Беспрецедентный случай: у моего соседа Аркадия Львовича украли сапоги!

        День не предвещал ничего трагичного. Аркадий Львович проснулся около семи тридцати утра. Умылся, вставил зубной протез. Съел овсяную кашу с мёдом, выпил чашку чая с тремя бутербродами. Около половины девятого, как всегда оглядел свои владения, проверяя всё ли в порядке. Улыбнулся. Квартира дышала на посетителей скромного, холостяцкого жилища минимализмом Советской эпохи.

         Спальня, приходившаяся кабинетом, библиотекой, гостиной, содержала всё необходимое. Здесь был покосившийся диванчик, укрытый лоскутным покрывалом. Сервант, забитый почему-то книгами. На столе была коричневая лампа и фикус. Старенький приемник стоял на трюмо. Кухня же аморально крала время гостей: все кто когда-либо в ней побывал, застревали в немом ступоре минут на сорок, абсолютно не замечая этого. Пожелтевшие от времени некогда розовые обои в нелепый мелкий цветочек. Красный телефон с крутящимся диском на тумбочке, которая, кажется, помнила еще Сталина. Темно-коричневое с березами и Алёнушкой цвета детской неожиданности радио на стене. Стол, укрытый тряпочной скатертью, которую беспощадно избило время, остатки кулинарных шедевров, да горячих напитков. Единственный стул с порванной обивкой. Кушетка, намеривавшаяся развалиться с минуты на минуту. Допотопная плита, умывальник с облупившейся эмалью. Голубая плитка не сочетающаяся никак с обоями, обволакивала пространство от плиты до крана. Небольшой холодильник в противоположном углу, с изображением львёнка и черепахи из всем известного мультфильма. Потёртый ковер, прикрывающий наготу изношенного линолеума. Посеревшие от пыли занавески на окнах. Но было что-то особенное в этой кухне, родное, щемящее. Она втиралась в доверие, внушала умиление. «Тот самый» цейлонский чай со слоником как нельзя лучше завершал образ. Аркадию Львовичу досталась квартира как фронтовику, он непомерно гордился ей, как знаком признания его значимости государством.

          В десять часов Аркадий Львович повернул дважды ключ вправо, дернул за ручку – проверил, закрыто ли. Он направлялся в больницу, со временем старые раны начали беспокоить его. По пути он зашёл в магазин, купил молока и хлеба, с наслаждением отметив про себя, что очередь состояла только из двух человек. В больнице произошёл не так давно технический переворот: поставили аппарат, выдающий талончики к нужному врачу. Стоило только поднести страховой полис с персональным штрихкодом и выбрать дату, врача и подходящее время. Аркадий Львович освоил технику не без труда, записался на приём заранее. В назначенное время он стоял у кабинета и читал надпись на двери: «В верхней одежде и без бахил не заходить!!!» Три восклицательных знака вызывали сначала возмущение, но заставляли подчиняться. Бахилы стоили пять рублей, а до пенсии оставалось еще шестнадцать дней. Аркадий Львович снял сапоги, достал из пакета завернутые в газету домашние тапочки. Врачом была женщина средних лет, с весьма приятной внешностью. Аркадий Львович ловелас в прошлом сделал неуклюжий комплемент. Потом жаловался на ноющие кости, особенно на правую ногу. Во время Великой Отечественной его подстрелили. Он был тогда бесшабашным четырнадцатилетним Аркашкой, и Бог его миловал…

          Врач задавала вопросы, впрочем, слушала в пол уха. Она уже не раз сталкивалась с подобным, выписала стандартный рецепт. Расспросила о том, не мучает ли бессонница, как обстоят дела с пищеварением, давлением, сердцем, а потом с чистой совестью отпустила Аркадия Львовича домой. Довольный обходительным отношением старик вышел в коридор и оторопел… Сапог не было на месте!

-Как же это? – спросил он не понятно у кого. Огляделся, поискал вокруг. Нет и всё тут! -Позвольте, товарищи, где сапоги??? Только что здесь стояли, сейчас и след простыл!

-Что ж ты их оставил то, дед? – молодая девчушка удивлённо смотрела на него.

 -Так как же? Я и не знал… Не думал… Что ж стащил кто?

-Наверно,- пожала плечами она.

-Это что же? Да кому они понадобились то? Совести нет никакой! И никто не видел? Товарищи, никто не видел??? Или не остановил??? Что же твориться то? Креста на вас нет! Единственные сапоги украсть! Это что ж мне в тапочках до дома идти?!         

           Аркадий Львович разгорячился, кровь прилила к голове, он покраснел от возрастающего, словно снежный ком, возмущения, обиды и бессилия. Сочувствующие взгляды, сдавленные улыбки окружающих угнетали его ещё сильнее. Он махал кулаками, грозился жаловаться, сдерживал подкатывающие слёзы, хватался за сердце. Ему поднесли стакан с корвалолом, выпил залпом, причитая. Обескуражено смотрел на собравшуюся рядом с ним понимающую, сочувствующую толпу. То сердился, то хныкал. И без конца спрашивал: «Как же? Как же так?» Прошло четыре часа. Аркадий Львович по-прежнему сидел на том же стуле, будто ждал, что с минуты на минуту ему вернут сапоги. Его оставили в одиночестве: толпа разошлась по своим делам, на их место пришли другие, ничего не знающие о случившемся, врач продолжила свою работу. А он сидел. Вспоминал былое, сетовал. И чувствовал, как тлеют надежды на светлое будущее, словно уголёк.

          Около восьми врач закончила приём последнего на этот день пациента. Она переоделась, сложила в сумку личные вещи, выключила компьютер и свет. Закрывая дверь в кабинет, заметила, что несчастный старик всё ещё сидит.

-Тяжёлый день выдался?

-Да бывало и тяжелее, но обиднее ещё не было.

-Домой надо идти. Поднимайтесь. Аркадий Львович посмотрел на врача. Она устало улыбнулась, подхватила его под руку и не спеша повела к выходу.

             Впервые он неохотно шёл домой. Быть может, потому что домашние тапочки промокли, ноги озябли.