Глава 1.  Солнечное сплетение.

    ...Всё началось с невообразимо красивой, тихой на грани исчезновения мелодии - хотя здесь, на горе, среди деревьев, травы и камней ей вроде неоткуда было взяться. Где-то шуршал радиоприёмник, но эта мелодия приходила из другого источника, казалось, она играла внутри неё самой.  Музыка была одновременно и грустной и счастливой, простой и сложной, вначале это была флейта, потом она незаметно превращалась в пианино, гитару и даже в женский вокал. 

    В её голове не было ни одной мысли, в уголках губ она чувствовала влажную солоноватость слёз. Настя вдруг вспомнила, что эта музыка всегда и во всех обстоятельствах была с ней, она была тонкой нитью, которая с самого рождения связывала её эмоции, страхи, желания и события. Мелодию не было слышно из-из постоянного внутреннего монолога; чтобы её услышать, требовалась полная тишина в голове и особая тонкая настройка. В детстве, когда предметы и люди были ещё будто полупрозрачными, нетвердыми, во всём таились сюрпризы, волшебные открытия и новые волнующие возможности, осязаемый, но не осознаваемый магический музыкальный аккомпанемент был ещё слышен. Позже музыка приходила только во снах и лишь однажды наяву, - на втором курсе, в состоянии острой влюбленности в преподавателя по экономике.

    Музыкальная нить иногда выныривала из тёплой немой темноты, становясь частью человеческой музыки - детсадовских песенок, эстрадных пластинок родителей, школьной попсы, студенческого рока, клубного хауса и техно, а потом регги, транса, этники, - за разнообразием форм и стилей всегда прятался один и тот же тихий животворящий источник.

    Настя открыла глаза и неожиданно ощутила, что пространство, в котором она находилась: деревья, камни, земля, и уходящее в горизонт слияние моря и неба подсвечивалось изнутри; этот свет и был вечной мелодией, а мелодия была Настей, и всё-всё внутри и снаружи было (Настя долго не могла подобрать подходящего слова) - священное.

    Её захватило желание немедленно с кем-то разделить это удивительное открытие и она громко прокричала в угасающий день: “Эге-гей!”.  

********

    На вокзальном перроне, под дребезжащий звук катящихся сумок на колёсиках, в слегка едком железнодорожном воздухе в его груди всколыхнулась волна предчувствия большого и важного приключения. В вагоне было душно, как почти всегда в советских и пост-советских вагонах, хотя и не слишком многолюдно: середина сентября, курортный сезон пошел на спад. Соседи оказались среднестатистическими пассажирами: в трениках, с чаем, шуршащими кулёчками и газетными кроссвордами, бегающие в тамбур покурить. Стоял знакомый с детства уютный коллективный запах неизбежной варёной курочки, дешёвого пива и пота; разухабистая попса булькала в вагонном радио, пока не оборвалась так же внезапно, как и началась.  Стал слышен мерный колесный стук, под который приходили занятные мысли.     «Вот я сколько уже ездил в поездах, может за всю жизнь раз сто, и всегда в начале поездки думаешь: «О, все еще только начинается, о, у меня столько всего впереди».  А потом вжик! - будто что-то быстро промелькнуло и ты уже едешь обратно, вспоминаешь те мысли и думаешь: “Где он теперь, тот день и тот момент с думами о предстоящем, с медитативно жующими пассажирами, с мельтешащим за окном разноцветным днём? От того момента остались только смутные всполохи и пятна в памяти нескольких десятков людей - и всё. И любой другой момент точно так же очень скоро превращается в размытое радужное пятно... Чаю, что ли, попросить?” 

    Потом был закат, красный шар солнца мелькал сквозь бегущие деревья, ему даже показалось, что этот мерцающий мир за окном слал сигнал, отчаянно пытаясь поделиться с ним какой-то важной тайной, а он, по убогости своей, никак не мог постичь эту солнечную азбуку Морзе, и незаметно провалился в мерно стучащую, лязгающую, со всполохами бегущих фонарей темноту. 

    Ночью при прохождении никому не нужных, но таких суровых границ за ногу дважды дергала проводница (не спать! гражданин, не спать! паспорта готовим!). Украинские проверяльщики были поласковее, хотя по общепринятому вагонному   мнению, держали пальму первенства в мастерстве вымогания денег за отсутствие каких-то печатей и бумажек. Утром, уже в Украине, мужички с голым торсом стали чаще выскакивать из вагонов и скупать на станциях заметно подешевевшее пиво, пирожки и мороженое, не забыв покурить и бросить под рельсы бычок. 

