В то время, как где-то бушевала гроза, в другой части континента ярко светило солнце. Его лучи проникали сквозь небольшую щель между персиковыми занавесками в окне кирпичного дома на углу улицы. В полосе света медленно парили, сталкиваясь друг с другом, крохотные пылинки. Окно было слегка приоткрыто и прохладный ветерок разбавлял душный воздух, стоявший в комнате. В полумраке ее, который создавался более тяжелыми и темными шторами поверх занавесок, можно было различить достаточно богатое убранство. Под окном стояла тахта, обтянутая бархатом цвета охры, на которую были небрежно брошены шелковый белый пеньюар и халат. В одном углу комнаты стояли большие вазоны с комнатными растениями. Это были небольшое лимонное дерево, цветущее маленькими белыми цветами с желтой серединкой, несколько папоротников и большая орхидея с цветами нежно-розового оттенка. Вся мебель была подобрана в тон шелковым бежевым обоям с незатейливым, но элегантным узором. У противоположной от окна стены стояла широкая кровать с балдахином. На ней лежала молодая женщина, потерявшая сознание. Ее лицо было повернуто в сторону двери, длинные, черные как смоль волосы разметались по подушкам, а на лбу выступил пот. Рот женщины был приоткрыт, а грудь вздымалась и, вздрагивая, опускалась от тяжелого прерывистого дыхания. В обессилевшей руке был зажат край одеяла. Еще одна женщина, но пожилого возраста, склонилась над постелью. У ее ног стоял таз с водой, от которого поднимался пар. Она пыталась привести в чувство лежавшую на кровати, прикладывая ей ко лбу смоченный в холодной воде платок и легонько похлопывая по щекам и смачивая ей губы.
- Госпожа де Нуар, придите в себя, ребенок без вашей помощи не появится, - бормотала она при этом.
Тут в комнату влетела юная девица со стопкой чистых полотенец и испуганно посмотрела вначале на роженицу, потом - на акушерку. Ее щеки раскраснелись, волосы выбились из-под чепца, а глаза были расширены от волнения. Она впервые в жизни присутствовала при родах и совершенно не знала, как себя вести и что делать, поэтому руки ее дрожали каждый раз, когда нужно было что-то поднести, и она смущалась, видя раздвинутые ноги своей госпожи.
Тут веки роженицы вздрогнули и из-под черных ресниц показалась мутная, будто подернутая туманом, темно-синяя радужка глаз. Она тихо застонала и что-то невнятно прошептала. Затем попыталась протянуть руку по направлению к стакану воды на прикроватном столике.
- Нет, госпожа, вам нельзя сейчас пить воду. Вы лучше напрягитесь и выталкивайте ребенка, - сказала акушерка и, намочив пальцы водой из стакана, провела ими по губам госпожи де Нуар.
Та глубоко вздохнула и изо всех сил напряглась. Невнятное мычание, доносившееся сквозь сжатые зубы, постепенно перешло в крик, когда ее рот открылся. Руки судорожно сжали простыню, на прекрасном белом лбу вздулась синяя вена, а в уголках глаз выступили слезы. Акушерка крикнула юной служанке, чтоб та стояла у изголовья и делала все, чтоб госпожа не потеряла сознание снова, а сама стояла у ног роженицы и ждала появления дитя.
Прошло примерно полчаса и акушерка, улыбаясь, взяла на руки новорожденного:
- Это мальчик, госпожа! Мальчик! Ребекка, неси ножницы, нужно аккуратно перерезать пуповину.
Служанка снова засуетилась, ища ножницы, которые она еще до прихода акушерки положила где-то в комнате. Ребенок громко плакал и сучил ножками и ручками. Роженица обессиленно откинулась на подушки и улыбнулась. Волосы налипли на ее измученное лицо, но она все равно была прекрасна и будто бы сияла.
- Дайте мне его, Сильвия. Пожалуйста, дайте мне его, - зашептала мать, протягивая ослабевшие руки.
- Подождите, нужно его умыть, - засмеялась Сильвия и посмотрела на роженицу.
Она уже во второй раз принимала роды у госпожи де Нуар и снова поразилась тому, какое прекрасное дитя та родила. Мальчик смотрел на акушерку огромными голубыми глазами, явно отцовскими, и когда она перерезала ему пуповину и начала мыть, он уже совершенно перестал плакать. Ребекка помогла завернуть его в пеленки и уложить рядом с матерью. Госпожа де Нуар начала гладить его и, прижав к себе младенца, прошептала:
- Позовите Клода и Аврору.
