С того вечера моя жизнь на даче круто изменилась. Да, я по-прежнему трудилась в поте лица на огороде, а за завтраком, обедом и ужином была вынуждена выслушивать бесконечные бабушкины истории о ее молодости - наверное, ей казалось, что я должна брать пример с ее образцово-показательной молодости, - но теперь у меня была подруга. Можно ли называть человека другом, если ты знаешь его от силы два дня? Не знаю, у меня не так уж много близких, чтобы сравнивать. Многие из тех, с кем я общалась, даже через пять лет тесной дружбы могли выкинуть такое, что потом еще год приходилось оправляться, а Марта… Как же тебя можно охарактеризовать? Ты казалась мне необыкновенно близкой по духу и невероятно далекой по разуму - это привлекало и сводило с ума одновременно. Рядом с тобой я чувствовала непонятное волнение, природа которого тогда была мне непонятна - да что там, я не могу смириться с ним до сих пор! - потому, наверное, была так велика необходимость постоянно его ощущать. Я не могла объяснить себе внезапность нашей дружбы по одной простой причине - в том мире, где я родилась и выросла, таких взаимоотношений между людьми просто не существовало. Чем я занималась со своими институтскими подружками? Мы время от времени встречались и гуляли, изредка ходили в кино или для смеха в музеи, а так же часами болтали по телефону, перемывая кости общим знакомым и прекрасно зная, что они так же обсуждают нас, но на этом «дружба» заканчивалась. Мы не старались проникнуть в душу, никогда не делились сокровенным - не потому, что боялись длинных языков друг друга, просто это было непринято. Тебе я тоже не поверяла свои мечты, но, как мне казалось, ты и так их знала. Всего лишь фантазия? Возможно, но мне нравилось тешить себя ей, потому что она была прекрасна.

 

 Мы встречались тайком - я подсознательно не хотела ставить бабушку в известность о том, что у меня наконец-то появилась компания. Как оказалось позднее, это было правильно, но тогда я объясняла свою скрытность совсем другими причинами - я боялась, что Марта со своей тонкой душевной организацией будет не готова ко встрече с моими далеко не всегда интеллигентными родственниками. Если выражаться менее отвлеченно, то мне было попросту стыдно, вот и все! Так что встречались мы с Мартой всегда тайком и только на ее территории - не знаю, что она по этому поводу думала, но ни разу не сделала попытки напроситься ко мне в гости.

 

 Чем же мы занимались с ней в те короткие часы, что я могла выделить для наших тайных встреч под более или менее благовидными предлогами? Просто разговаривали. Причем, темами для этих бесед никогда не становилась ни ее, ни моя биография - поэтому я не знаю о Марте практически ничего, кроме ее редкого имени. Может, даже оно было ненастоящим? Мне нравится растравлять себя мыслью о том, что ты насквозь фальшивая, уж извини…

 

 А еще Марта читала мне вслух свои стихи. У нас было что-то вроде ритуала - каждый раз мне приходилось не менее получаса уговаривать ее, неизменно получая категорический отказ на новую просьбу, но, постепенно увеличивая свои усилия, я все равно добивалась своего. Девушка брала в руки исписанные и неизменно помятые листы в обычную тетрадную клеточку и, отчаянно смущаясь и иногда даже заикаясь, читала первую строчку. Дальнейший процесс вызывал ассоциации с расправляющей крылья в своем первом полете птицей феникс, которая сначала просто стремительно падает вниз, отчаянно пугаясь неизвестности и, хотя прекрасно знает, что у нее есть крылья, все медлит ими воспользоваться… Марта читала вторую строчку, потом третью и заканчивала первое четверостишие так, словно топталась на краю пропасти, а потом резко начинала декламировать следующее - это еще не было полетом, она просто смирялась с неизбежностью падения. И лишь где-то в середине голос девушки начинал набирать силу - постепенно и нерешительно, будто она все еще сомневалась, но потом ее глаза отрывались от бумаги, словно от неумолимо приближающейся земли, и поднимались к потолку чердака, как если бы крыша не отделяла ее взор от яркой синевы небес. Когда же стихотворение кончалось, Марта еще некоторое время сидела неподвижно, позволяя мне наблюдать за своим профилем - в своем воображении я ясно видела, как он удаляется и все больше сливается с облаками, - и только через некоторое время ее взгляд приобретал осмысленное выражение и снова возвращался ко мне, на грешную и лишенную какой бы то ни было поэтичности землю… Все знают, что феникс восстает из пепла, но почему-то никто не говорит о том, как прекрасен в своей завораживающей новизне его полет. Да, он возрождался тысячи раз, но каждый был новым возрождением новой птицы, потому, наверное, мне казалось, будто я на самом деле вовсе не являюсь свидетелем этого невероятного действа, меня словно в этот момент вовсе не существовало…

