Симпатичная стюардесса улыбнулась мне, взглянула на билет и проговорила профессионально-мелодичным голосом:

- Добрый день! Ваше место 13 А.

- Спасибо, - ответил я и повернул направо, продвигаясь по салону самолёта, в котором мне предстояло провести ближайшие три часа.

Я всегда очень  аккуратен в  выборе места в самолёте и предпочитаю  сидеть у аварийного выхода, чтобы была возможность вытянуть ноги – вечная проблема высоких людей.  

Плюс, не то чтобы я боялся летать, но, отмечу, что в случае чего – вероятность спастись чуть больше, всё-таки я ближе всех к выходу.

Летать мне приходится довольно часто – особенности работы. В среднем, у меня бывает  две-три командировки в месяц. В разные страны, но, как правило, перелёты не больше четырёх часов.  Обычно  всё в пределах Евразии, но почти всегда  за границу. Вот и сегодня мне предстоит отправиться хоть и на самый край, но всё-таки нашего континента, в Грецию.

Командировки – это, возможно, самая приятная часть моей работы. Сидеть в офисе, договариваться по телефону с партнёрами гораздо муторнее, чем прилететь, скажем, в Гамбург или Рим и там, за чашечкой местного кофе, обсуждать с зарубежными коллегами необходимые вопросы и сложности, которые в обязательном порядке возникают в ходе работы организаций международного уровня. Нельзя сказать, что я летаю только ради договорённостей. Одной из задач, которые мне приходится решать, кроме непосредственно разговоров, является подписание документов.

Да, хотя современный мир позволяет использовать многообразные средства передачи данных, физическая подпись на документе, как и сто да как и двести лет назад, часто оказывается необходимой. Вот такие подписи я и собираю.

Естественно, для того, чтобы занять подобную должность мне пришлось всерьёз поработать, а до этого – ещё серьёзнее поучиться: юридический вуз, иностранные языки,  великое множество дополнительных занятий и репетиторов, затем долгое и сложное продвижение по карьерной лестнице в одном из самых конкурентных направлений – юридическая практика в международной фирме. Но по прошествии нескольких лет – вот он я. Лечу на семьсот тридцать седьмом Боинге в Афины на встречу, которая продлится, от силы, пару часов, а обратный рейс у меня только через двое суток. Красота же!

Вот и моё место – 13А. У самого иллюминатора, можно вытянуть ноги во всю длину, благо удалённость от предыдущего ряда из-за соседства с аварийным выходом позволяет это сделать. Да, к сожалению, я вынужден летать «экономом», до «бизнеса» по должности не дотягиваю. Но пройдёт ещё несколько лет и тогда наступит время полётов в передней части воздушного судна. Всё в наших, то есть моих, руках.

Авиакомпания может быть довольна – оба салона сегодня заполнены на сто процентов. Пассажиры рассаживаются по местам, включается табло «пристегнуть ремни», бортпроводники проходят вдоль кресел, а турбины начинают гудеть всё громче и громче. Самолёт выруливает на взлётную полосу и разгоняется, затем с небольшим толчком отрывается от земли и начинает набирать высоту. Как только судно выравнивается – я, не расстёгивая ремней безопасности, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

Резкий вскрик какой-то горластой девчонки вырывает меня из царства Морфея. Я осматриваюсь и вижу, как стюардессы в спешке требуют от пассажиров пристегнуть ремни. За иллюминаторами темно, как ночью, хотя мы вылетали в полдень. Бросаю взгляд на часы – три двадцать пять. Значит, лететь осталось не больше получаса. Только сейчас замечаю, что самолёт всерьёз потряхивает – турбулентность. А темно, по всей видимости, из-за грозовых облаков. Но ничего, ещё немного потрясёт и всё. Надо только сохранять спокойствие. Экипаж свою работу знает.

После очередной воздушной ямы горластая снова вскрикнула. За стеклом сверкнула молния, и включилась часто повторяющаяся кратковременно завывающая неприятная сирена. Тут уже закричали сразу несколько человек. Через динамики громкоговорителей раздалось:

«Дамы и господа, пожалуйста, пристегните ремни, приведите спинки кресел в вертикальное положение и не поднимайтесь со своих мест. В настоящий момент самолёт проходит через зону повышенной турбулентности».

Я выровнял спинку и ещё немного затянул ремень безопасности. Молнии за иллюминатором сверкали уже каждые несколько секунд.

Постоянные крики и громкие причитания пассажиров заглушали даже гул двигателей и грохот ручной клади в ящиках. Моя соседка, до этого отрешённо смотрящая перед собой, резко отстегнула ремень и встала, я схватил её за локоть и только и успел крикнуть:

- Куда?

