Маска Мертвого Короля Степень критики: Самая жесткая и самая честная.
Короткое описание: Глава I - "Учтивый".
<BR> Раскаленный докрасна солнечный диск сходил на-нет. Вечерняя прохлада, расползаясь по округе, возвращала горожан Багровой Заводи к жизни. Покидая свои дома, они устремлялись по узким извилистым улицам вниз по склону к набережной. Мощеная крупным серым и белым булыжником, заставленная по обоим краям торговыми навесами - она была сосредоточием всего того, что могло происходить в подобном приморском селении. Болтливые купцы старались уцепить каждого прохожего и всучить ему свой товар. Прилавки от изобилия не ломились, но люди и не жаловались, в этих краях никто не жил на широкую ногу.
Здесь же, на набережной, была и небольшая хлипкая пристань. Суда, стоявшие в ней, представляли собой довольно унылое зрелище. С десяток посудин толпились у небольшого, деревянного причала, источая едкий запах несвежей рыбы. Не смущаясь зловония, от лодки к лодке бегали мальчишки, без спросу запрыгивая то на одну, то на другую. Эта кутерьма давно уже приобрела форму игры. Стоило очередному шалопаю зарваться – хозяин судна хватал того за шиворот и, под оглушительный смех остальной ребятни, спихивал в воду. Целью же для всех остальных детей было - изловчиться и не попасться.
Городок распластался на холме, бравшем начало у самого берега, от чего из любой его точки залив был виден как на ладони. Эта архитектурная особенность была, пожалуй, главной гордостью местных жителей. Каждый строившийся в городе дом редко превышал собой высоту трех-четырех саженей. На то была своя причина. Портить вид живущим выше по склону соседям - в этих краях считалось чем-то ужасно неприличным.
И все же столь ревностно охраняемая горожанами панорама - однажды была вероломно нарушена.
«Нарушил» ее огромный трехмачтовый корабль, вставший на якорь посреди залива. Доселе, здесь крайне редко появлялись суда из других селений. Торговли по морю, наперекор своему названию и расположению, Багровая Заводь почти не вела, предпочитая обмениваться товарами с деревнями в глубине материка.
Именно поэтому случившееся - произвело настоящий фурор в некогда спокойном городишке. Сошедшие же в тот день с корабля иноземцы только усилили впечатление; Пьяные драки в тавернах, кража поросят со скотобойни, поломанная вдоль одной из улиц изгородь – это и многое другое моряки умудрились натворить в первую только ночь своего пребывания на суше. Несмотря на немалое подпитие, мужчины в упор молчали о том, откуда взялись. Говорили между собой они на непонятном для этих мест наречии и имен своих не называли, отчего понять кто повинен в том или ином проступке становилось довольно сложно.
Следующим утром стража, наученная горьким опытом, просто перестала подпускать шлюп с дебоширами к берегу. Городской староста лично выставил капитану корабля счет в несколько сотен золотых френеров. Как ни странно - тот всё сполна оплатил, и моряки перестали соваться в город. Лишь раз, жители видели их на берегу, грузивших в свою лодку различную провизию, купленную на рынке.
Более с фрегата, носившего гордое имя «Учтивый», никто кроме капитана не посмел ступить на берег. Местных стариков это обстоятельство очень радовало. Молодежь же наоборот – была отныне преисполнена печали.
Разговор старосты с капитаном так ничего для горожан и не прояснил. Городничий отнекивался от всех расспросов, бурча в ответ что-то неубедительное о «заезжих картографах». Проверить его слова никакой возможности не было. Все флаги, вымпелы и паруса на фрегате были приспущены - так, что понять откуда прибыло судно, не представлялось возможным.
Рыбаки, проплывавшие вблизи от «Учтивого», все время намеревались по новой расспросить команду, кто они и откуда взялись, но неизменно никого на виду не оказывалось. Лишь спустя шесть дней, к всеобщему любопытству, среди мачт, канатов, ящиков и бочек - внезапно замаячила небольшая щуплая фигурка:
— Вот дерьмо! — раздался звонкий голос Питта,
— Никогда такого не видел! — вторил юноша сам себе, разливая по палубе очередное ведро воды.