 

 Но я обещала Марте, что буду безжалостно критиковать ее стихи, поэтому мне приходилось вспоминать, что я человек и обладаю разумом. Я не знала, как можно высказываться по поводу чужого творчества, если ты в этой области ничего не понимаешь, но мне все же удавалось извлечь из своей головы относительно умные мысли и облечь их в более или менее приличную форму. Этот труд выматывал меня настолько, что в конце своего монолога я уже забывала, о чем именно говорю - наверное, вот истинная причина того, что в памяти не сохранилось ни единой строчки твоих стихов, хотя рифмованный текст обычно запоминался мною без особых проблем. Я только помню, о чем именно ты писала - о тяжелом бремени любви.

 

 - Так или иначе, все пишут о любви - любое стихотворение, любой роман или даже картина все равно отражает любовь, - сказала Марта во время одной из наших посиделок у нее на чердаке - я научилась взбираться по шаткой лестнице почти без страха, смирившись с постоянной угрозой сорваться. - Почему у тебя такое лицо? Ты со мной не согласна?

 

 - А как же «Последний день Помпеи»? - я вспомнила картину, которая лично для меня отражала крайнюю степень безысходности - до любви ли тут?

 

 - Здесь любовь к жизни, - Марта с робкой улыбкой пожала плечами - казалось, она и не знала, что этим простым движением только что спихнула меня с вершины самодовольства в бездну сознания собственной ничтожности. - Ведь сильные чувства человек может питать не только к чему-то конкретному или живому. Зачастую любовь - понятие абстрактное, а иногда даже неосознанное.

 

 Как же ты была права…

 

 Я ревностно оберегала тайну своей дружбы с соседкой и была уверена, что так будет продолжаться вечно. Могла ли я предположить, что все рухнет в один миг, повинуясь непредсказуемому и всепоглощающему урагану, который принесло с собой очередное и, казалось, ничем не примечательное утро? Все дело в том, что на дачу вдруг приехали родители - сложно представить более кошмарную для меня вещь. Для начала мама с папой собрали в доме всех своих старых друзей и устроили шумные посиделки, где скоро единственным трезвым живым существом из присутствующих был старый глухой кот Василий - он просто спал в своем углу и не видел происходящего вокруг него безобразия. Бабушка отправила меня в огород собирать помидоры - раньше мы их не трогали, словно ждали этого невероятно подходящего момента, - а сама заперлась в своей комнате. С одной стороны, ей явно не хотелось участвовать в творящейся у нее на террасе вакханалии, а, с другой, из окна открывался замечательный вид на весь огород и особенно на ту его часть, где мне предстояло работать. Вряд ли бабушка что-то заподозрила, но, даже если и так, я бы ни за что в жизни не стала встречаться в тот день с Мартой. Да и во все последующие, пока мама с папой не уедут обратно в Москву - не хватало еще, чтобы подруга увидела во всем великолепии поведение моих родителей. Хотя, конечно, вряд ли соседка надолго останется в неведении относительно приезда нежданных гостей - звуки с террасы разлетались по всему поселку.

 

 Мне было невероятно сложно заставить себя не ходить к Марте, но я старательно уговаривала себя, что это необходимо, и приводила довольно веский аргумент - мне ведь раньше как-то удавалось раньше жить без нее, значит, и дальше смогу. Откровенная глупость или просто наивность?? Если пожалеть собственное самолюбие, то, бесспорно, второе…

 

 Я продержалась почти неделю, если считать со вторника. В воскресенье пошел дождь, так что работать в огороде было совершенно невозможно, а вот веселье, переселившееся с террасы в комнаты, прекращаться явно не собиралось. Я сидела, поставив локти на подоконник, и уныло наблюдала, как крупные капли скользят вниз по стеклу, и чувствовала себя настолько несчастной, что, по примеру природы, вполне могла бы заплакать, если бы это хоть как-то могло помочь. Я так истосковалась по обществу Марты, что уже просто физически не могла больше сдерживать желание снова ее увидеть, и приходила в ужас от одной только мысли, что мое исчезновение ее наверняка обидело. Это пугало меня даже больше, чем страх быть опозоренной собственными родителями… Как бы я хотела, чтобы Марта сама пришла ко мне, но нет, подруга строго придерживалась своего правила не навязываться, которое раньше меня так радовало.

