаваться по всей квартире. Ничто не могло остановить ход времени. Оно всегда оставалось выше. Выше зла, выше добра, выше борьбы, выше жизни и выше всего остального. Так было и сейчас. Становясь осязаемым, зеленый дым входил Кирку через нос, постепенно заполняя его изнутри, словно человек был продолжением квартиры, всего лишь еще одной комнатой, пустым футляром. Мысли потеряли свою структуру, превратившись в одинокие слова-вспышки, изредка проносящиеся в уме, будто астероиды в холодном космическом пространстве. Но опустошение не приходило, напротив, на душе появлялось какое-то нерушимое могильное спокойствие. Сам того не понимая, Кирк извлек из внутреннего кармана своей спортивной куртки предмет, расчертивший туман широкой дьявольской улыбкой. Было ощущение, что предмет ожил и требовал лишь одного, ведь он так долго ждал. Тем временем зеленый туман полностью поглотил квартиру, отсекая ее от всего мира, и даже солнечный свет перестал проникать в недра жилища. Если бы какой-нибудь незадачливый прохожий в это время поднял свой взгляд вверх, то увидел бы, как удивительно отражаются, словно от зеркала, солнечные лучи, безмятежно падая на гладкую поверхность оконных стекол. Сомнений больше не было. Кирк знал, что ему предстояло сделать.
II
Что может быть хуже утренней пробки на дороге для человека, опаздывающего на самолет? Дорожные пробки и в повседневной жизни не доставляли Джастину удовольствия, несмотря на то, что его друг Билли, постоянно твердил, что пробка – единственное время, когда можно расслабиться и, не думая ни о чем, отдыхать, чем, впрочем, не мог заставить изменить точку зрения друга. А сейчас, когда единственная возможность выбраться на отдых утекала, как песок сквозь пальцы, Джастин и вовсе готов был бесконечно проклинать водителей других автомобилей, будто они были виновны не только в образовании пробки, но и во всех его неудачах. В этот день пробка оказалась особенно большой. Море из «Хонд», «Кадиллаков», «Фордов», «Тойот», «Ниссанов» и огромного количества автомобилей других марок уходило далеко за горизонт. И что больше всего выводило Джастина из себя: оно не двигалось. Над морем был абсолютный штиль, не предвиделось даже легкого бриза. Солнце неумолимо приближалось к зениту, беспощадно нагревая застывшие под ним железные банки. Жара вкупе с окружающим шумом, в котором слились рев двигателей, гудение сигналов, выкрики людей, и тяжелые звуки электрогитары, доносившиеся из старенького «Фольксвагена», стоявшего рядом с такси, в котором и маялся Джастин Корти, способны были сначала свести с ума, а потом вогнать в депрессию кого угодно. Вообще-то Корти и сам был музыкантом и большим поклонником рок-музыки, что и подтверждала надетая на него изрядно выцветшая майка с надписью «Оззи Осборн» с изображением самого Оззи. Но сейчас звуки музыки, слившиеся с окружающим гулом во что-то бесформенное, заставили его, забыв про духоту салона такси, закрыть окно – единственный путь для поступления относительно прохладного воздуха, отрешенно рассматривать проходящих мимо людей и отвечать на реплики таксиста, который давно привык к дорожным заторам и, было похоже, не ощущал дискомфорта от сложившейся ситуации. «До чего же странный тип», - думал про себя Джастин. -Мистер, может это и не мое дело, но почему вы так нервничаете? Самолет-то у вас еще только через 3 часа, а дорога отсюда до аэропорта займет не больше получаса, ну это по пустой трассе, когда можно как следует разогнаться, а так – выйдет чуть меньше полутора часов, - громко тараторил он на весь салон. -Впервые за долгое время я наконец-то выбрался на отдых, а тут…в этой пробке ощущаю себя как в клетке. Впрочем, наверное, во всем виноваты нервы. Знаете ли, я всегда волнуюсь перед полетами, боюсь, что самолет может упасть где-нибудь в океан или, скажем, в пустыню, - нехотя и не замечая того, что уже