В этот момент за стеклом, в очередной раз, ярко сверкнуло, и задняя часть самолёта резко провалилась вниз. Тем самым локтем, за который я схватил её секундой раньше, уже летящая по салону соседка заехала мне прямо в нос. Я успел услышать жуткий хруст в голове и снова провалился в сон.

В закрытые веки ударило солнце, а за светом пришла боль. Болело всё лицо, а губы слипались при каждом движении, как будто я вымазался безвкусным, но клейким сиропом… Глаза я открыл с большим трудом. Дверь аварийного выхода, каким-то чудом ещё не упавшая, висела буквально на одной петле. Из-за неё пробивались яркие лучи полуденного солнца. Передняя часть самолёта отсутствовала полностью. Ни одного из моих соседей: ни безумной бабы, вставшей в разгар турбулентности, ни сидящего у прохода парня, видно не было. Несколько человек ходили между рядами и вглядывались в лица сидящих. Я открыл рот пошире, разлепив губы, и прохрипел:

- Сюда, - потом прокашлялся и повторил чуть громче, - сюда!

Мужчина, стоявший в нескольких рядах от меня, повернулся, и когда мы встретились с ним глазами, кивнул, поднял руку и продолжил осматривать сидящих пассажиров.

Я попытался расстегнуть ремень безопасности, но он был затянут слишком сильно. Надо сесть ровнее. Я оттолкнулся левой ногой, чтобы подняться повыше, но поскользнулся на луже, по всей видимости, моей же крови и, случайно, задел дверь аварийного выхода. Которая сразу после этого упала на мою всё ещё выставленную вперёд правую ногу.

Боль была невыносимой. Никогда не думал, что бывает такая всеобъемлющая и резкая боль. Я попытался закричать, но сумел только громко зарычать. И всё-таки этого было достаточно, чтобы тот мужчина посмотрел на меня и, прихрамывая, побежал в мою сторону.

Мне было страшно смотреть на то, что произошло с моей ногой, вместо этого я  уставился на лампочку над головой, не переставая рычать. Боль была невообразимой. Она шла от голени, а затем распространялась по всему телу. Дверь аварийного выхода, как будто, была раскалённой и обжигала меня, причём каждую секунду сгорал очередной сантиметр кожи.

Мужчина подбежал и отстегнул ремень безопасности:

- Не двигайся, я помогу.

Он взглянул вниз, затем посмотрел по сторонам, оглядел меня, а после этого начал снимать мой брючный ремень. Я всё-таки опустил глаза и увидел, что большая металлическая дверь лежит на полу и никак не касается моей ноги.

Но до того, как я успел удивиться, осознал, что не вижу свою правую стопу. Левая штанина моих брюк плавно переходит в коричневые туфли, а вот правая – нет. Из неё ярко красной струёй каждую секунду бьёт фонтан крови.

Ещё пару мгновений назад казалось, что это невозможно, но боль стала ещё сильнее. Я не переставал надеяться на то, что потеряю сознание, но этого не происходило. Мужчина снял с меня ремень и перетянул голень правой ноги. Я, наконец, смог закричать. Он поднял на меня глаза:

- Терпи, парень, надо перетянуть ногу. Видишь, кровь алая – это из артерии. Мне нужно остановить кровотечение. Держись, ты выжил после крушения самолёта, а значит, и это как-нибудь переживёшь.

Я не очень хорошо слышал его бормотание, понимая, что с одной стороны, он пытается меня успокоить, а с другой – у него это совсем не получается.

Он закончил завязывать ремень, поднял меня на плечо, наступив на криво лежащую на полу дверь аварийного выхода, и пошёл по салону самолёта в сторону отсутствующего носа. При каждом шаге моего спасителя на меня вновь и вновь накатывала волна боли. Но сейчас она была уже не настолько яркая.

Как будто прочитав мои мысли, а может быть, просто заметив, что я перестал кричать и теперь только постанываю в такт его шагов, мужчина произнёс:

- Самый острый период боли уже прошёл. Странно, что ты не вырубился, когда, - он замолчал на пару секунд, - дверь упала. Но момент потери конечности и несколько секунд после этого – самые болезненные и страшные. Теперь уже будет легче, обещаю.

Он шёл вдоль рядов кресел, а я смотрел назад относительно его движения: на краешек двери аварийного выхода, которая при падении с петель отрезала мне ногу. Затем я перевёл взгляд на  немногих  сидящих на своих местах пассажиров, скорее всего, уже мертвых.  