 

 Не знаю, может, в теплый солнечный день в окружении грядок и жужжащих над ухом вездесущих насекомых мне и не пришло бы в голову наплевать на мною же самой придуманные ограничения, а дождь усилил пустоту в сердце, доведя ее до полного абсолюта, и заставил меня вскочить со своего места и, решительно забарабанив в дверь бабушкиной комнаты, объявить ей, что я иду гулять.

 

 - В такую погоду? - она недоверчиво приподняла бровь, посмотрев на меня, как на сумасшедшую.

 

 - Если я не пойду сейчас, то потом это может плохо кончиться, - туманно ответила я, надеясь, что бабушка воспримет мои слова, как нежелание участвовать в сомнительных развлечениях родителей.

 

 - Ну ладно, иди, если так хочешь, только зонт возьми. Хотя, в такую погоду от него вряд ли будет какой-то толк…

 

 Разумеется, я даже не посмотрела на крючок, где висел старый черный бабушкин зонт, и лишь набросила на голову капюшон своей футболки, чтобы волосы не намокли. Во дворе была такая грязища, что, пока я добралась до соседского забора, заляпала грязью брюки чуть ли не до самой поясницы. Еще рядом с калиткой я заметила, что свет в доме Марты, как обычно, горел лишь в крошечном окошке чердака, так что мне предстояло лезть вверх по лестнице, которая и в сухую погоду не вызывала доверия, а теперь вообще становилась верным способом покончить с собой… Но увидеть Марту и попытаться убедить девушку в том, что я избегала ее общества по весьма веской причине, было слишком велико, чтобы сомневаться, стоит ли мне рисковать собственной жизнью, поэтому я тяжело вздохнула и начала подъем.

 

 Разумеется, Марта, как и всегда, писала, но мое появление уже давно перестало быть для нее такой неожиданностью, как в первый раз.

 

 - Можно? - выдохнула я, с трудом подтянув голову до уровня пола чердака, и почувствовала, что ноги вот-вот соскользнут с мокрой перекладины.

 

 - Да, конечно, - встрепенулась Марта - выражение ее лица казалось несколько холодным, но она все же поднялась со своего места, чтобы помочь мне забраться целиком. - Ты вся промокла.

 

 - Ерунда, - я сбросила капюшон и потрясла головой, чтобы расправить волосы.

 

 - Ну, как у тебя дела? - поинтересовалась девушка, когда мы уселись рядом на пустые коробки, служившие на чердаке стульями. - Что-то ты давно не заходила.

 

 Ее деликатность еще больше растравила мне душу. Может, лучше не пытаться оправдываться? Все равно любая отговорка получится у меня насквозь фальшивой…

 

 - Я за это время написала новые стихи, - сообщила Марта. - Хочешь послушать?

 

 Я уже говорила, что мне нужно было долго и упорно уговаривать ее поделиться со мной своим творчеством, а тут вдруг она предлагала сама - небывалый случай! Разумеется, я кивнула, но на этот раз даже не следила за словами, срывающимися с ее губ и настойчиво звенящими у меня в ушах в такт ритму, выбиваемому каплями дождя по крыше - слишком сильно было чувство собственного ничтожества. Не знаю, успела ли Марта дочитать свое стихотворение, когда я второй раз за день подчинилась внезапному порыву и сгребла подругу в объятья.

 

 - Прости меня, - горячо зашептала я - мне оставался всего один шаг до того, чтобы окончательно впасть в истерику. - Мне надо было тебе сказать, знаю, что надо было… Я ужасный человек!

 

 - Ну что ты, - Марта явно удивилась и не приняла эту слабость, мягко, но решительно освободившись из моих рук. - Ты хорошая.

 

 На миг у меня возникло чувство, будто ты на самом деле просто не поняла, чем вызван мой порыв, но я тут же подумала, что тебе, наверное, стало меня жалко, потому ты и сделала вид, будто вовсе и не обижалась. Сейчас же я снова не уверена… Заметила ли ты тогда мое недельное отсутствие? Или, может, тебя и не существовало все эти дни, потому что я не приходила на твой чердак и убеждала себя, что не нуждаюсь в твоем обществе? Здесь надо бы задать еще один вопрос - самый главный, являющийся ключом всего произошедшего, - но я позволю себе еще немного помедлить и потешить себя надеждой, что все это не розыгрыш моего больного разума. Ты знаешь, о чем я вспомню дальше, так что, возможно, для тебя ожидание вовсе не так мучительно, как для меня самой…