    Проснулся от резкого толчка, когда поезд уже тормозил, а пассажиры шумно доставали свои сумки и чемоданы.  С левой стороны вагона уже можно было разглядеть море, оно казалось таким маняще-безмятежным после почти электрического московского напряжения.  

    Выйдя на перрон в теплый день, ему показалось, что под покровом вокзальной суетливости ощущалась какая-то вечная, не подверженная изменениям основа, и она терпеливо, по матерински, ждала его возвращения. С этой мыслью он бодро зашагал к автостанции, где его уже поджидал потрёпанный автобус. 

    Через час он уже набивал рюкзак продуктами в курортном поселковом магазинчике.  

    - А на Заячий мыс как попасть, не подскажете? - Продавщица смерила его ироническим взглядом, усмехнулась: 

    - По берегу направо, не заблудишься.

    Народ был здесь грубоват, но простодушен.  В Москве же было наоборот.

********

    Заячьим мысом назывался холмистый участок берега в некотором отдалении от посёлка, еще с советских времен облюбованный нудистами, йогами, хиппи, панками и эзотериками всех мастей.  Местный горный массив был официально памятником природы, а неофициально - аномальной зоной, где кто-то периодически видел НЛО и общался с духами предков. Здесь сложился небольшой альтернативный социум, где, пока позволяла погода, можно было спрятаться от благ цивилизации и её надоевших условностей. 

    Приближался полдень, он шагал по гальке, иногда прыгая по камням пустынных пляжиков, иногда огибая преграждавшие дорогу валуны и скалы.  Местность была гористая, поросшая пожелтевшей травой и кустами, со следами недавнего пребывания большого числа людей. На камнях стали появляться странные рисунки и надписи: “Смешные вы. Люблю я вас!”, “Голосуй за Джа!”, “The naked will save the world”, но особенно ему понравился камень со неуклюжим и трогательным стишком: 

    “Я буду вспоминать 

    Тебя с большим волнением 

    Осенний поцелуй 

    В солнечное сплетение”. 

    Сразу представилась томная длинноволосая полуобнаженная нимфа, маленькая грудь, русалочий изгиб, божья коровка на полу-детском плече готовится взлететь, а тонкие пальцы старательно выводят букву за буквой.

    Палаток было немного, их обитатели нежились на пляже либо суетились с кастрюльками вокруг небольших очагов. Где-то стучал барабан, кто-то задумчиво бренчал на гитаре.

-    Друг, хоп-хоп, только приехал? 

-    Ага, с автобуса иду. Хоп-хоп. - Перед ним стоял очень смуглый, даже прокопчённый, сильно заросший и совсем голый парень неопределенного возраста с грустной похмельной улыбкой.

-    А у тебя винчика глотка не найдётся?

    Он уже знал, что “хоп-хоп” было местным универсальным приветствием (его этимология была неизвестной). Другим таким приветствием было “Добрый вечер”, которое употреблялось независимо от времени суток, видимо, указывая на то, что всё еще только начинается. 

    Кеша скинул рюкзак, достал оттуда пластиковую литровку купленного в магазине портвейна и протянул её парню. Тот обрадованно припал к бутылке и медленно, с наслаждением (Кеша завороженно смотрел на его ритмично двигающийся кадык), выпил примерно треть. С безмерной, блаженной благодарностью он посмотрел на своего благодетеля и спросил:

-    Уважуха, чувак. С меня причитается. Меня Сэм зовут. Дунуть хочешь?

        Потрёпанная и выгоревшая палатка Сэма стояла под большим можжевеловым кустом неподалёку. Вокруг неё виднелись пластиковые бутылки, нехитрая посуда, разрисованные камни - сама палатка была в выцветших рисунках в стиле примитивной наскальной живописи. Возле небольшого костерка смуглая девушка в одной набедренной повязке возилась с прокопчённым котелком. 

-    Это Кая, знакомьтесь - сказал Сэм, набивая глиняную трубку.  

    Кая была весьма привлекательным, и по всей видимости только что проснувшимся созданием лет двадцати с небольшим. Лицо было несколько простоватым, загорелой фигурой она напоминала коренастых индейских скво, а крепкие, сочные грудки немедленно вызывали аппетит у смотрящего.  Кеша с трудом отвел от чудесных магнитов глаза и представился.  