Его возмущение было легко понять - чайки за неделю так загадили корабль, что при взгляде на черную поверхность досок начинало рябить в глазах.
— Ты никогда не видел дерьма? — смеясь ответил некто, сидевший в тени коридора ведшего трюм.
Разглядеть его лицо было сложно, но, разумеется, Питт и так знал его. Этого человека звали Декард, он был новым штурманом на корабле и правой рукой капитана. У него были благородные, но тяжелые черты лица, спутанные, сальные, темно-русые волосы, и нездорового, сероватого оттенка кожа. По обыкновению он был одет в льняную белую рубаху и болотного цвета штаны. На ногах его красовались черные, начищенные до блеска сапоги, доходившие почти до колена.
Поначалу юноша промямлил в ответ что-то невнятное, но затем, словно осмелев, спросил:
— Капитан сказал никому не совать носа даже на палубу, так какого черта я здесь делаю?
— Хмм. А швабра в руках тебе ни о чем не говорит? — вновь рассмеялся Декард, а после спокойным голосом добавил:
— На рассвете мы отплываем, так что... Как там у вас говориться? "Палуба должна сверкать"!
— На рассвете? – еле удержав швабру, простонал Питт — Тут ведь работы на целый день...
— На целую ночь, — щерясь в улыбке, поправил юнгу Декард,
— Согласен, перспективы безрадостные. Так что прекращай болтать, дружок. Сам знаешь, язык - главный враг любого дела.
Голос штурмана при этих словах потеплел:
— В конце концов, ты всю неделю валял дурака, теперь можно и поработать.
Насупившись, юнга замолчал. Отправив за борт ведро, он повел рукой, зачерпнул воды и вновь принялся тянуть веревку обратно.
В тот же момент из глубины трюма внезапно стало доноситься глухое ритмичное постукивание. Тук-так. Тук-так. С каждой секундой звук становился все громче и громче. Его источник, очевидно, приближался к тому месту где сидел Декард. Тук-так. Тук-так. Прошла еще пара мгновений, прежде чем в проходе замаячила горбатая фигура боцмана Бернарда:
— Неужели хоть кто-то тут занят делом, — добродушно прошамкал старик, глядя на Питта разливавшего по палубе очередную порцию воды.
— Эйк, опять напился вусмерть. Непонятно, правда, чем. Похоже на корабле у него где-то припрятана бутылка-другая чистого спирту...
— Может у кока подворовывает? — лениво протянул Декард.
Бернард покачал головой:
— Декард...
— А?
— Пора отправлять шлюпку. Он сказал, что вернется к заходу солнца и...
— Он сказал, что подаст нам сигнал перед этим, — перебил пожилого матроса штурман.
— Какой еще сигнал? - раздосадовался боцман.
— Какой именно он не сказал...
Было видно - Декарда раздражает излишнее беспокойство старика. И все же отвадить его он не мог, просто из уважения. Бернард был старым, но не на столько, чтобы покинуть команду Учтивого. Он был первым хозяином этого судна и его капитаном, но позже, нужда заставила его продать корабль, а страх больше никогда не увидеть свое детище – устроиться на него же простым матросом и дослужиться до боцмана.
— А если он уже подавал сигнал, и ты просто не заметил? Отсюда берег не больно-то видно. Или ты надеешься на глаза этого мальчугана? - накинулся на штурмана старик.
Бернард всё верно подметил. С того места где сидел Декард едва ли была видна и половина палубы – не то что берег.
Штурман ничего не ответил на это и лишь вздернул руку, указывая куда-то наверх. Подняв глаза от переливавшихся закатом луж под ногами, Питт с удивлением заметил, что в вороньем гнезде, на грот-мачте, кто-то сидит:
— "Никак с утра еще...", — отметил про себя юнга и вновь перевел взгляд на боцмана.