Мужчина аккуратно спрыгнул с обломанного края самолёта на песок. Боль пришла незамедлительно, она прошлась по моему телу от правой ступни до таза, затем разбежалась в разные стороны: в левую ногу, в живот, в руки и голову. Я снова закричал.

- Извини, парень, аккуратнее никак. Сейчас я тебя положу.

Когда я снова смог сфокусировать взгляд, передо мной предстала жуткая, но завораживающая картина. Фюзеляж самолёта лежал на берегу песчаного пляжа, немного заваленный назад. Правое крыло вспахало песок и, явно, оторвалось при соприкосновении с землёй, а второе, немного задранное кверху, смотрело в сторону горизонта. Над ним зиял, не прикрытый более дверью, аварийный выход. Хвостовое оперение было скрыто под водой. Хвост, с нарисованным на нём триколором, торчал из воды причудливой закруглённой пирамидой, напоминая гребень огромной синей акулы.

Мужчина нагнулся и, как мог аккуратно, положил меня на песок, прислонив к толстому дереву. Затем он начал снимать рубашку.

- Сейчас мне нужно будет перевязать тебе ногу. Это будет больно. Но тебе нужно потерпеть. Я постараюсь закончить максимально быстро.

- Зачем? – спросил я первое, что мне пришло в голову, в основном, чтобы хоть немного отсрочить очередной приступ боли.

- Жгут поможет остановить артериальное кровотечение, но у тебя перебита не только артерия, по голени проходит четыре вены и куча капилляров. Мы должны остановить все виды кровотечения, иначе ты умрёшь от потери крови. Тебя как зовут?

- Женя.

- Хорошо, Женя. Терпи.

Он поднял мою правую ногу. И немного закатал штанину. Я увидел окровавленный край голени и отвёл глаза в сторону. Только сейчас заметив, что по пляжу топчется несколько человек. Одни осматривают фюзеляж самолёта, другие просто ходят вокруг него, бездумно взметая окружающий их песок.

Мужчина резким движением приложил рубашку к голени, боль пришла мгновенно, и в этот раз, не успев даже вскрикнуть, я наконец-то отрубился.

У меня затекла спина и задница, пытаясь устроиться поудобнее, я, не открывая глаза, немного приподнялся на руках и слегка согнул ноги в коленях. Боль не заставила себя ждать. Руки подкосились, и я резко опустился на место. Ощущение такое, как будто мне прямо в голень заливают раскалённый металл. Вот что, наверное, должен был чувствовать персонаж Хью Джекмана, когда его накачивали адамантием, если бы он существовал на самом деле. Я, разлепляя веки, снова коротко, но громко вскрикнул.

Уже стемнело. Тишину разбивали равномерный шум прибоя, ветер в кронах деревьев и звуки голосов людей, расположившихся в небольшом удалении от меня вокруг небольшого костра. После моего крика один из них поднял что-то с земли, встал и пошёл в мою сторону.

Увидев, что он несёт, я только сейчас осознал, насколько хочу пить. Протянул руки и с радостью взял уже открытую бутылку, после чего незамедлительно приложился к горлышку.

- Женя, у меня плохие новости, - мужчина, вытащивший меня из самолёта, выглядел хуже, чем днём: он был весь в измазан в какой-то саже и песке, руки были исцарапаны и по локоть залиты запёкшейся кровью, которую, видимо, не очень старательно, пытались смыть. На нём была светлая футболка вместо уже насквозь пропитавшейся кровью рубашки на моей ноге, невозможно грязные светлые брюки и туфли, - наш самолёт, как ты, наверное, уже и сам догадался, потерпел крушение. Мы упали на берег какого-то маленького островка. Людей тут нет. Хотя какие люди? Он всего метров пятьсот в диаметре, - он немного помолчал. - На самом деле, нам невероятно повезло. Если бы самолёт рухнул в открытом море, ну, или океане, я не очень понимаю, где мы сейчас, то мы бы все уже отправились на корм рыбкам. А так – у нас хотя бы есть шанс.

Я прекратил заливать в себя воду и посмотрел на него:

- А где спасатели?

- Откуда же я знаю, Жень? – вопросом ответил мне мужчина, - наверное, ищут нас. Я не знаю, как это работает. Но, уверен – нас скоро найдут. Сам понимаешь, современные технологии, геолокация, отслеживание авиаперелётов и тому подобная хрень. По-любому, скоро за нами прилетят. Всё будет хорошо.

Я криво усмехнулся. И, снова, приложился к бутылке с водой, после чего уточнил:

- Раненых много?