- Иннокентий. Можно Кеша. 

-    Катя, но лучше Кая.  

-    Кая? А ты Пелевина читала?

-    Ну Чапаева, конечно, и этот ещё... про лису-оборотня.

-    Почитай S.N.U.F.F., там тоже Кая есть, классная.

-    Прикольно. А ты на фейсбуке есть?

-    Да, но подумываю оттуда самоудалиться.  Всё-таки пустая трата времени. Френдлента кажется такой захватывающей, интересной, а уже на следующий день ничего не помнишь.  Мишура. 

-    Ну не скажи, я столько знакомых там нашла, которых потеряла давно, школьных друзей и даже детсадовских.  Это ж здорово!

-    А у меня даже мейла нету, и ничего, жив как-то! - вмешался в разговор Сэм. - Вот мы тут сейчас вживую общаемся - вот это я понимаю. Вот вернусь домой, устрою клуб живого общения - а то все только в сетях сидят, задолбала уже эта кибернетика! 

    Сэм протянул Кеше глиняную дымящуюся трубочку в виде свернувшегося в калачик медитирующего инопланетного младенца с продолговатым черепом, который служил вместилищем для курительной смеси.

    Когда дым рассеялся, Сэм сказал: 

-    Классная трубочка, да? Чувачок один тут их делает, на горе живет, Штирлицем звать. Ты вообще надолго на Зайку?

Зайкой аборигены называли Заячий мыс.  Кеша неопределенно повёл плечами.  

-    Правильное время выбрал, щас самый ништяк. Не жарко уже, а то знаешь, тут в августе сковородка. Цивилы с матрасниками разъехались почти, остались только правильные люди, индейцы короче. Урожай опять таки, дербан. Виноградники! Вечеринку, может, eщё устроим. - Глаза у Сэма теперь горели. Три месяца на Зайке добавили его облику первобытной дикости. Это касалось и Каи. 

- Кеша, держи чай - Кая протянула ему дымящуюся кружку. С её левого плеча на него смотрел Будда с улыбкой от уха до уха, в губах у Будды дымился огромный косяк.  

-    Спасибо.  

    Чай был скоро выпит, в ход пошёл Кешин портвейн. Все трое теперь что-то возбуждённо обсуждали, смеялись.  Через какое-то время Кеша посмотрел на часы на своей мобилке и вспомнил, что ему нужно было успеть до темноты обустроиться:

-    Ну что ж пойду дальше, спасибо, друзья. - Язык у него заплетался. - Поставлю палаточку, обустроюсь, кашки сварю. ...Кашки сварю? Что за бред, я же не хотел говорить “кашки сварю”, и варить ничего не собирался. Почему же сказал? Хм.

-    Поток сознания, мэн - улыбнулся Сэм. - Чувак, всю жизнь, не поверишь, его изучаю. Через нас фигачит поток сознания. И нам просто надо в нем полностью раствориться. Тут один олдовый чел приезжал с Питера, семинары там какие-то ведёт духовные, так вот он говорит,  что никто на самом деле свои действия не контролирует, свободная воля - это только хитрая иллюзия.  Всё просто происходит само собой, и если в это хорошенько врубиться и перестать вмешиваться в происходящее, настанет полный ништяк и свобода, поскольку теперь, что бы ты ни делал, всё правильно и ошибиться нельзя, поэтому можно всё. О как! - и Сэм опять протянул Кеше дымящуюся трубку.

    Откашлявшись, Кеша закрыл глаза и увидел золотистый поток сознания и как он растворяется в нём. Мысли прекратилась, он был в центре сияющего  ритмично пульсирующего пятна света. Сэм продолжал что-то говорить, но смысл слов не доходил до его сознания, теряясь где-то на пути. Он вдруг перестал понимать, где находится. Любые идеи на этот счет просто лопались, словно мыльные пузыри, и конца этому не было. “А травушка-то позднячковая, добрая но ух, лютая! Добролютая... Добролюбов одобрил бы лютость добра, бро.  Надо бы записать...”

-    А пойдёмте окунёмся - прервала его вышедшие из под контроля грёзы Кая и решительно сбросила последний платок, который для внимательного глаза (а Кеша был внимателен к таким вещам) и так практически ничего на закрывал.