Лицо Бернарда было испещрено морщинами и покрыто седой короткой щетиной. Двенадцать месяцев назад, когда Питт впервые встретил боцмана – тот изрядно его напугал. Что, впрочем, было не удивительно. Среди команды ходили упорные слухи о том, что некогда этот старик был пиратом, а история с разорением - лишь байкой, за которой скрывается его темное, полное грабежей и убийств, прошлое. И хотя вид боцмана лучше всего остального говорил в пользу этих сказок: отсутствие левого глаза, отмороженная в северных льдах правая ступня, замененная деревяшкой, исполосованные шрамами руки – сам Питт отказывался в них верить. За год ему полюбился этот чудной старик, лучше любого другого знавший историю, мифы, умевший толковать суть событий, происходящих сейчас, способный предугадывать то, что должно произойти в будущем.
Поймав на себе взор юнги, боцман сощурился, и оскалившись рявкнул:
— Чего уши развесил? Будь ты повыше я бы нацепил на тебя парус - отличная была бы мачта! Давай иди работай!
После этих слов старик развернулся, и, постукивая деревянной ступней, поплелся обратно в трюм. Тук-так. Тук-так.
Питт стоял, не сдвинувшись с места, и еще какое-то время вглядывался во тьму поглотившую Бернарда. Мальчик ни капли не обиделся на эту вспышку старика. Задело его лишь одно:
— Ну вот. А мне-то казалось я довольно высокий для своего возраста...
* * *
Закончил Питт далеко за полночь. Как раз когда боль в его спине стала совсем невыносимой. Побросав свои орудия на кучу спутанных сетей и канатов, юноша растянулся прямо тут - на палубе. Хруст позвонков доставил мальчику не столько физическое, сколько моральное удовольствие. Полежав немного и полюбовавшись звездами, он все же поднялся и двинулся в сторону трюма.
Декард уже час стоял, облокотившись на релинг, покуривал трубку и вглядывался в полоску берега. Пробурчав Питту что-то в духе «ты молодец», штурман велел тому пойти и немного поспать. Радуясь вновь обретенной свободе, юноша на ощупь прошел по знакомому коридору и, хватаясь за стену, спустился наконец вниз по лестнице - в трюм.
Цель нынешнего плавания «Учтивого» для всей команды, включая юнгу, была овеяна ореолом тайны. Все лето корабль провел, в пути с далекого севера на окраинный юг, набитый до отказа солью, пушниной и самым дорогим - сталью. Продав все это за безумные деньги в столичных портах Бернхольма, капитан, прежде слывший самым предприимчивым дельцом и в чем-то даже скрягой, начал немного «чудить».
Такого странного маршрута понять не мог никто из матросов. Около трех недель судно вновь двигалось на север, по пути заходя в гавани самых не примечательных и не пригодных для морской торговли городков. Каждый раз капитан сходил на берег и исчезал на несколько часов или даже дней. После десятка таких остановок, в конце концов они добрались до этого небольшого селения. Бернард сказал юнге, что на местном наречии оно зовется Багровой Заводью. В залив они вошли рано утром на веслах, по приказу капитана приспустив все флаги и вымпелы.
Многие моряки вечером того же дня отправились на берег. Питт хотел было с ними, но капитан, заметив пробирающегося в шлюп мальчишку, схватил того за шиворот, поставил перед собой, и строго на строго наказал - оставаться на корабле. Объяснил он это тем, что такому бестолковому шалопаю без знания местного языка - на суше делать нечего. Питта это расстроило, но сетовать на то, что остальные матросы языка тоже не знали - смысла не было. Капитан всегда был непреклонен.
Однако, долго тосковать на обезлюдевшем судне юнге не пришлось. Команда в первую же ночь умудрилась напиться и натворить столько дел на берегу, что Бернард, используя свое право - запретил абсолютно всем сходить на сушу. На фоне ужасной жары, это наказание - было сродни смертному приговору.
Моряки, вынужденные почти неделю провести в четырех стенах, не придумали ничего лучше, кроме как упиваться грогом, играть в кости и вспоминать старые байки. Питту думалось, что окажись в полу трюма дыра, они бы справляли нужду прямо в нее, а выход наверх можно было бы смело заколотить за ненадобностью.