- Так серьёзно, как ты – нет, - мужчина, посмотрел на группу людей у костра, - выжило двенадцать человек. Самая серьёзная травма у тебя. Остальные: растяжения, ушибы, пара переломов. Меня зовут Никита, кстати, - он протянул открытую ладонь, и мы пожали руки, - я фельдшер. Так что тебе ещё повезло, что я успел оклематься и начал осматривать пассажиров, когда, - он мотнул головой в сторону обломков самолёта, - ну, ты понял.

- Да, повезло, - невесело ответил я.

- Ладно, тебе лучше ещё поспать. Сейчас принесу тебе что-нибудь, чтобы можно было укрыться. Будет нужно - зови.

Никита ушёл к костру, в стороне от которого бесформенной грудой были свалены какие-то предметы и вернулся через пару минут с двумя пледами, которые выдавали пассажирам в самолёте.

- Вот, - он расстелил одно в нескольких сантиметрах от меня, - давай помогу лечь.

Никита взял меня под мышки и подтащил к импровизированному спальному месту. Я старался держать правую ногу повыше, но всё равно зацепил землю, и боль сразу же ударила в голову. После того, как Никита разместил меня, он помог снять пиджак и скатав его в тугой комок, положил мне под голову, а второй плед оставил в нескольких сантиметрах от моей руки.

- Здесь тепло, но если станет прохладнее – укройся. Отдыхай, Жень, скоро придёт помощь.

- Спасибо, дружище, - я улёгся, стараясь больше не дергать правой ногой и не обращать внимания на боль, которая неотрывно преследовала меня, что бы я ни делал, - постараюсь уснуть.

- Постарайся, - он ещё раз посмотрел мне в глаза, - ты потерял много крови, так что уснёшь быстро, и держись, Женя, всё будет хорошо. За нами скоро придут.

Я кивнул, закрыл глаза и почти мгновенно уснул.

Было очень холодно, дрожь била так, что я даже не сразу смог ухватить край пледа, чтобы натянуть его повыше. Было тяжело дышать, приходилось делать вдохи часто и через силу. Сердце билось, как будто прямо в голове. Из-за дрожи моя правая нога всё время дёргалась и касалась земли, от этого боль всё сильнее и сильнее разгоралась и не давала возможности не то, что уснуть, но даже просто лежать.

Я открыл глаза и увидел, что уже рассветает. Солнце всходило немного в стороне от лежащего наполовину в воде фюзеляжа самолёта. Это было красиво. Настолько, что на несколько секунд даже удалось отвлечься от боли и холода.

Обычно голубое небо окрасилось в жёлто-оранжевый цвет. Редкие маленькие и быстро проплывающие мимо облака из снежно-белых превратились в розовые. Вода, из раза в раз накатывающая на берег, стала отливать красным, как будто она была настолько разбавлена кровью, что именно из-за этого поменяла свой цвет.

Зубы стучали, а сердце билось в висках, руки не прекращали дрожать. Я осмотрелся. Неподалёку увидел несколько таких же, как моё, спальных мест.

- Никита, - негромко позвал я, затем прочистил горло и уже громче. - Никита!

Один из выживших медленно поднялся, посмотрел на меня и, уже гораздо активнее, вскочив с места, подбежал к спящему фельдшеру, потряс его за плечо, показал на меня. Тот встал, и, прихрамывая, пошёл ко мне.

- Проснулся, Жень? - ещё на подходе с добродушной улыбкой спросил он, но немного приблизившись, переменился в лице и выругался. Подойдя, сел на колено и дотронулся до моего лба.

- У тебя лихорадка, Евгений. Это сепсис – заражение крови. Я надеялся, что у нас будет чуть больше времени, - Никита на несколько секунд замолчал, а затем продолжил. - Видимо, из-за большой кровопотери, иммунитет не смог противостоять бактериям, - он снова ненадолго затих. - И если помощь не придёт в течение нескольких часов, - фельдшер опустил взгляд. Посмотрел куда-то себе под колено, затем поднял глаза и закончил, - я ничего не смогу сделать. Без антибиотиков – совсем ничего.

- Больно, очень, - отстукивая зубами, произнёс я.

- Понимаю, Женя, но у нас нет никаких подходящих лекарств и обезболивающих. Во всей ручной клади, которую удалось найти, не было антибиотиков, только несколько препаратов от пищевых отравлений и куча противовирусных, даже долбаного «Цитрамона» ни у кого не было. Мне нечем тебе помочь, - он сжал мою руку, - извини.