    Прохладная, искрящаяся в солнечных лучах вода частично вернула Кеше ясность в мыслях. Теперь они безмятежно лежали под ярким солнцем, голые, мокрые, рука Кеши почти касалась Каиной руки и он подумал, что если это касание не дай бог произойдёт, будет короткое замыкание, и клокочущая раскаленная энергия спалит его до дна.  Перед ним один за другим возникали образы: мини-юбки в метро, голые коленки однокурсниц на лекции, глубокие декольте офисных дамочек, красотки на улице, в рекламе, в экранах - всё это постоянно дразнило, провоцировало мощную, страстную силу в Кешином теле, не давая ей при этом шанса реализоваться. Он вспомнил, как лет в двадцать однажды чуть не потерял сознание, когда на мгновение перед ним мелькнули грудки неловко наклонившейся институтской секретарши.  

    Кеша представил себе идиллический мир, где эту телесную энергию не приходилось бы вечно и мучительно сдерживать. Ему пригрезилось хаотичное сплетение, сложный букет из мужских и женских тел, преодолевших наконец навязанный обществом стыд и свои физические границы в едином любовном порыве на фоне дикой природы.  Солнечное сплетение... Но и эти фантазии приходилось контролировать, дабы не оконфузиться вследствие естественной физиологической реакции. 

    Тут подул спасительный свежий ветер и заставил их вновь одеться - короткий осенний день подходил к концу.

    Кеша наспех поставил палатку неподалёку на пригорке.  С приходом темноты ветер усилился. Кое-как поужинав, Кеша пытался спать, но ветер всё крепчал, и пришлось дважды выходить и укреплять трепещущую под натиском ветра палатку.  Когда ветер ненадолго стихал, был слышен мощный прибой, а потом всё опять тонуло в завываниях, свистах и хлопаньях.

    Зато утро выдалось солнечным и тихим. На пляже купался, загорал, чистил зубы, делал йогу и мыл посуду разномастный голый люд, и по степени загорелости было видно, кто сколько здесь обитал. Там же нежились на солнце Сэм с Каей.

    Вскоре он уже был знаком со многими здешними обитателями - дредастой семейной парой Гариком и Офелией с двумя игривыми детьми лет шести-семи, стройным йогом с бронзовым телом Костей из Днепропетровска, бледнокожими и вечно под каким-нибудь кайфом московскими программистами Вадимом и Геной, а также весьма симпатичной и романтичной питерской девушкой Настей.  Были также две лесбиянки Зита и Гита, но они держались особняком и дружили только с местной легендой Биофилом, бросившим научную карьеру ботаником, который жил безвылазно на Зайке уже года два и в совершенстве освоивший непростое искусство жить без денег, а иногда и без еды.

    Кеша незаметно и легко влился в эту радостную компанию, ему нравились его новые знакомые, которые вместе с одеждой словно сбросили свои защитные слои и социальные образы, обнажив свои настоящие качества.  Особенно его впечатлила история Гарика.

    В своей родной Дубне, что под Москвой, он с детства практически не слезал с велосипеда и постоянно с ними возился. И как-то раз в своём велоклубе, уже будучи студентом, когда он помогал приятелю что-то отрегулировать в его шоссейнике, перед ним вдруг возникла живая, объёмная картина истории этого велосипеда - как тот был сделан и куплен, первый хозяин, первый прокол, причина царапины на раме. Он посмотрел на другой велосипед - и увидел другую историю. История велосипеда формировала его характер и будущее. Один был усталый и пораненный, другой рвался в бой, желая реализовать нерастраченный потенциал и высокие ходовые качества. С тех пор он стал за небольшое вознаграждение или просто косяк помогать друзьям и знакомым при покупке велосипедов, как подержанных, так и новых. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то не попросил его помощи в покупке подержанной иномарки - выяснилось, что его дар распространяется и на автомобили и вскоре он уже был консультантом по покупке авто. Постепенно Гарик стал известным специалистом, на его услуги выстроилась очередь. У него завелись деньги, он купил квартиру в кредит, женился, стал путешествовать по миру.  Тут его талант заметили какие-то мутные секретные органы, и прямо из аэропорта, когда он как-то раз прилетел из Тайланда, отвезли на чёрном БМВ на секретный объект и сделали предложение поработать на родину, от которого нельзя было отказаться. 

-    Они мне показывали какие-то машины и катера, хотели выяснить историю их владельцев, а я им такой пурги нагнал, что им пришлось от моих услуг отказаться - ухмыльнулся Гарик. - Там, конечно, не дураки и догадывались, что я их просто саботирую - но что со мной поделаешь?  Но от греха подальше пришлось-таки переехать в Киев. Стараюсь теперь особо не высовываться, семья всё-таки. 