Впрочем, вонь в трюме и безо всяких отхожих дыр стояла невообразимая. Несколько десятков человек, запертых в одном помещении, благоприятному аромату способствовали слабо. Моряки развалились кто где. Одни болтались в гамаках, подвешенных меж сдерживавшими потолок стойками, другие улеглись на тюках, третьи расположились прямо на полу, подстелив под себя какое-то тряпье.
В центре всей этой чудесной композиции из вонючих и немытых тел стояла бочка, на крышке которой, за мутным заляпанным стеклом еле-еле теплился огонек старой масляной лампы. Возле самой бочки находился единственный на весь трюм стул. На нем, подобно королю на своем троне, беззастенчиво сложив искалеченную ногу на спину уснувшего подле толстяка, восседал Бернард.
— «Хороши чертоги» — улыбаясь, подумал Питт. Сойдя с лестницы, он двинулся к центру трюма, осторожно обходя живые и неживые препятствия.
Большая часть команды спала без задних ног. Те же, кто до сих пор бодрствовал - плотным кольцом уселись вокруг боцмана и оживленно вполголоса о чем-то говорили.
У Бернарда была странная, но страшно веселившая Питта привычка – вставлять в пустую глазницу разные мелкие предметы. Повязки он принципиально не носил, предпочитая буравить несчастный взгляд провинившихся моряков холодной «пустотой» своего собственного. Этой ночью, темную полость в его обтянутом сухой кожей черепе, заполняла серебряная френореанская монета, ярко поблескивавшая в свете лампы.
Преодолев полосу препятствий, Питт наконец приблизился достаточно близко, чтобы суметь разобрать голос боцмана:
— ... о чем я тебе и говорю, Болтун, быть суеверным себе дороже. Вспомни историю Балкийского короля - Категаса Второго. Гадалка предсказала бедняге что... — тут Бернард повысил тон, изображая старушечий голос, — «Именем своего собственного брата ты будешь убит в тот момент, когда менее всего будешь готов к этому!»
— Я не знаю этой истории, — застенчиво произнес юнга, присаживаясь рядом, — Расскажете?
Судя по довольному лицу, эта просьба старика страшно обрадовала и тот, нахохлившись от собственной важности, продолжил:
— Так вот. Категас перепугался, ведь у него и в правду был брат, любимый младший брат. А история учит, что младшие братья королей редко, когда не тешатся надеждой занять место старших. Категас боялся, что тот устроит переворот, прирежет его в собственной постели или еще каким-нибудь подлым способом займет трон. Король держал брата подальше от двора, посылал его в качестве посла к своим врагам, приказывал ему вести авангарды во время сражений – одним словом, всячески старался приблизить его смерть. Ну и... в конце концов, та нашла его на поле брани. Когда мертвое тело брата предстало перед Категасом, тот осознал свою ошибку и в гневе приказал четвертовать старуху-гадалку, а ее останки скормить собакам. Самому ему ничего не оставалось кроме как оплакивать своего самого верного слугу...
Бернард внезапно закашлялся, а потом, устремив взгляд на Питта, подытожил:
— Категас Суеверный – так его потом и прозвали. Такая вот история, мальчик.
— Но ведь она на этом не заканчивается, - ответил собеседник боцмана - рулевой по имени Отто, которого все звали просто Болтуном. Его потная лысина в этот момент заблестела почти так же ярко как серебряная монета в глазу у боцмана.
— О чем ты? — нахмурился старик.
— О том, что предсказание гадалки все же сбылось, — ухмылялся Болтун, — Уже будучи стариком, Категас пришел на могилу к брату, упал на колени, по привычке стал просить у него прощения и...
— И в этот момент могильная плита, с высеченным на ней именем брата, надломилась и пришибла несчастного старика! — закончил за лысого матроса Бернард, — Я тоже слышал эту байку, да только едва ли это произошло на самом деле! Ни в одной книге этого не записано.
— Как и то существовала ли гадалка и ее предсказание, — смеясь, парировал Болтун.
— Ну это-то уж всем известно! — возмутился боцман.
— Это как взглянуть. Смысл любой истории определяется лишь тем, с какой стороны мы на нее посмотрим и какие детали учтем, — пожал плечами матрос.
— Я смотрю на все только с одной стороны, — прокаркал Бернард указывая на пустую левую глазницу и, переведя палец на здоровую, добавил, — С правой!
