Наши тела движутся в ритме прозы Степень критики: конструктивная
Короткое описание: Наши тела двигаются в ритме прозы, без ведома порождая плод любви, который мы вскоре убьем, сами решив, что не смогли бы давать ему шанс повидать нас, не зная, а вдруг здесь все вовсе не так, мы оставляем его в персональном раю, как нам кажется, и предполагая, что не станем незначительной ошибкой из-за обманчивых чувств, будем льстить себе, предвкушая, что некогда наша «любовь», в той самой прекрасной форме, смогла бы созерцать нас здесь.
Не помню, чтобы что-то менялось. Я наблюдал за всем этим довольно долгое время и все на чем-то да замыкалось. Их жизнь познала отсутствие прогресса и, как ни странно, регресса тоже. Каждый день имел свой сценарий, но никто не менялся. Ни мысли, ни поступки, что следовали бы состоянию этих ребят , ни что не менялось. Какой-то уют присутствовал во всем этом «действе». Времена года сменяли друг друга, только лишь с обязательством в отношении времени. Погода же стола всегда одна и та же. Стоит ли её описать? Спокойствие витало, не без него. Что же служило окружением ? Пейзаж был устлан охровым окрасом деревьев, незначительными выражениями лиц прохожих и постоянной тишиной. Не то чтобы она, тишина, была выбрана ими и задействована по умолчанию, нет. Они не находили потребности в чем либо другом. Все походило на шум для них, при этом нельзя было посчитать их убежденными минималистами. Так просто было уютней. Да и пейзаж звуковой дорожки жизни не требовал объяснений, переключая мой взор на все те же деревья, охрового окраса и лица, ничем не примечательные настолько, будто являли собой мост меж радикальным минимализмом витавшей тишины и богатством общей обстановки. Но как же это? Непримечательные лица притягивали меня ? Тогда, их непримечательность была не той, за кого себя выдавала, да и черт с ним. Их игра, вот что стоило внимания. Никогда не видевши друг друга, наверное и не зная о друг друге вовсе, они продолжали, заканчивали и начинали друг за друга. Помню, один из тех дней, когда окончанием дня стало чаепитие. Она дала началу родиться. Но стоило ей направиться на кухню, как он уже ставил чайник на плиту, она тянулась к банке сахара, когда он уже размешивал тот в чашке и вместе, точнее по отдельности, но до тошноты синхронно , они приглашали свои губы украсить узор невзрачной чашки. А самое главное, это танец их языков. Как же они, языки, умело обходились с этой горячей субстанцией. И никто ведь не вручал им изрядно помятую бумагу, которая бы смело указывала на их действия и развитие этого, точнее того, вечера. А тела? Они же двигались в ритме прозы. То, что происходило потом, не только тогда, было настолько красиво, что время потихоньку начинало притормаживать. В итоге все замирало, и устремляло свой взор на их размеренную суетливость, заправленную строгим размером прозаичных суждений. Книги сами читали себя вслух, пробирая своими мыслями, точнее теми, что были изложены в них, до дрожи. И нам следует не забывать, что они не были в этот момент рядом, а вербального общения тоже не могло быть, они ведь вовсе не были знакомы. А значит это было истинной. Приоткрывались двери, всюду дверные проемы были готовы впустить в себя кого-то или что-то, их тела неустанно двигались в ритме прозы и ничто не предвещало какого либо развития. Казалось, все останется таким навсегда. А богатство, обилие тех многочисленных мыслей, что принадлежали книгам , а точнее их авторам, казалось лишь напыщенностью, ненужным фарсом. Их тела двигались в ритме прозы, тишина задавала им строгую размеренность. Все было красиво, ради того, чтобы просто быть. Каково же было мое умиление, чуть только я осознавал всю прелесть, пользу того, что мог за всем этим наблюдать. Я не был романтиком, не придавал чувствам должного значения. Возможно, я существовал только непосредственно как пред-посыл к данному действу, и если так, то я был доволен. Так все-таки я не существовал. Но это не имело значения. Все застывало. Вот почему прогресс и регресс не имели там места. Вот почему я помнил