довольно давно теребит руками край своей майки, произнес пассажир. -Ну…застарелые страхи часто преследуют нас, - последовала небольшая пауза, после чего водитель вновь бодрым голосом продолжил – Вы в своем убеждении напоминаете моего брата-близнеца. Он с детства жуть как боялся полетов, возможно, причина его страха - это излишняя впечатлительность. У него был друг – малыш Джонни, который чуть ли не каждый день бывал у нас в гостях, но однажды визиты внезапно прекратились. Сначала мой братец подумал, что виной всему какая-нибудь болезнь, но через несколько дней мама сказала, что семья Джонни переехала из нашего городка. Брат не мог в это поверить, ведь лучший друг должен был с ним хотя бы попрощаться. А как-то раз вечером, Майки, так зовут моего близнеца, подслушал разговор нашей мамы с соседкой и после этого стал твердить, что никогда не сядет в самолет. Оказалось, что Джонни с родителями полетел в другой штат к своей бабушке, но самолет попал прямо в грозовой фронт, и больше о нем не было никаких известий. -Умеете вы ободрить человека, - Джастин заставил выдавить себя напряженную улыбку. -Жизнь – непредсказуемая штука, - увлеченно продолжил таксист, не обратив внимания на слова Джастина – Братцу время от времени приходится совершать перелеты в связи с работой, и перед каждым таким полетом он идет к провидцу, ясновидящему или какому-нибудь еще шарлатану, твердящему, что он способен увидеть будущее, и спрашивает, есть ли риск от предстоящего полета, и если, по словам «колдуна» риск все-таки есть, то Майки откажется от поездки, какой бы важной она не была. «Похоже, этому человеку не хватает общения», - успел подумать Джастин, пока вновь не услышал на этот раз насмешливый голос. -А вы верите в гадания и прочую магическую чушь? -Я? Ну… - Корти запнулся, не зная, что ответить. «Да, черт возьми, я верю, что есть неведомые человеку силы, но…больше всего сейчас я не хочу пускаться с тобой в долгие споры», - кричала его душа, но вслух он произнес другое: -Я не часто задавался этим вопросом. Имитируя задумчивость, Джастин уставился в окно, видя боковым зрением, что водитель все еще ждет ответа. Тогда он тихо, чуть ли не шепотом, произнес: -Возможно… Но этим любопытство таксиста не удовлетворилось, и он завел еще одну свою речь. О чем? Может быть о том, что магия это еще один способ запудрить людям мозги, или о об очередном своем родственнике, или о политике. Джастин этого не слышал, он будто впал в оцепенение. Взор его был направлен на человека, разительно выделявшегося из толпы. Он медленно шел по бульвару, не обращая внимания на недовольные возгласы окружавших его людей. На человеке развевалась ярко-зеленая ряса. Голова закрыта капюшоном, на месте лица лишь тень. Но глаза…ядовито-зеленые глаза, похожие на изумруд, смотрели вперед, пронзая все преграды на своем пути с такой же легкостью, с какой копье пронзает плоть жертвы. В этих глазах было что-то прекрасное, смертельное, но все же прекрасное. Окружение уходило на второй план, превращаясь в вереницу статичных картинок и становясь лишь фоном для неведомой силы. Внезапно звуки стали обретать ясность, но это уже был не тот бесформенный шум, это был звон. Звон десятков, а может быть и сотен колоколов. Погребальный звон. Литургия по этому миру. Постоянно нарастая и вибрируя, звук стремился разорвать голову изнутри, словно та была хрупким стеклянным шаром. Джастину казалось, что все вокруг него, то приближаясь, то вновь удаляясь, стало пульсировать в такт звону. Если бы Джастин осмотрелся, то увидел бы, как молодая девушка, не в силах унять бьющую ее дрожь, опустилась прямо на раскаленный асфальт между машинами, как интеллигентного вида старик с седой, будто зола, бородой спешил скрыться в дверях ближайшего магазина, как мужчина средних лет, одетый в строгий костюм, изо всех сил зажимал свои уши. Все они слышали