 

 ***

 

 Дождь закончился внезапно, словно и не лил, как из ведра, с самого утра без перерыва на обед. Небо снова засияло ни с чем не сравнимой голубизной, а солнце радугой отражалось в еще не высохших каплях, так что смотреть на все это великолепие во все глаза было просто невозможно, если, конечно, не хочешь ослепнуть. После того, как я получила прощение Марты - пусть даже она и не догадывалась, что я в чем-то перед ней провинилась, - у меня возникла потребность компенсировать то время, что я добровольно изводила себя противоречиями. Не скажу, что мне вдруг сразу стало наплевать на соблюдение моей тайны, вовсе нет - скорее, я еще сильнее ощутила необходимость оберегать ее. Значит, мне надо было придумать способ провести с Мартой больше времени, каким-то образом не вызвав у бабушки и тени подозрений. Я и так подвергала себя серьезной опасности, с каждой минутой увеличивая свое пребывание на соседском чердаке… Конечно, поведение родителей, уже давно перешагнувшее через границы дозволенного, было неплохим оправданием, но бабушка была из тех людей, которые подчиняются не доводам рассудка, а все нарастающему беспокойству, поэтому я предложила Марте сходить ночью на озеро.

 

 - На озеро? - переспросила подруга с выражением полнейшего недоумения, словно она понятия не имела, что такое озеро и с чем его едят.

 

 - Ну да. Не все же тебе на чердаке сидеть, верно?

 

 Конечно, ночная прогулка не изменила бы бледный оттенок ее кожи - что-то я ни разу не слышала, чтобы под луной загорали, - но я не стала заострять внимание на этом абсурдном аргументе, а саму Марту интересовало совсем другое.

 

 - Я никогда не была там, - ее беспокойство, казалось, усилилось еще больше. - Я вообще редко выхожу за пределы своего участка…

 

 - Все когда-то бывает в первый раз, - я беспечно улыбнулась. - Чего ты боишься? Мы в детстве часто тайком от родителей бегали ночью купаться, так что я могу найти озеро с закрытыми глазами.

 

 Марта не стала больше возражать, но по ее лицу можно было догадаться, что она по-прежнему не уверена в возможности подобного приключения. Мне же эта идея нравилась все больше и больше, так что мнение подруги здесь не имело никакого значения - я была уверена, что все сомнения Марты развеются, как только она увидит озеро при свете полной луны. Ну, или на худой конец хотя бы обычного месяца - это уже как получится…

 

 - Заодно и искупаемся, - я продолжала рисовать перед недоверчивым взором подруги соблазнительные картины, но на самом деле они предназначались для пробуждения моих детских воспоминаний, когда чувства прекрасного и опасного были синонимами. - Это такое блаженство - плавать в холодной темной воде! Спорим, ты никогда не ощущала ничего подобного?

 

 - Я вообще плавать не умею, - мрачно возразила Марта.

 

 А вот это действительно проблема…

 

 - Тогда мы можем просто посидеть на берегу, - я пожала плечами, усиленно стараясь скрыть свое разочарование. - Мы ведь сидим у тебя на чердаке, а так сменятся только декорации.

 

 Подруга сдалась, хотя, очевидно, в душе ее по-прежнему одолевали сомнения, и мы договорились встретиться у ее калитки в половине первого ночи - по моим расчетам, к тому времени родители должны были окончательно угомониться, а бабушка всегда засыпала рано, так что время было самое подходящее. Мне казалось, что дождаться условленного часа не будет для меня проблемой, но глаза, как нарочно, начали закрываться еще в десять. Это было самое тяжкое испытание в моей жизни - чем-то желание не спать сродни желанию не думать о тебе. Поначалу держишься, а потом постепенно сползаешь мыслями в опасную сторону и начинаешь сознавать, что уже одной ногой в мире грез… Даже странно, что мне тогда удалось вовремя очнуться.

 

 Выскользнуть из дома не составило большого труда - родители утомились после всех исполненных за день застольных песен, а бабушку до утра и пушкой не разбудишь, так что необходимости вылезать в окно не было. Но я все равно полезла - если сбегать, то по всем правилам. Марта уже ждала меня около своей калитки и, хотя ее лицо озарилось радостной улыбкой, покидать пределы своего участка она явно не спешила.

 

 - Что, передумала? - нахмурилась я.