только этот, или тот вечер. Ведь чтобы я еще вам рассказал? Действительно, мне было , в общем-то дано наблюдать только эту сцену. А она всем прекрасна, чудна. И я вовсе не прочь, я может быть и сам того хотел. А как же мне узнать чем сейчас должен будет закончиться их рассказ, или, возможно, они заняты сейчас каким – то эссе. Но уж точно не романом, это нагнало бы скуку. Эссе, скорее всего это эссе. Стоит ли мне гадать на какую оно тему ? И если все происходящее имеет именно такую основу, как мне дано предполагать, то возможно, я сейчас и есть та дверь, жаждущая стать мостиком к вечному движению их прозы ? Надо ли думать об этом ? И вот, я начинаю понимать, что забыл уточнить одну маленькую деталь. Я уже слышу её. И вы уже обо всем можете догадаться сами. Все верно. Доносится шепот, что предполагает дальнейшее развитие именно в этом ключе. Эти нужные слова провозглашаются не только мною, а всеми теми наблюдателями, что находятся на равных со мною правах : давай приоткроем двери, позволяя нашим телам, вопреки всякому времени, утопать в движениях, что так четко располагают ритмом прозы, той прозы, тех нужных слов, что помогут нам слиться в поцелуе со вселенной, утонуть в воображении эмбриона, который медленно, но верно устремиться в космос, ведь он не стал плодом любви. Эта глупая, детская ошибка. Он по неволе обязан был разрешить её. Что открывается пред ним? Все-все решения этой проблемы, стремящиеся все как один к одному. А неизбежное осознание всех глупых предрассудков жизни, которую ему предстояло бы прожить? Неужели оно послужило ему отговоркой, успокоением души, ноткой сарказма, за которой была бы припрятана обида на это неизбежное обстоятельство? Пусть будет так. Пойдя на поводу своей никчемной отговорки, он смог насладиться всей той безграничной услады ныне испеченного рая. Он здесь не один, отнюдь. Здесь тысячи таких как он, указывает ли то на правоту его суждений? Ставит ли под сомнение первичное значение «отговорки» ? Оставить. Я только что решил за него все. Предоставил ему сознание, коего он не должен был бы иметь. Гуманно ли? И если да, что где же выгода для меня ? Благородство, прочие суматохи. А вдруг, пока я все это рисую в их головах, перед собой и дарю ему возможность существовать, вдруг он соприкасается губами со вселенной, упорно и безоговорочно порождая основу их неведомой тяги друг к другу ? Ответ. Наш, твой, их эмбрион , не имея четко предполагаемой основы, задает нам её, какое умиление. Мы все готовы внимать. 1.2.3. Наши тела двигаются в ритме прозы, без ведома порождая плод любви, который мы вскоре убьем, сами решив, что не смогли бы давать ему шанс повидать нас, не зная, а вдруг здесь все вовсе не так, мы оставляем его в персональном раю, как нам кажется, и предполагая, что не станем незначительной ошибкой из-за обманчивых чувств, будем льстить себе, предвкушая, что некогда наша «любовь», в той самой прекрасной форме, смогла бы созерцать нас здесь.
«Короткое описание: Наши тела двигаются в ритме прозы, без ведома порождая плод любви, который мы вскоре убьем, сами решив, что не смогли бы давать ему шанс повидать нас, не зная, а вдруг здесь все вовсе не так, мы оставляем его в персональном раю, как нам кажется, и предполагая, что не станем незначительной ошибкой из-за обманчивых чувств, будем льстить себе, предвкушая, что некогда наша "любовь", в той самой прекрасной форме, смогла бы созерцать нас здесь» - не короткое. Набор слов, обрывков предложений, фраз. Причем, что удивительно, даже в этих отдельных обрезках имеются стилистические косяки, неверно составленные предложения, а порою и просто откровеннейшие перлы. Разбирать детально не буду – смысла не имеет. Не литература, не текст, даже не заметка для блога. Очень плохо.
текст ужасен как Хиросима после атомного взрыва. Мусорные кучи, иные предложения точно вагоны товарного поезда, длинные, сухие, кривые, как старухи Шапокляк. Фабула отвратительная, примитивная, пафосная. Это пример не прозы, а отменного качества графомании; выплеск чуйств на бумагу, бездумный и бессмысленный.
0