-    Слушай, а людские истории ты тоже видишь? - спросил Кеша.

-    С тобой всё будет хорошо - уклончиво улыбнулся Гарик.

    Тут раздались восклицания - незнакомая темноволосая стройняшка принесла на пляж бутылку шампанского с бокалами, откуда-то появился арбуз, веселье вышло на новый уровень. 

    Ближе к полудню Кеша присоединился к походу за водой на родник с Костей и Настей.  Натоптанная тропа вела вверх, в горы, через выжженные ушедшим летом холмы и заросшие дубками и кустарниками ложбинки. Панорама залитых солнцем  долин и сходящих в море скал была великолепна и местами даже величественна. 

    Девушка Настя в основном приятно молчала и интеллигентно улыбалась.  Она приехала несколько дней назад и пока с интересом осваивалась.  Костик же приезжал на мыс уже несколько лет подряд и обычно оставался на пару месяцев.  В сезон на горной поляне, подальше от шумных пляжей, собиралось довольно много йогов, цигунщиков, медитаторов и разного рода эзотериков. 

-    Лучшего места для занятий не сыскать - энергетика здесь уникальная, древние вулканы, долина мёртвых, уши земли - настоящие места силы. Действует на всех, но не все замечают - вот некоторые бухают как черти и чадят как паровозы, а утром хоть бы хны, никакого похмелья - с упоением рассказывал Костик. 

    На роднике Костик с фырканьем и брызгами обливался холодной водой.  Кеша с Настей, поёжившись, отказались - всё-таки было уже прохладновато.  Набрав свои пятилитровки (или “пятишки” на языке индейцев), они отправились обратно.

-    А кстати, давайте к Штирлицу зайдём на чаёк, это почти по пути, он рад будет - предложил Костик.  

    Штирлиц смастерил в горах крохотный домик из смешанной с травой глины, камней и подручных материалов и даже оборудовал его глиняной печуркой для обогрева и готовки. Вообще таких “индейских” домиков было в горах над Зайкой несколько, в них зимовала горстка наиболее радикальных индейцев,  но домик Штирлица считался образцовым.

    Однако дома его не оказалось.  Место было очень живописно и в то же время защищено скалами и деревьями от ветра и любопытных глаз.  Домик был трогателен в своей эльфичной первобытности и весьма гармонично вписывался в окружающую картину. Рядом был даже крохотный огородик и росли посаженные деревца. У костровища лежало несколько свежеобожжённых небольших курительных трубочек в том же марсианско-инопланетном стиле, что Кеша видел вчера у Сэма.  

-    А у Штирлица есть трубки на продажу? - поинтересовался Кеша.

-    Очень может быть, сейчас ему нужны деньги - зима впереди. Поговори с ним, он бывает на берегу - ответил Костик. 

-    Такое место чудесное, уходить не хочется - мечтательно сказала очарованная панорамой Настя. - Нирвана какая-то. А у меня из окна только стену соседнего дома видно, печальная питерская классика. 

    Она изящно сидела на краю большого камня, и Кеша втайне любовался ее очертаниями - вроде ничего особенного, но в её грации было какое-то неловкое изящество и трогательная подростковая угловатость. Костик неподвижно сидел в какой-то асане, с идеально ровной спиной и закрытыми глазами. 

    С началом сумерек появился ветерок, сделалось свежо. 

-    Что ж, давайте спускаться, пока не стемнело - сказал, поёжившись, Костик, прервав затянувшееся молчание.

*********

    ...Следующие три дня дул сильный холодный ветер, ознаменовавший смену сезонов. Народ иногда собирался в кучку на общей поляне, кутаясь в куртки и даже в спальники, но сидеть на таком ветру было некомфортно и часто приходилось прятаться в палатке, жечь свечки, перечитывая от скуки всё вплоть до конфетныех фантиков, ведь книжек совсем не много.  Когда к Кеше начала подбираться тоска, ветер наконец стих, но пошел холодный моросящий дождь. Всё стало пронизывающим, склизким, у Кеши появился насморк. Тоска превратилась в уныние, но всё же уезжать ужасно не хотелось, ведь ничего особо интересного в Москве его не ждало.  Он решил держаться до последнего - и тут случай сблизил его с Настей. Как-то раз, когда он, убаюканный дождевой капелью, начал проваливаться в сон, он вдруг сквозь дрёму услышал Настин голос:

-    Кеш, прости, ты не спишь? Нет? У меня по палатке что-то ужасное бегает - спаси пожалуйста!