 

 - Нет…

 

 - Ну так пошли! Я схватила подругу за руку и буквально выдернула ее за забор, при этом Марта как-то странно споткнулась совершенно на ровном месте.

 

 - Камень, наверное, - пробормотала она, но дальше уже пошла самостоятельно, хотя руку не отняла.

 

 Так мы и шли до самого озера рука об руку, и я чувствовала такую гордость, словно снова вернулась в детство, когда такое поведение считалось высшим из возможных внешних проявлений дружбы. Я уже говорила, что в Москве у меня была целая куча знакомых обоих полов, и мы часто ходили с девчонками под ручку, но у меня этот контакт всегда вызывал ощущение громоздкости, словно к твоему локтю привязывали тяжеленную гирю и заставляли тянуть всю прогулку. Марта же совсем на меня не наваливалась, ее рука едва ощущалась, как мягкая пушинка, и я чувствовала себя с ней почти одним целым, словно мы были сиамскими близнецами и всю жизнь вынуждены были ходить рядом. А о чем думала ты, когда мы шли к озеру? Я отчетливо помню, что ты больше не делала попыток упасть, хотя в темноте сложно было следить за дорогой, и вообще заметно повеселела, больше не озвучивая вслух свои сомнения, если от них еще что-то осталось.

 

 Детские воспоминания остаются в памяти не образами, а ощущениями, потому я, впервые за столько лет снова увидев озеро во всей его ночной красоте, оказалась на совершенно незнакомом месте, хоть и понимала, что на самом деле это не так. Зато ветер, раздувающий наши с Мартой волосы, запахи воды, травы и еще чего-то живого, к чему человек не имел ни малейшего отношения, были до боли родными.

 

 - Ну вот, это местное озеро, - я сделала широкий жест, охватывающий не только воду под нами, но и обступившие ее деревья и даже блестящее от звезд ночное небо, и сама поморщилась от того, как это грубо прозвучало. - Я не поэт, поэтому не могу выразить словами прелесть этого места.

 

 - Оно само за себя говорит, - возразила Марта. - Слова здесь бесполезны.

 

 Она уселась на мертвый ствол дерева, которое использовалось всеми, кто приходил к озеру, в качестве скамейки, и заворожено распахнула глаза навстречу природе. В зрачках девушки отражались звезды, и, казалось, только они и были живыми, существуя отдельно от неподвижного и бледного, как у мертвеца, лица Марты. Я невольно вздрогнула от этой мысли и поспешно повернула лицо к озеру, вскоре тоже оказавшись в плену у прекрасного. Каждый человек имеет потребность в красоте - наверное, созерцая что-то прекрасное, он получает возможность хоть на время позабыть о своем собственном убожестве…

 

 Не знаю, сколько мы так просидели. Наверное, целую вечность, но небо по-прежнему было темным, а, значит, ночь продолжалась. Я несколько раз косилась на Марту, но она по-прежнему не шевелилась, только один раз обхватила руками колени, словно ставила барьер между вселенной и своим внутренним миром. Или она просто хотела стать еще меньше, чем была на самом деле? Раньше мне особо не бросался в глаза рост девушки, потому что я сама невысокая, но она была даже ниже меня. Я подумала, что, если дотронуться пальцем до спины Марты, она окажется твердой, как гранит, и такой же холодной и неприступной.

 

 - Впусти меня в себя, - тихо попросила я.

 

 Ты подняла на меня удивленный взгляд, а я и сама не знала, зачем это сказала. Так бывало довольно часто - сначала ляпнешь, а потом жалеешь, но окружающим не объяснить, что это лишь следствие твоей глупости…

 

 - Зачем тебе это? - ну вот, Марта тоже потребовала объяснений…

 

 - Я хочу быть ближе к тебе, но после каждой моей попытки ты словно еще больше удаляешься, - меня саму удивляло, что я это говорю. - Я ведь совсем ничего о тебе не знаю…

 

 - А разве тебе нужно что-то знать? - Марта усмехнулась. - Ты свободный человек, у тебя своя жизнь, которая пересеклась с моим существованием лишь на время. Чем меньше ты знаешь обо мне, тем меньше того, что ты сможешь вспомнить в будущем. Поверь, тебе ни к чему пытаться проникнуть дальше, чем сейчас - тебе не понравится то, что ты увидишь.

 

 - Ты говоришь загадками, - нахмурилась я.

 

 - Разве? - девушка пожала плечами. - Лето кончится, ты вернешься домой в Москву, а я останусь здесь, и мы разойдемся в разные стороны, словно никогда и не встречались.