одно и то же. Эти мгновения превратились в самый кошмарный сон, который только можно представить. Тем временем звук все наслаивался подобно снежному кому, становящемуся лавиной, и разрастался, так же как искра постепенно разрастается в костер. Казалось, он обретал плотность, превращаясь в подобие вязкого холодного желе и сдавливая в свои липкие объятия все, чего касался. С каждым вдохом становилось все сложнее получить вожделенную следующую дозу кислорода – наркотика так необходимого человеку. Голова Джастина наливалась свинцом, будто все эти сотни, а может уже и тысячи, колоколов находились внутри него…
***
Дома мелькали перед глазами, как кадры из фильма. Дом за домом, квартал за кварталом, улица за улицей, все оставалось позади. Они шли вперед, как будто пытаясь догнать ускользающий горизонт. Не думая о том, куда идут, и направляясь навстречу солнцу. В отличие от многих людей, встречающихся на пути, они не могли скрыть свое стремление к свету. И в мире не существовало ничего, что было способно заставить их остановиться или свернуть со своего пути. Их души были единым целым, находясь в непрерывном изящном танце. Если добрый человек с ясными и чистыми, как кристалл, мыслями оказывался рядом с ними, то чувствовал многочисленные лучики энергии, проходящие сквозь тело и наполняющие его ослепительно-ярким светом и неземным теплом, достигающим всех глубин сущности человека. Если же рядом оказывался лжец, лицемер, эгоист, одним словом, человек с разрушительными замыслами, то он чувствовал тоже эту энергию, но на этот раз она была бушующим потоком, похожим на неистовую бурю, способную смести и превратить в пыль любую преграду на своем пути. В это время энергия становилась могущественным защитником. Тем временем они проходили мимо очередного перекрестка. Им не было дела до безумств современного мира, поэтому они и не обращали внимания на вереницу обездвиженных машин, даже минуя ее. Они растворились друг в друге. И лишь проходя мимо старенького «Ниссана» на одно мгновение появилось легкое головокружение, но исчезло оно так же быстро, как и появилось, словно падающая звезда. Преодолев перекресток, они продолжили свой путь к свету, не думая о том, что принесет им туманное завтра…
***
Происходило что-то невероятное. Звон колоколов неумолимо усиливался, застилая даже небосвод, но сквозь звон пробивался мерно пульсирующий голос. Неразборчиво звучала одна и та же фраза, с каждым разом приобретая все новые и новые оттенки, от умиротворенно-спокойного до пронзительно-взволнованного. Джастин не в силах сопротивляться несся по течению этого голоса. Он слышал его, но слышал не так, как обычно слышит других людей. Это было совершенно иное чувство. Слышал он всем своим телом, словно голос был ветром, а он обнаженный стоял на вершине одинокой скалы, открытой со всех сторон ветрам, и ветер налетал одновременно отовсюду, сталкиваясь, в том месте, где стоял человек и превращая его в точку сбора. Постепенно слова стали обретать очертания и появилась возможность их разобрать. -Забудь о несуществующем будущем…завтра – это иллюзия…завершай дела, ибо День Заката настал… С каждым разом эта фраза все отчетливее впечатывалась в подсознание Джастина, будто ее выжигали раскаленным железом, превращая в подобие клейма, которое могло остаться с ним навсегда. Сколько это продолжалось, определить было невозможно. В эти мгновения так сильно, как никогда раньше, ощущалась вся субъективность времени. Истекло, может быть, всего несколько минут, а может и несколько часов. Внезапно все стало затихать. Будто, сжалившись, Джастина небрежно выбросили из другого измерения. Корти был не из робкого десятка, но сейчас его била крупная дрожь, какая бывает во время сильного жара, заставляя сердце биться в бешеном темпе, будто оно не выполнило план по необходимому количеству ударов и сейчас наверстывало