Все сидевшие вокруг разразились хохотом, в том числе и Питт. Даже лежавший под ногой боцмана толстяк странным образом заерзал.
— А я вот смотрю на тебя и для меня она левая, — улыбаясь, произнес Болтун.
— Это уж действительно, как посмотреть, но в конце то концов... — начал было боцман, однако его прервал звук, которого вся команда вот уже шесть дней ждала с огромным нетерпением.
На палубе звенел колокол.
— Капитан! — закричал Питт, вскочив на ноги. Но это был не капитан. Почти сразу на лестнице послышался шум шагов и в трюм, освещая себе дорогу факелом, вошел Декард.
Лицо его было чернее тучи, в глазах читалось крайнее беспокойство. На поясе у штурмана блестел палаш. В левой руке он сжимал свернутый трубкой кусок пергамента.
— Что случилось? Он вернулся!? — раздался в общем гуле голос Бернарда.
Вошедший стремительно приближался к нему:
— На набережной вооруженные люди. Похоже готовятся сесть в лодки, - хрипло произнес Декард и резким движением протянул боцману свиток:
— Это тебе. Читай.
Старый матрос с недоумением взял в руки пергамент, осмотрел его и удивленно спросил:
— Печать капитана? Когда он дал тебе это?
Декард сжал зубы и, не пытаясь скрыть раздражение, прошипел:
— Какая нахрен разница? Умоляю - читай!
Бернард скривил рот в усмешке, сильно напомнившей Питту собачий оскал. Монета, до того плотно сидевшая в его глазнице, выскочила и со звоном покатилась по полу:
- Не истери, я прочту.
Старый матрос сделал пару шагов назад и вновь уселся на свой стул. Сорвав сургуч и развернув свиток, Бернард поднес его к лампе, нахмурился и стал читать. Его одинокий глаз напряженно бегал из стороны в сторону, прыгая по строчкам то вверх, то вниз.
— "За двоих пашет" — подметил про себя юнга, скорчившись в щербатой ухмылке.
К тому моменту, когда боцман закончил - вся команда уже обступила его плотным кольцом. На их лицах можно было прочитать почти всю палитру эмоций, на какие только способен человек. Одни выражали тревогу, другие радость. Кто-то стоял с кислой миной, явно недовольный тем, что время работать выпало в столь поздний час. А кто-то наоборот всем своим видом выражал решимость к действию, потягиваясь и разминаясь перед ночным плаванием.
Лицо одного лишь Бернарда выражало ровным счетом ничего. Одни только его брови нахмурились еще сильнее.
Дочитав, он медленно встал, подошел к Декарду, протянул ему назад свиток и блеклым голосом произнес:
— Ну, раз так, — задумавшись, боцман сделал небольшую паузу:
Откуда такая неоправданная любовь к тире? Знанием слова «зарваться» порадовали. Метафоры не стоит облекать в кавычки, нарушил, так нарушил. Вы уверены со словом «шлюп», по-моему, это — боевой парусный корабль. Тут что-то не то: «сидевший в тени коридора ведшего трюм». Ах, щерясь — это что-то, очень подходит старому морскому волку. Разберитесь с написанием кавычек. Оформление прямой речи очень огорчило, оно выполнено лучше, чем у многих, но с ошибками. Оценивать как литературу пока не могу, так как мало. Конфликта пока нет, так, странная интрига перехода капитанского звания. Персонажи пока не интересны, несмотря на то, что на описание троих вы уже потратили 18 тысяч знаков. Завязка не завязана, а скомкана в нескольких абзацах.
Спасибо за комментарий! Со всем согласен. Будем-с исправлять. Тире это прям в точку. Почему-то раньше не замечал. На счет "щерясь". Возможно не понял сарказма. Позитивно или негативно вы его оцениваете? По поводу "конфликта": Наверно это глупо, но я почему-то думал что "клиффхэнгер" в конце должен интриговать. Но чтобы он сработал, очевидно, нужен тот самый "конфликт" и интерес у читателя, коих пока нет. P.S. Еще раз спасибо)
0