 

 - Но ведь через год тоже будет лето! Да и зимой я тоже могла бы приехать…

 

 - В этом нет никакого смысла.

 

 - Я думала, ты ценишь нашу дружбу, - мне было непонятно, почему Марта ведет себя так грубо, и поневоле сама начала огрызаться, - а, оказывается, ты относишься к ней лишь как к мимолетному летнему приключению!

 

 - Я должна так к ней относится и тебе советую. Я не могу позволить себе привыкнуть к тому, что рядом кто-то есть, мне лучше одной.

 

 - А мне как лучше?

 

 - У тебя есть другие друзья, ты обо мне быстро забудешь.

 

 Неужели ты действительно в это верила? Наверное, не до конца, иначе далее не произошло бы то, что навсегда лишило меня покоя. Ты ведь помнишь, что было потом? Мне больно вспоминать об этом, но это сладкая боль, которую я вызываю снова и снова, растравляя себе душу, хоть и понимаю, что ничем хорошим это не кончится.

 

 - И, по-твоему, все так просто - я уеду в Москву и забуду тебя? - мой голос, кажется, дрожал.

 

 - Поверь, ты недолго будешь скучать. Никто из моих бывших друзей по мне не скучал, я это точно знаю.

 

 Ну надо же, она уже зачислила меня в разряд бывших…

 

 - Значит, это были ненастоящие друзья, - я упрямо сжала губы и отвернулась.

 

 - Надеюсь, ты не хочешь сказать, что будешь до самой смерти помнить обо мне? - в голосе Марты была ирония. - Это слишком пошло.

 

 - Пусть так.

 

 Я рывком поднялась на ноги, собираясь гордо уйти - наверняка, такое поведение тоже показалось бы подруге пошлым, но меня это уже не волновало. Ну, или мне просто хотелось, чтобы она так подумала - не все ли равно?

 

 - Подожди, - Марта испуганно схватила меня за руку. - Ты куда?

 

 - Домой. Тут недалеко, ты найдешь дорогу и без моей помощи, - буркнула я и снова сделала попытку уйти, но подруга по-прежнему сжимала мое запястье. - Ну, что еще?

 

 Марта потянула меня на себя, одновременно поднимаясь на ноги, и где-то посередине мы соприкоснулись - губами. Сказать, что я была в шоке - это не сказать ничего. Мне и в голову не могло придти, что Марта ко мне так относится… Хотя, почему не могла? Потому, что сама я к ней относилась точно так же, просто не желала этого осознавать? Легкий, едва ощутимый поцелую стал для меня словно смертью - в тот момент перед моим внутренним взором пронеслась вся жизнь, но только вывернутая наизнанку. Или она была такой всегда? Вплоть до девятого класса у меня не было подруг, я водилась исключительно с мальчишками - Илюшка и Ромка были далеко не единственными моими приятелями, - и все они относились ко мне, как к «своему парню». Я и была парнем, меня совершенно не интересовали девчачьи забавы вроде кукол и слюнявых любовных романов, потому все окружающие меня особы женского пола не вызывали во мне ничего, кроме презрения. До поры до времени так рассуждают все мальчишки… А потом вдруг все как-то сразу переменилось. К нам в класс пришла новая девочка, и мы неожиданно сдружились на почве общей любви к серьезной художественной литературе. До знакомства с Никой я и не подозревала, что девчонки читают что-то, кроме глянцевых журналов… Ника делилась со мной своими соображениями по поводу парней, а я только слушала и кивала с умным видом - рассказать что-то в свою очередь я не могла, потому что мальчишки меня не интересовали. Это сейчас я понимаю природу этого равнодушия, а тогда мне казалось, что все дело в моих приятельских отношениях почти со всеми пацанами из нашего класса - разве можно влюбиться в друга? Я ведь не знала, что уже влюбилась, только не в друга, а в подругу. И ни за что не узнала бы, если бы не ты…

 