упущенное. Мысли лихорадочно метались, беспорядочно натыкаясь на преграды, как рыбки, которых вспугнули в тесном аквариуме. Мир снова приобретал яркие краски. Было ощущение, что невидимый художник своей волшебной кистью наполняет пустые силуэты вещей жизнью. Вокруг все было как обычно, ничего странного или удивительного. Боль в голове понемногу стала утихать. За окном такси пестрела толпа, одни спешили по своим делам, другие просто прогуливались, какой-то мужчина что-то подробно объяснял своему сыну, усиленно при этом жестикулируя. Муравейник живет. Бульвар был многолюден, впрочем, как и всегда. Через перекресток прошли, держась за руки, влюбленные, но чем-то они неуловимо отличались от всего, что их окружает. До слуха доносился возбужденный голос водителя такси, на это раз рассказывающего о том, как однажды, возвращаясь после работы, его двоюродный брат попутно зашел на пару часов в бар, после чего, не в силах отыскать свой жилье, стал ломиться в дверь ближайшего дома, мотивируя свой поступок словами: «Дом – это там, где человеку хорошо». - …тогда он постучал еще, но на этот раз ногой. «Дик», - раздался истеричный женский голос. Навстречу моему родственнику вышел… Дальнейшие слова утонули в бурном потоке мыслей, нахлынувших на Джастина с необычайной силой. Никакого незнакомца в рясе уже не было, но его слова надолго впечатались в сознание Корти, на всю его оставшуюся жизнь, на весь этот день. Но в одном Джастин был уверен: незнакомец мог мучить его вечность, но у него не было времени, он спешил, у него была цель…
III
Глухой стук. -Эй, Кирк. Глухой стук повторился, но на этот раз он настойчиво раздавался несколько минут, изредка сопровождаемый попытками Алекса докричаться до своего соседа и друга. -Кирк, ты дома? «А вдруг с ним что-нибудь случилось?», - пытался оправдаться перед собой Алекс, собираясь уже выломать дверь: «Ведь я отчетливо слышал эти звуки, к тому же я не обладаю слишком разыгравшейся фантазией». Келли, такова была фамилия Алекса, никогда не выламывал дверей, впрочем, он и своими руками что-то делал не особо часто, поэтому даже не представлял, как ему подступиться к этому, по его мнению, необходимому делу. Через несколько секунд уже выяснилось, что два способа по устранению двери, которые Алекс видел в фильмах, не подходят. Нога болела, и, казалось, что мышцы этой ноги посмеиваются над неудачей господина Келли, но боль в ноге заглушала другая боль, боль в плече. Алексу пришел в голову еще один способ из фильмов для открытия двери, но, ни С-4, ни другой взрывчатки у него не было. Нервная усмешка исказила его худое лицо. В любой другой день Алекс бы сдался, успокоив себя тем, что он сделал все, что мог (дела, которые давались ему с трудом, он тут же бросал, это была врожденная черта Алекса Келли, которую к тому же в детстве укрепили его родители, постоянно балуя единственного сына), но сегодня какая-то непреодолимая сила влекла его в эту квартиру. Может быть, это было то, что Кирк задолжал ему 250 долларов, больше всего Алекс любил деньги, а может быть и что-то неведомое ранее Келли. С трудом найдя у себя дома купленный как-то раз за бесценок и не использовавшийся до этого дня топор, полный энтузиазма Алекс стал наносить по двери хаотичные удары различной силы во все ее части. Но, несмотря на всю беспорядочность его действий, от двери методично стали отлетать щепки, достигая даже самых дальних уголков коридора. Удары сыпались с завидной частотой, Алекс Келли торопился. Он боялся, что на такой грохот может прибежать еще кто-нибудь из жильцов дома, или, что еще хуже, вызвать полицию. Из-за двери не доносилось ни звука. Если бы с Кирком все было в порядке (а то, что он был дома, Алекс почему-то не сомневался), то уже, наверняка, услышал бы сильный шум, и, возможно, достал бы свое охотничье ружье, дабы достойно встретить «грабителя». Была