Я приподнял голову и посмотрел на плед, в районе ног он пропитался кровью. Дышать было тяжело. Сердце жутким эхом билось прямо в висках.

Я перевёл взгляд наверх, надо мной широкой кроной раскинулось большое дерево. На многочисленных ветвях виднелись маленькие листочки и зелёные плоды.

- Это оливки?

- Что? – не понял мой вопрос Никита.

Я указал пальцем вверх.

Он проследил за пальцем:

- Да, думаю, это оливки, Жень.

- А можно мне сесть? – спросил я, судорожно и тяжело вдыхая перед каждым произнесённым словом.

- Не стоит, лучше лежи.

- Но я хочу сесть, - я немного подышал и продолжил, - можно? Хочу смотреть на воду.

- Хорошо, Жень.

Никита помог мне сесть и подтянул поближе к дереву, чтобы я смог опереться на него. Непрекращающаяся боль в ноге снова усилилась и прошлась незримой волной по всему телу, затем вернулась в ногу, как будто разойдясь ещё больше. Я почувствовал, как по щекам у меня льются слёзы.

- Так лучше? – из-за боли суть вопроса не сразу дошла до моего сознания.

- Да, - я замолчал, собираясь с мыслями и силами, а затем посмотрел моему спасителю в глаза, - ты поможешь прекратить боль?

- Нет, Женя, извини. Я же сказал – обезболивающих мы не нашли. Я ничем не могу помочь.

- Можешь! - я изо всех сил старался говорить спокойно. - Можно помочь мне по-другому.

Он непонимающе смотрел на меня.

- Пожалуйста, Никита, мне очень больно, а я всё равно тут не выживу.

- Женя, нет! – поняв, чего я от него хочу, он помотал головой, - нас спасут, уже скоро.

- Меня – не спасут, - уверенно перебил его я, затем глубоко вдохнул и продолжил, - ты же понимаешь. Мне немного осталось. Но дальше – будет только больнее, - я замолчал, снова отдышался и закончил. - Ты обещал, что дальше – только легче. Но будет хуже. А ты обещал.

Никита смотрел на меня округлившимися глазами, по всей видимости, пытаясь придумать, что ответить. Так продолжалось довольно долго, возможно, несколько минут. Затем он встал и пошёл к своему спальному месту. А я перевёл взгляд на уже вставшее над водой солнце.

Розовый цвет неба снова уступил обычному – голубому, маленькие облака вернули себе белые и серые оттенки, а вода перекрасилась в голубой цвет. Волны оттягивали песок на глубину и накатывали на пляж всё дальше и дальше. Фюзеляж самолёта почему-то не выбивался из общего вида, он как будто лежал ровно там, где должен был быть: наполовину на золотом песке, наполовину в прозрачной голубой воде. Днище, выкрашенное в синий цвет, погрузилось под воду, оранжевая полоса, протянувшая вдоль всего корпуса, проходила как раз по линии воды, белая верхушка красиво оттеняла голубое небо, а застывший на хвосте триколор «развевался» на ветру над волнами.

Никита подошёл и присел рядом со мной на колено. У него в руке тускло блеснул металл.

- Нож? – без лишних эмоций спросил я.

- Нет. Просто острый обломок, - так же сухо ответил он.

- Спасибо, Никита, - глубокий вздох, - за всё.

- Не за что, - он посмотрел мне в глаза, - на счёт три?

Я кивнул и закрыл глаза. Сердце билось в голове. Сквозь удары плохо различался шум накатывающих на берег волн. Никита произнёс:

- Раз, - он глубоко вздохнул, как будто намереваясь считать дальше, и тут резкая боль пронзила мою грудь.

Дышать больше не получалось, хотя очень хотелось. Я открыл глаза и взглянул вперёд на поднимающееся над горизонтом солнце.

Никита выдернул металлический обломок из моей груди и произнёс:

- Извини, Женя.

Я хотел сказать, что ему не за что извиняться, это же я попросил. И он всё сделал правильно. Что я ему благодарен и не виню его. Но не смог. Сердце перестало бешено стучать в голове. Боль по чуть-чуть начала отступать. Я глубоко вдохнул. Моя голова упала на грудь. У меня не получалось поднять её, хотя я очень хотел ещё раз взглянуть на воду, пляж и солнце. Шум прибоя стал гораздо громче и как будто приближался. Он был равномерным и успокаивающим. Я понемногу проваливался в сон. А ещё через несколько секунд до моего сознания дошло, что я ошибся – это не шум прибоя.

Это гул лопастей приближающегося вертолёта.