 А потом у Ники появился вполне конкретный объект для восторгов - она заинтересовалась мальчиком по имени Леша. Курчавый парень со в меру смазливой физиономией и невероятным самолюбием. Мои чувства были самой натуральной ревностью, но я сумела убедить свой обычно трезвый рассудок в том, что на самом деле Леша мне тоже очень нравится. Моими дальнейшими действиями руководил инстинкт, иначе как объяснить, что я, всегда такая ненормально застенчивая и неуверенная как во внешности, так и в своих душевных качествах, начала нагло строить Леше глазки и недвусмысленно намекать о своих мифических чувствах к нему. И парень не устоял… Понятное дело, что никакой любви он ко мне не испытывал, ему просто «хотелось попробовать», как это - иметь девушку, а тут я так кстати на него вешаюсь, грех не воспользоваться такой возможностью. Наш первый и единственный поцелуй состоялся за школой - я помню, как парень все время вздрагивал и озирался, не видит ли нас кто. Инициатором «контакта» (не могу подобрать более подходящего слова для того, что произошло, ведь в этом взаимодействии моих губ с чужими не было ничего волшебного, чистая механика) был Леша, который весь процесс взволнованно сопел, боясь забыть какую-нибудь важную деталь из предварительно вычитанных в молодежном журнале инструкций. Что я чувствовала в тот момент? Мне было откровенно противно. Позже я уверяла себя, что все дело в напряженности момента, из-за которой я никак не могла расслабиться и ощутить описанные в романах любимых мною писателей чувство полета… Когда все кончилось, Леша вытер губы, улыбнулся и сказал: «Это было классно», отчего мое отвращение к нему только усилилось. Больше между нами так ничего и не произошло - парень понял, что теперь, набравшись опыта, может претендовать на более привлекательную дурочку, а я уже добилась своего - Ника перестала видеть в Леше сосредоточение своих идеалов. Правда, меня она тоже перестала замечать, но мне не хотелось извиняться и пытаться вернуть ее дружбу. После Леши у Ники было много влюбленностей, но они меня больше не касались, а потому и не волновали.

 

 Теперь, когда я осознала, что любила Нику, в другом свете предстали и другие события моей жизни. Выходит, я вовсе не была бесчувственной и могла любить! Ты открыла мне глаза, хотя и не была первой, кто всколыхнул мое сердце… Наверное, ты недоумеваешь, зачем я тебе все это рассказываю. Я могла бы умолчать, что в тот момент думала о Нике и о других людях, сыгравших роль в моей судьбе, но уже давно оставшиеся в прошлом, просто ты должна понять, что значил для меня твой поцелуй, твоя нежность и близость. Иначе это письмо никому не нужно…

 

 Озеро по-прежнему было перед нами, небо - над головой, а весь остальной мир людей где-то далеко, за пределами досягаемости, но теперь все это изменилось, приобрело новый смысл, новое назначение. Я положила голову Марте на колени, и она рассеянно гладила мои волосы, о чем-то тихонько вздыхая.

 

 - Тебя что-то беспокоит? - спросила я, чуть поворачивая голову, чтобы видеть ее лицо.

 

 - Прости меня…

 

 - За что?

 

 - Я не должна была так делать. Мы ведь все равно расстанемся, и это разобьет тебе сердце.

 

 - Господи, ну что ты заладила! Хочешь, я вообще не уеду? Скажу родителям, что хочу помогать бабушке и дальше - они не поверят, конечно, но докапываться не станут.

 

 Марта покачала головой и снова утопила пальцы в моих волосах. Наверное, мне стоило тогда продолжить спор, но я лишь блаженно зажмурилась и полностью отдалась ее рукам, таким прохладным и нежным, словно они принадлежали ангелу, а не человеку. Она и была ангелом, прекрасным и непостижимым…

 

 - Почему ты всегда ходишь в черном? - спросила я, ощутив потребность услышать голос Марты. - Такое впечатление, что ты даже в жару мерзнешь.

 

 - Так и есть. Это мое проклятье.

 

 - Проклятье?

 

 - Я вынуждена вечно ждать весну и видеть вокруг себя только снег. Сама посмотри.

 

 Конечно, я не приняла твои слова всерьез, но, стоило мне открыть глаза, как я увидела белые хлопья, тихо падающие с неба и исчезающие в гладкой воде озера. Меня так поразило это зрелище, что я тут же зажмурилась снова, а, когда все-таки решилась опять приподнять веки, странное явление уже исчезло. Снегопад посреди лета явно не укладывался в правила, по которым существовал мой мир, и я тут же поспешила выкинуть из головы этот эпизод. А зря, в нем ведь, наверное, и находился ключ к пониманию всего, что творится со мной сейчас…

 

 - Ладно, нам пора возвращаться, - Марта осторожно спихнула мою голову со своих колен и вынудила меня встать на ноги. - Вдруг, твоя бабушка проснется?