Служанка тут же выбежала за дверь, где в холле сидел ее напряженный хозяин - Клод де Нуар. Он обнимал свою маленькую пятилетнюю дочь Аврору, которая сидела на кушетке рядом с ним и дремала, прислонившись к его плечу. От волнения мужчина постукивал каблуком ботинка по паркету, а трубка в его руке уже давным-давно погасла и остыла.
- Господин, у вас родился сын! Госпожа зовет вас и вашу дочь к себе, - восторженно сказала Ребекка, от чего мужчина вздрогнул и просыпал немного пепла на пол.
Аврора проснулась и, поняв, в чем дело, тут же вскочила с кушетки и, схватив отца за руку, потащила его к спальне матери. Когда они вошли, Сильвия уже полностью раздвинула шторы и в комнату лился яркий солнечный свет. Клод тут же кинулся к своей жене и упал на колени рядом с постелью, взглянул влюбленными глазами на жену и тут же перевел взгляд на младенца. К нему подбежала дочь и он обнял ее за плечи. Эта молчаливая сцена продолжалась несколько минут. Жена обменялась долгим взглядом с мужем, отец улыбнулся дочери, дочь крепко сжала руку матери, мать нежно обняла и поцеловала сына. За эти несколько минут мальчик крепко уснул.
- Давай назовем его Габриэлем, - тихо сказала мать.
Клод лишь молча кивнул. Малыш был так похож на маленького ангела, что он не смог бы придумать ему имя лучше.
- Я люблю тебя, Мишель. Тебя и наших детей, - сказал он, взяв за руку жену, и снова прижал к себе стоявшую рядом дочь.
Аврора тем временем оперлась локтем на кровать и смотрела на новорожденного, думая о том, как станет ему самым лучшим другом. Ее такие же черные, как у матери, волосы, не заплетенные в прическу, свесились на постель и закрывали часть лица. На губах играла та детская радостная улыбка, которая неосознанно появляется и не сходит до тех пор, пока предмет радости рядом.
Клод поглаживал мягкую щечку младенца и дивился тому, какая у него все-таки мягкая и нежная кожа, такая же была и у новорожденной Авроры.
Мишель де Нуар начала медленно погружаться в сон, так как роды сильно вымотали ее, ведь схватки начались еще ночью. Глаза ее постепенно потухали и закрывались, хотя она продолжала бормотать что-то о том, как она счастлива, и о том, какая судьба ждет столь прекрасного младенца. Увидев, что она засыпает, к постели подошла Сильвия и взяла ребенка на руки.
Пускай мать с сыном отдохнут немного, это было тяжелое утро, - сказала она и понесла младенца к колыбели, находившейся в углу комнаты, - а вы сходите прогуляйтесь, погода отличная сегодня. Вам тоже нужен отдых, а я присмотрю за мальчиком.
Господин де Нуар улыбнулся, кивнул, поблагодарил Сильвию и, взяв за руку Аврору, вышел из комнаты. За ними вышла Ребекка и предложила подать завтрак или хотя бы утренний кофе или чай. Клод покачал головой, сказал, что до обеда служанка полностью свободна и может отдохнуть от своих повседневных обязанностей. После чего он сам перевязал розовой лентой волосы дочери, и они вышли в небольшой садик, располагавшийся за их домом. Аврора побежала к беседке, где сидело несколько ее кукол, отец медленным шагом следовал за ней.
В их саду было несколько клумб с прекрасными цветами и он решил, что обязательно нарвёт огромный букет белых роз для своей жены. Он глубоко вдыхал воздух, наполненный смешанным ароматом цветов, травы и находящегося невдалеке моря. Прямо у него над головой запела какая-то маленькая птичка, свившая себе гнездо на ветке сливы. Клод сел на лавочку, которая стояла недалеко от беседки, в которой играла его дочь, и поднял глаза к небу. Он тут же сощурился от ослепительно яркого солнца и от морской голубизны неба, на котором было всего два маленьких облачка. Ветерок всколыхнул листву деревьев вокруг него и шелест подействовал очень успокаивающе. Клод закрыл глаза и подумал о том, насколько хорош этот день. И решил, что раз уж его сын, Габриэль, родился в такой прекрасный день, то и судьба его будет такая же безоблачная и радостная. Мужчина даже и не заметил, как уснул. Его голова опустилась вниз, подбородок уперся в грудь и скрещенные на груди руки полностью расслабились.