-    Да, конечно, секунду!

    В Настиной палатке приятно, по-девичьи пахло и действительно кто-то шебуршал под вещами в углу.  Кеша откинул вещи и в свете фонарика на миг увидел странное продолговатое существо, которое могло получиться от брака сороконожки и скорпиона. Существо проворно прошуршало в другой угол. Как впоследствии ему объяснили, это была сколопендра, ее укусы болезненны, но в общем не опасны.  Кеша долго гонял шустрое насекомое по палатке, пока ему наконец не удалось выкинуть его наружу.

    Дожди продолжались. Кеша и Настя стали от нечего делать ходить друг к другу в гости и подолгу общаться. К своим 25 годам Настя успела сделать небольшую, но стремительную карьеру от менеджера до помощника руководителя петербуржского маркетингового агентства с отличной зарплатой, но вскоре разочаровалась в незамысловатых идеалах городской и офисной жизни. Тягостные отношения с бывшим одноклассником приближались к неминуемому финалу, а повышенное внимание со стороны финансового директора агентства вызывало у неё лишь тоску.

    - В одно дождливое утро я почувствовала, что всё, момент пришёл, пошла сделала себе новую причёску (наверное, слишком короткую, но теперь это уже не важно), на следующий день написала заявление об уходе, прощальную смску надоевшему бойфренду, объявление о продаже своей когда-то любимой тойоточки и купила билет на море.  Думала, бросить устоявшийся жизненный уклад будет сложнее, но видимо, перемены назрели и всё произошло само собой. Хотя я по-прежнему не знаю, чего хочу и не понимаю, что делать со своей жизнью. Но по крайней мере теперь я знаю, чего не хочу, - очаровательно улыбнулась она. 

    Слушая Настю, наблюдая, как шевелятся в такт речи её губы и как ветер разбрасывает по плечам её волосы, Кеша чувствовал, что внутри него растёт полузабытое тянущее ощущение прогрессирующей влюбленности, предвкушение рая, которое он пытался от себя отогнать, помня, как быстро сладость любовных грёз превращается в горькую душевную боль.   

    Но он не мог ничего с этим поделать и Настин образ мало-помалу поселился в Кешиной голове страстной, мечтательной надеждой.

    Через пару дней, к большому Кешиному сожалению, погода вновь наладилась.  Не все выдержали испытание холодом и дождём: палаток стало заметно меньше.  После ненастья и вынужденного безделья всех охватила  эйфория, возобновились общие борщи, посиделки с чаем и вином, барабанами и хохотом. Настала пора безвременья, безмятежные ласковые дни один за другим переходили в прохладные звёздные ночи. Все понимали, что надвигались настоящие холода и отъезд не за горами, но пока что надвигалось полнолуние.  

На одной из таких посиделок Кешу познакомили со Штилицем, оказавшимся мягким, задумчивым парнем за тридцать, в очках и с бородкой. Его красиво порванная белая рубашка будто служила символом побега их душного офиса.  Кеша купил у него недорого трубку с фигуркой марсианки с огромными, устремлёнными в космос глазами и весьма выразительными формами и получил приглашение зайти как-нибудь на чаёк.

    В день полнолуния вечеринка постепенно начала обретать очертания. Гарик снял со своей восьмёрки аккумулятор, магнитолу и колонки и приволок всё на общую поляну.  Затем Вадик с Геной, вооружившись проводами, отвёрткой, двухлитровкой пива и видавшей виды трубкой, не сразу, но всё же успешно соединили все компоненты. Кая с Офелией тем временем украсили поляну цветастыми полотнами и свечами.

    Из посёлка вернулся Сэм с вином и травой, все радостно делили и пробовали на вкус добычу.  Погода благоволила: ветра почти не было, всё было готово к вечеринке.  Биофил пошёл за дровами для общего костра, кто-то - за виноградом, где после уборки сняли охрану и можно было беспрепятственно собирать оставшиеся гроздья.  

    Вот только Насти с утра нигде не было видно и от этого у Кеши было тяжело на сердце.  

    “И когда это я успел влюбиться?” - крутилась в его голове мысль при ощущении горечи от утраты того, чего он даже не успел обрести. Чтобы хоть как-то отвлечься, он решил прогуляться на родник.