 

 - Ну и что? Я уже взрослая, могу уходить из дома открыто, - я недовольно поморщилась, вспомнив, как в детстве обдирала ладони до крови, когда вылезала из окна на очередную ночную прогулку. - И вообще, хватит прятаться! Приходи завтра к нам, я тебя родителям представлю. Надеюсь, они наконец-то закончат свой недельный загул…

 

 - Тебе нужно поспать, - Марта улыбнулась.

 

 - Думаешь, я смогу?

 

 Но, как это ни странно, стоило мне оказаться в своей комнате и растянуться на кровати, как глаза сами собой начали закрываться. Не помню, что именно мне снилось, в памяти осталось только общее чувство окрыленности. С тем же ощущением я встала утром и едва дождалась утра, чтобы за завтраком сообщить родным, что у меня появилась подруга.

 

 - Замечательно, - одобрила бабушка. - И кто же она?

 

 - Это наша соседка, ее зовут Марта, - с готовностью пояснила я. - Вы ведь не будете против, если я приглашу ее сегодня к нам?

 

 - Конечно, мы будем только рады, - кивнула бабушка, неодобрительно покосившись на моих родителей, которые в разговоре участия не принимали и, похоже, вообще не понимали, о чем я им говорю. Ну и ладно! Даже это не могло испортить мне настроения, хотя еще пару дней назад я панически боялась, что Марта увидит то состояние, до которого родители добровольно себя довели.

 

 Я подумала, что, скорее всего, подруга еще отсыпается после нашего ночного приключения, и сперва решила заглянуть в дом, тем более что коварная лестница по-прежнему не вызывала у меня доверия. Но Марты в доме не оказалось, и, более того, комнаты выглядели так, будто там давно никто не жил. К примеру, кухонный стол, за которым мы столько раз пили чай, покрылся толстым слоем пыли, стекло в шкафу было выбито, а фарфоровые статуэтки куда-то исчезли. Я с тревогой осмотрела остальной дом и везде находила одно и то же - следы давнего запустения. Но как это могло быть, если еще неделю назад эти комнаты выглядели чистыми и уютными? Куда делись посуда, постельное белье, занавески? Мне не хотелось поддаваться панике, поэтому я начала подъем на чердак, убеждая себя, что Марта наверняка там и что она мне сейчас все объяснит. Хотя, я уже догадывалась, что именно там найду…

 

 От мокрого деревянного пола противно пахло плесенью - наверное, следствие вчерашнего дождя. Я постаралась не думать о том, что раньше крыша не протекала, а сейчас через дыры в потолке пробивались лучи утреннего солнца, и сделала несколько шагов вглубь чердака, хотя и так видела, что Марты здесь нет. В голове теснились дурные предчувствия, но я все еще надеялась, все еще пыталась рассуждать логически… На полу валялись листы бумаги, но, подняв один из них, я обнаружила, что строчки размыты до такой степени, что угадать в них хоть одно слово было невозможно. Машинально засунув лист в карман, я спустилась с чердака и пошла, как в тумане, домой, чтобы использовать последнее доступное мне средство узнать, в чем дело.

 

 - В соседнем доме? - бабушка удивленно приподняла брови. - Это такой голубой, что ли? Так там уже лет двадцать никто не живет, с тех пор как старая хозяйка уехала в город.

 

 Ну, вот и все, мои иллюзии окончательно рухнули. Не помню, что я ответила бабушке на ее вопрос, где же моя подруга, с которой я хотела всех познакомить - с тех пор провалы в памяти стали для меня обычным делом. Человеческий разум не желал признавать, что случилось что-то сверхъестественное, и по-прежнему искал логическое объяснение. Сколько же я перебрала этих объяснений - не счесть… Но ни одно из них так и не приблизило меня к истине. Я по-прежнему нахожусь там же, где ты оставила меня, когда мы расстались около калитки - я думала, что всего на несколько часов, а ты, наверное, уже знала, что навсегда. Почему же ты мне ничего не объяснила? Сейчас я готова поверить во что угодно, лишь бы это действительно было правдой…

 

 До конца лета я ждала твоего возвращения и каждый день подходила к твоей двери, робко надеясь, что голубой дом снова приобрел жилой вид и ты встретишь меня на пороге своей нежной улыбкой, но пустота прочно поселилась на соседнем участке и, похоже, больше не собиралась покидать это место. Я забрала с чердака все листы, которые смогла найти - они и сейчас со мной, как единственное доказательство нашей встречи. Стихи больше нельзя прочитать, а память не сохранила даже строчки, так что единственное мое утешение - это перебирать пожелтевшие шуршащие листы в надежде, что когда-нибудь мне все же удастся угадать в чернильных разводах твое тайное послание.