возможность, что он как раз и притаился в квартире, нацелив свое оружие на дверной проем, ожидая момента, когда он будет уверен, что не промахнется. Многие знали, что Кирк был немного сумасшедшим охотником, хотя и добрым малым. И когда ему угрожала опасность, он не думал о последствиях своих действий. Так однажды Кирк уже чуть голыми руками не убил мальчишку, когда тот попытался незаметно вытащить у него из кармана бумажник. Но обо всем этом Алекс предпочел не думать. Что было действительно странно, так это то, что не было слышно даже лая четверного друга Кирка – Максимилиана. А Макс всегда очень ревностно относился к своему хозяину и никому не позволял беспрепятственно пересекать границу квартиры. Наконец, спустя примерно четверть часа, в двери образовалась неровная похожая на пасть акулы щель, которой не хватало, чтобы пролезть, но достаточная для того, чтобы увидеть, что происходит в гостиной, которая располагалась как раз напротив двери. Алекс, тяжело дыша, вытер краем своей полосатой рубашки лоснящееся от пота лицо и заглянул в квартиру. Нет, выстрела не было, дробь не вылетела ему в лицо, и в голове не появилось ни одной новой дырки, Кирк даже не встречал гостя. Лишь звон выскользнувшего из рук топора разнесся по всему этажу, словно предсказывая, что больше он никому не понадобится….
IV
Кирк, не шевелясь, сидел на диване. Стеклянные глаза были устремлены в одну, ничем не примечательную, точку на стене. Но на губах застыла неестественная гримаса бесконечной душевной боли. Тело больше не повиновалось ему, а остатки настоящего Кирка могли лишь наблюдать за действиями своего тела, которым управляла чужая воля. В руках была шкура волка. Кирк из всех сил прижимал ее к себе так, что шерсть щекотала и покалывала тело. Казалось, что в этой шкуре было заключено все, что дорого Кирку в этом мире, хоть и сжимал он ее не по своей воле. Перед диваном лежала…еще одна шкура, черная, а по краям доходящая до коричневого цвета. Местами она была запачкана чем-то ярко-красным, несомненно, это была кровь. Кровь была повсюду. Иногда это были лишь алые капли, похожие на осколки рубина, а иногда - постепенно расползающиеся пятна лужиц. В одной, особенно большой из них, лежало нечто бесформенное, груда плоти, лишь отдаленно напоминающая тушу старого добермана. Холодный пот струился по лицу, беспощадно заливая глаза и заставляя чувствовать и терпеть жжение. Кирку даже показалось, что если бы лицо ему полили серной кислотой, то было бы не намного больнее. Ему хотелось схватить лежащий рядом окровавленный нож и покончить со всем этим, отправившись вслед за Максом, но чья-то воля удерживала его. Он кому-то был нужен. Кирк чувствовал его приближение. Это не было похоже ни на одно из известных ощущений, он просто знал. В какой-то миг он почувствовал это особенно отчетливо и чуть не потерял сознание. -Ты готов, - прозвучало очень ясно у него в голове, несмотря на то, что остальные звуки доносились, словно откуда-то издали, либо вообще не были слышны. -Ты знаешь, что делать, - фигура в зеленой рясе медленно вплывала через приоткрытую дверь, которая захлопнулась, когда незнакомец был внутри и, не отрываясь, следил из-под капюшона своими изумрудными глазами за Кирком. «Но я не знаю», - пытался прокричать Кирк, и слова, не успев начать движение, застывали где-то в глубине горла. Ведь тело знало. Кирк встал ногами на диван, стоял он на удивление твердо для человека, стоящего на грани безумия, и накинул шкуру волка себе на плечи. Шкура почти полностью покрыла Кирка и свисала до ступней словно плащ. Он чувствовал, что независимо от того, что волк давно мертв, шкура его полна жизнью. -Человек, ты убил моего друга – одного из самых могущественных волков на этой планете. Сегодня настал День Заката. Сегодня все, что ты знаешь, все, что ты любишь, и все, чем дорожишь, перестанет