Единственной, у кого энергии было предостаточно, была маленькая Аврора. Она играла своими дорогими фарфоровыми куклами, привезенными отцом из дальних стран или купленными в городе, прямо на деревянном полу беседки. Белые кружева на ее светло-сиреневом домашнем платьице сливались с выкрашенными в белый цвет досками. Она тихонько разговаривала, передвигая и пересаживая хрупкие девичьи фигурки в платьях, по образцу которых можно было бы шить платья самой королеве. Тут подул ветерок и выдернул из-под ленты прядь ее волос. Девочка небрежно убрала ее за ухо и обернулась, услышав, как открылась задняя дверь, ведущая в сад.
Ребекка, их молодая служанка, обеспокоенно ступила на каменную садовую дорожку и, секунду поискав взглядом своего хозяина, направилась к нему. Наклонившись, она тронула его за плечо и произнесла:
- Господин, проснитесь, вам пришло письмо.
Клод де Нуар медленно открыл глаза, подавил зевок и непонимающе взглянул на служанку. В ближайшее время он ни от кого писем не ждал: как личных, так и деловых. Девушка вытащила письмо из широкого кармана своего передника и протянула его хозяину. Конверт был сделан из плотного красного пергамента и запечатан сзади воском почти такого же оттенка. Герб на печати был не знаком Клоду и он даже не мог предположить, кому он мог бы принадлежать: ворон с открытым клювом, сидящий на козлином черепе. Мелким витиеватым почерком на конверте был выведен адрес получателя и титулы и имена графа Клода де Нуар и графини Мишель де Нуар, но обратный адрес указан не был. От письма исходил запах сырости и плесени, будто оно достаточно долго лежало в подвале и было доставлено настолько быстро, что запах совершенно не успел выветриться. Клода объяла внезапная необъяснимая тревога, его дыхание участилось и он слышал, как в висках у него стучит кровь. Он тряхнул головой, чтобы прогнать это неуместное и непонятное чувство, и мельком взглянул в сторону беседки, на свою дочь, будто убедиться, что с ней все в порядке. Девочка все так же была увлечена игрой.
- Ребекка, уведи Аврору в дом, мне кажется, на улице холодает, - тихо сказал граф, не сводя глаз с письма.
Служанка кивнула и когда они с Авророй скрылись за дверью, Клод распечатал письмо. Оно было очень коротким и совершенно ему не понятным, что еще больше насторожило его.

Приветствую Вас, многоуважаемый граф де Нуар!
Уверен, что это письмо прочитаете именно Вы, а не Ваша уважаемая жена. Хочу искренне поздравить Вас с рождением сына, это прекрасно - иметь наследника. Надеюсь, его судьба будет столь же ясна и безоблачна, как небо в тот день, когда он родился. Но хочу прервать поздравления, чтобы все-таки представиться. Меня зовут Кристиан Дюмон, хотя вряд ли мое имя вам что-то скажет. Наши родственные узы слишком тонки и перепутаны, поэтому вы не можете меня знать. Но будьте уверены, что у наших далеких предков было много общего, более того, мы с вами потомки одного и того же великого древа. Не буду и дальше запутывать вас, уважаемый граф. Я объясню Вам все в свое время. Примите еще раз мои искренние поздравления и обязательно передайте их Вашей жене. Я почту за честь принять Вас и Вашу семью у себя, как только мое поместье будет восстановлено.
Искренне Ваш,
Кристиан Дюмон

С каждым прочитанным словом Клод становился все настороженнее и напряженнее. Кто этот человек? Откуда он знает о рождении его сына? И какие родственные узы связывают их? Потрясенный, граф опустился на лавочку и уставился невидящим взглядом на землю под ногами. Его мысли суетились, словно пчелы в улье, и он никак не мог выделить хотя бы одну. Он почувствовал тревогу за своих детей, жену и за самого себя. Этот человек пригласил их к себе в поместье, но даже не оставил обратный адрес. Но мысли Клода все возвращались к одному и тому же: откуда Кристиан Дюмон знает о рождении ребенка, если об этом пока не знает никто, кроме присутствующих в этом доме? Он бы мог спокойно отреагировать на то, что господин Дюмон утверждает, что они родственники, ведь часто можно и не знать о существовании двоюродных дядюшек; на то, что тот пригласил их к себе, не оставив обратного адреса, ведь такое могло произойти просто по забывчивости. Размышляя об этом, граф еще острее почувствовал запах сырости и тления, исходящий от письма, а все вокруг потемнело. Небо заслонили плотные серые тучи. Клод поднялся и, ошеломленный и обескураженный, медленным шагом направился внутрь дома.
На улице становилось все темнее и ветер собирал свои силы. Во всех домах захлопнулись окна и закрылись двери. Тучи превратились в одно большое темно-серое покрывало, которому, казалось, нет конца и края.

Пусть судьба его будет столь же ясна и безоблачна, как небо в тот день, когда он родился...