С доппельгангстером Корытиным было покончено. Современного дьявола задушили электрическим параличом высшие инстанции. Теперь только один луч направлял мысли подростка на душевный восход. Оставшись наедине с собой, он начал вспоминать, откуда он мог знать Галю и понял, что знал ее всегда и раньше, но в определенный момент был вынужден забыть. Подросток, как нечто чуждое, отдельное от себя, вспомнил момент, изменивший его жизнь и заставивший забыть Галю, и это воспоминание стальной гильотиной расслоило его жизнь на «до» и «после». Даже во время вторжения в его рассудок Корытина, в котором подросток растворился настолько, что не помнил ничего из своей настоящей биографии, он все же беспрестанно ощущал тень этого воспоминания – но не мог прикоснуться к нему, как не мог наступить на собственную тень. Он помнил гильотину, как что-то несвязанное со своей жизнью, точь-в-точь, как прочитанную книгу, события которой происходят с читателем в момент чтения и перестают переживаться им по окончании. Но бывали периоды, длившиеся, как правило, несколько секунд, когда подросток со слепящей ясностью осознавал, что гильотина напрямую связана с его жизнью, и все, что с ним произошло после ее падения, казалось подростку до головокружения иллюзорным. В такие периоды подросток сам поражался тому, что это на самом деле произошло с ним. Подросток вспомнил яму, с которой началось изгнание Корытина. И виденный им в тот вечер засос на собачьей морде, который двигался как бы отдельно от морды, но параллельно с ней, напомнил ему об этой гильотине, о переломном моменте своей судьбы. Этот пагубный случай так же двигался параллельно с ней, не мог существовать без нее, но был оторван от судьбы, как нечто постороннее – как постоянно заживающая и вновь открывающаяся рана. И всегда получалось так, что подросток имел два состояния – когда иллюзией была несовместимая с жизнью гильотина, и когда иллюзией казалась сама жизнь. Последнее состояние наступало как раз в те помутненные секунды, когда подросток ясно осознавал произошедший в своей судьбе перелом, представлял, как наяву, свою казнь – и признание этого происшествия за реальность было несовместимо с текущей жизнью. Поэтому, за исключением секундных дежавю, все остальное время подросток вынужден был воспринимать, как нечто произошедшее с кем-то другим, а не с собой, обрушившуюся на него гильотину. Только так он мог продолжать жить. В этой гильотине и таилась причина поиска подростком средств для изменения внешности и побега от себя. Он просчитался, выбрав самый легкий путь и попытавшись стать выдуманным им самим же человеком. Но именно во время взаимодействия с Корытиным, во время противостояния с ним, подросток повзрослел, вырос из старого себя и теперь действительно мог смотреть на казненного гильотиной человека, как на кого-то постороннего. И благодаря ему же, низменному и подлому Корытину, он вновь обрел возвышенную и всегда горевшую для него дальним светом Галю. После казни, искалеченный подросток как будто был отделен от себя. А значит – и от Гали. Он искал спасение множеством чередующихся способов: от самообразования и молитв до саморазрушения и проклятий. И только после случая в яме, он начал выбираться из лабиринта своих поисков. Попав в нее, подросток словно переродился. Казнь произошла несколько лет назад. Точного дня своего возведения на эшафот подросток не знал, но был заранее уверен, что это произойдет. Чувствуя приближение казни, он каждый день что-то переосмыслял и однажды, когда мысли в его голове словно преодолели порог слышимости, понял, что то, что было чуждо и противно ему раньше, теперь не могло не вызывать у него элементарного, но недоступного ему прежде чувства – любви. Казавшееся подростку уделом сильных отталкивание от себя ближнего сменилось стремлением быть нужным кому-то и одновременно таким же как все. Гильотина изменила подростка. Почти каждое утро он хотел бежать туда, где мог побывать до казни. Будучи заурядным, он мнил себя особенным и выражал протест против «порочных» людей, но как только он, единственный из многих-многих людей, был приговорен к казни, у него появилось впервые желание затеряться в толпе. Он чувствовал, что чем меньше времени оставалось, тем больше он мог успеть. Теперь он с приятной тоской вспоминал последние дни своей свободы: как он радовался, понимая, что сегодня казни не состоится, как радостно собирался в жизнь темным зимним утром, как ценил каждое рукопожатие… Под невидимым течением мыслей, в душе подростка возникло желание выйти прогуляться, и это было теперь необходимым отрезком русла его рассуждений. Выпив стакан кефира, он вышел из дому. Миновав загромоздившие двор пятиэтажки, одухотворенные прозорливыми глазницами окон, подросток радостно увидел над головой усыпанную звездным абразивом небесную полусферу. Впервые после ухода Корытина, подросток, в ясном сознании и абсолютно честно, оглянулся назад, чтобы оценить его роль в своем спасении. Тянувший подростка вниз Корытин, оказал для него на самом деле неоценимую услугу. Он был словно электрон, переходящий на более низкий уровень и испускающий при этом энергию. Этот отрицательно заряженный Корытин и захватил с собой подростка. Во время взаимодействия с подосланным дьяволом, одновременно с хаосом в сознании и низменными связями с тухлой рыбой, подросток, несмотря даже на сожительство с дьяволом, чувствовал в себе силу и энергию для большой веры, олицетворением которой стала вернувшаяся в его жизнь из прошлого Галя. Дьявол при этом жил внутри подростка своей жизнью, заранее предвидел свое изгнание и почти не смел показываться наружу. Но только благодаря изредка воплощавшимся наваждениям Корытина, подросток оказался в яме, которая и стала для него последним уровнем падения, и после которой началось перерождение… В тамбуре круглосуточной забегаловки подросток столкнулся с какими-то незнакомыми девушками. Он пропустил их, придержав дверь, и те, просачиваясь вереницей одна за другой, как примагниченные, осыпали подростка теплыми благодарностями. Странно, но после мимолетной встречи подростку несколько полегчало, как будто его разблокировали для жизни. Прогулка потекла приятнее, хотя и, по-прежнему, в одиночестве. Правда, одно сильное и не совсем положительное воспоминание, все-таки, шпионски подкралось к не успевшему, как следует, окрепнуть после шизофрении рассудку. Ослабляло тиски памяти то, что подросток уже мог смотреть на это, как на произошедшее с кем-то посторонним. Подростку вспомнилось, как он, после казни, молился перед иконой. Это истеричное причитание не было на самом деле никакой молитвой, но усугубление положения подростка после того, как он «помолился», привело его к разладу с настоящим богом и предопределило во многом вредные привычки, настигшие пропащего через какое-то время. Перебирая коленями на коврике перед иконой, он умолял ее о том, чтобы она не карала его еще жестче, он клялся, что усвоил урок и просил оставить это отвратительное положение, как есть, не усугубляя его еще сильнее. Он просил о жизни после казни. Но икона не могла оставить подростка в живых, и какое-то время он существовал как в аду, вплоть до того момента, пока не был вытянут чем-то более сильным, чем икона, из ямы.
Не знаю, если автор, например, читает прозу по типу "инсургента" или "слойки пересмешницы", то подача материала вполне на высоком уровне.
"Оставшись наедине с собой, он начал вспоминать, откуда он мог знать Галю и понял, что знал ее всегда и раньше, но в определенный момент был вынужден забыть".
0