существовать. Надо завершать дела. Настало время исправлять ошибки, - могильное спокойствие голоса незнакомца сковывало все, к чему прикасалось. Волчья шкура внезапно дернулась и стала с каждой секундой все сильнее пульсировать, пока в какой-то миг не начала растягиваться, оплетая Кирка, как паук оплетает свое жертву, не оставляя ни единого шанса на спасение. Первыми полностью окутаны шкурой оказались ступни, Кирк чувствовал, как она липнет к нему, срастаясь с ним в единое целое, потом она стала покрывать все его тело полностью, поднимаясь вверх от ступней. Когда живой плащ сдавил его живот, Кирку стало тяжело дышать, послышался треск ломающихся ребер, и Кирк беззвучно вскрикнул, когда одно из них пробило легкое. -ПОРА ИСПРАВЛЯТЬ ОШИБКИ, - раздавалась у Кирка в голове предсмертная мысль. Тем временем шкура добралась до головы и стала покрывать ее вслед за всем остальным, создавая вокруг Кирка герметичную оболочку, напоминающую кокон. Кирк уже чувствовал, как сжимается его плоть, как трескаются оставшиеся целыми кости, ноги становятся тоньше, превращаясь в две жилистые лапы, руки становятся такими же лапами. Последнее, что услышал Кирк перед тем, как полностью перестать быть человеком, был звук ломающегося дерева. Последним, удлинившись, навсегда поменял свою форму череп. Через пару мгновений на диване стоял огромный волк. Выглядел он завораживающе. Густая шерсть трепетала, мышцы наливались силой. В глазах ярость настоящего охотника. Волк выгнулся и издал долгий заунывный душераздирающий вой, в который вложил всю свою злобу и силу, за которым не был слышен даже звук ломающейся двери. Волк знал: он отомстил своему убийце, он снова жив, но ненадолго. Время конца близится и настоящий воин, коим и был волк-одиночка, должен встретить его дома под сводом небес. Волк обернулся мордой к двери, сделал большой прыжок и набросился на человека, который с ужасом смотрел, как приближается смерть. От удивления Алекс впал в оцепенение и стоял, глядя на грацию и точность движений дикого зверя. Все произошло настолько молниеносно, что клыки охотника сомкнулись на горле жертвы прежде, чем тот смог издать хоть один звук. Перешагнув через бьющееся в конвульсиях тело, с полностью разодранным горлом, из которого все еще раздавались булькающие звуки и струилась кровь, пачкая лапы охотника и зеленые полы рясы незнакомца. Волк устремился прочь из города, скользя тенью через заросли столбов и фонарей, куда-нибудь, увлекая за собой человека… Закат они встретили на склоне одинокой скалы… Они исчезли вместе с солнцем, на их месте осталось лишь зло…
***
Солнце бросало свои закатные лучи, касаясь всего, что нуждалось в нем, словно прощаясь и успокаивая этот находящийся в агонии мир. Оно уходило за горизонт. Навсегда. В этом Джастин был уверен. Он сидел на балконе своей квартиры, перебирая струны гитары. Звуки, которыми было наполнено все вокруг, нельзя было сравнить ни с чем, настолько они были прекрасны. До самого аэропорта слова, словно запоздалое эхо, раздавались у Джастина в голове, и тогда после недолгих колебаний он решил никуда не лететь. Он поехал домой завершать дела. Почти всю оставшуюся часть дня он просидел на балконе и сочинил самое гениальное свое произведение. Музыка, которую он написал в День Заката, была лучшей и последней музыкой мира. Она волновала, заставляя все внутри сжиматься и замирать, она успокаивала, погружая в вечность, она сжигала, она убивала, она охлаждала, она воскрешала. Последние звуки растворялись в пустоте…к музыканту, как и ко всем, небеса не проявили милость… Он исчез, вместе со всем…после него осталось лишь творчество, полет души…
***
Держась за руки, они медленно шли по дорожке, пролегающей сквозь нагромождение каменных строений. Недавно познакомившись, они, тем не менее, уже не представляли и дня друг без друга, веря, что сама Судьба остановила лифт между этажами, в котором, два незнакомых человека поднимались на площадку, с которой можно было увидеть весь город. Они не боялись встретить конец света, каким бы он ни оказался. Значение имела лишь секунда здесь и сейчас. Два неисправимых романтика. Казалось, этот мир техники, мир денег, мир лицемерия не для них. Или они не для него. Для них – дорога Сердца, так они называли ее между собой. И они наслаждались каждым шагом, сделанным по этому пути. День подходил к завершению. Они укрылись в комнате. Полумрак ласкал их в своих объятиях. Никогда он не был так благосклонен к людям. Но в этот день, День Заката, как называл его один бродяга, все в этом мире затаилось в ожидании…проходили минуты, а может быть и часы. Лишь пламя свечи выхватывало из тьмы окно и небольшой фрагмент обоев на стене. За окном пролетали хлопья снега, исполняя свой причудливый предсмертный танец, тем не менее, танец этот был наполнен неуловимой грациозностью и величием. Наконец догорела и свеча. Они не заметили, как прекратилось тиканье старинных настенных часов. Неровное дыхание…биение двух сердец…мир за пределами комнаты переставал существовать… Они исчезли вместе с миром, оставив после себя любовь…
»Эти слова, словно гром пронеслись по сонному пространству, эхом отразившись от ненадежных стен. Скрежет замка, раздавшийся после, заставил пробудиться ото сна еще одного обитателя квартиры» - то бишь после «словно гром» обитатель не проснулся. Крепко же спит товарищ. « Максимилиан, выйдя из спальни, которую и описывать необязательно» - ох ты, у нас уже рассказчик появился! « очутился в другой комнате» - он это сделал волшебным образом? Не думаю, но тогда возникает вопрос: а почему герой не вошел в другую комнату, почему он там ОЧУТИЛСЯ? «По обстановке было похоже, что использовалась она как гостиная» - по внешнему виду животного было похоже, что это собака – в этом примере столько же смысла, сколько и в вашем. Уж будьте добры – не злоупотребляйте излишними, а главное – совершенно ненужными описаниями. «Макс видел все это множество раз, но все же продолжал с интересом осматриваться» - Макс, похоже, наркоман и его, похоже, еще не отпустило. «» Телевизор, диван, столик… Больше всего его внимание, впрочем, как и всегда, привлекла шкура какого-то дикого зверя, лежавшая на полу прямо перед диваном. Покрыта она была серой, местами переходящей в белую густой шерстью» - какого-то дикого зверя. Если какого-то, то почему обязательно дикого? И почему шкура покрыта? Шкура априори подразумевает наличие на ней энного количества шерсти. « Время от времени шерсть колыхалась, наверное, из-за дувшего с улицы через окно ветра» - ни хрена себе ветерочек! «Этот трепет неуловимо напоминал морской прибой, когда вода с силой накатывает на берег и, натыкаясь на непреодолимую поначалу преграду, отступает, чтобы через секунду еще раз повторить попытку» - во первых абсолютно ненужное описание, а во вторых «трепет» и «с силой накатывает» как то не очень сочетаются. «Пока Макс внимательно следил за гипнотическими движениями волосков шерсти, вновь раздался щелчок замка» - Макс точно в обкурке. Текст просто очень плохо написан. Да, можно было бы попытаться оценить глубину идеи, можно было бы долго распинаться на тему глубины персонажей и прочее в том же духе, но… Все это можно было бы, если бы текст был качественно написан, если бы исполнение было на должном уровне. Пока весь текст у вас убивает просто таки дико слабое написание. Это отбивает желание читать произведение, это заставляет морщиться – короче вычитывайте произведение. В первую очередь обратите внимание на описания – они у вас зачастую уводят туда, куда совершенно не надо, не забывайте – произведение должно иметь центральную линию, а если вы, в вольногулянии описаний далеко от нее отступаете - теряется общий интерес к тексту, снижается общая динамика.
0
