Алексей, развалившись в мягком приземистом кожаном кресле, слушал Дюка Элингтона, и молча докуривал пятую сигарету. Округлые старомодные очки дополняли его сходство с Пьером де Монто, изображенным на одноименном портрете Тамары Лемпицки, что висел напротив. Безукоризненный, такой же спокойный и немного усталый взгляд. Высокий лоб и ровные лоснящиеся брови выдавали  в Алексее Карманове какую-никакую породу. В дополнение к этому четкая осанка и тонкие ухоженные пальцы окончательно подтверждали, что перед нами человек, привыкший к определенному достаточно высокому уровню жизни.

Так повелось, что мужчины не любят ждать, а женщины не умеют быстро собираться. Такова уж их природа. И, вероятно, за этим фасадом благородной безмятежности на самом деле всё давно пришло в движение и негодовало. Другой, вероятно, крикнул бы, поторопил бы. Но, как верно замечено – другой. Алексей делать этого не собирался. Он затушил сигарету о хрустальное дно пепельницы, и допил успевший остыть чай, когда, наконец, послышался стук каблуков.

Мария была девушкой не из торопливых. Она привыкла, что её будут покорно ждать. И в этой дурной привычке была, собственно, весомая доля кармановской толерантности. Остальное можно списать на молодость, и красоту.

Удивительно как преображаются люди. Еще полгода назад Маша не была той Марией, которую привыкли созерцать в платье индивидуального кроя на всех значимых светских вечеринках московской элиты. Еще полгода назад Маша, сбежавшая из своей Псковской деревни, перебивалась с хлеба на воду, ютясь в определенном на снос аварийном доме. И в жизни её вырисовывались сотни вариантов, уже гораздо более простых и прозаичных, чем она представляла себе, дожидаясь поезда на заснеженном псковском вокзальном перроне. Перед ней теперь веером лежали извилистые и слякотные пути, ведущие то на пыльные обочины трасс, то к липким подносам дешевых кофейных, то к мокрым рыночным лоткам. Но ни один, ни один из этих путей не вел назад в деревню. Это было исключено совершенно.

Так уж повелось. Поезда идут в Москву полными, а назад возвращаются пустыми.

В те январские дни Комсомольская площадь жила своей обычной жизнью. Вероятно, именно она, а не пресловутая Красная площадь, на самом деле является главной площадью Москвы. Ленинградский, Ярославский и Казанский вокзалы щедро снабжают столицу нашей Родины новыми жителями. Чтобы только упомянуть все города и веси, из которых рвутся попасть на эту площадь люди, нам, как Гомеру, перечислявшему названия греческих кораблей, нужно не менее двух страниц. Но, если останавливаться на самых основных, то можно отметить, что ежечасно на перечисленные выше вокзалы прибывают поезда из Рязани, Казани, Нижнего Новгорода, Самары, Пензы, Мурома, Челябинска, Уфы, Ростова-на-Дону, Адлера, Анапы, Владикавказа, Грозного, Йошкар-Олы, Бологово, Боровичей, Великих Лук, Великого Новгорода, Мурманска, Осташкова, Петрозаводска, пресловутого Пскова, и даже Хельсинки и Таллина. Ярославский вокзал в этом плане менее продуктивен, поскольку связывает Москву лишь с областными городами, вроде Мытищ и Королёва. Однако, и он каждодневно вносит свои пять в генофонд белокаменной.

И именно на эту самую площадь, миновав перрон и большой внутренний зал Ленинградского вокзала, потрясший её воображение желтым металлом высокого гармончатого потолка, вышла, волоча дерматиновый чемодан, наша героиня. И только после того, как она оказалась на рокочущей единой массой автомобилей площади, Маша поняла, что не знает, как быть дальше.

Под «Комсомольской» площадью проходит первая «Сокольническая» линия московского метрополитена, на которой расположилась одноименная площади станция. Именно туда и устремилась Маша. Она не знала, куда и зачем она сейчас поедет. Просто совершенно не думая, словно во сне, она шагнула на дрожащую ленту эскалатора. И оказавшись внизу, прошла еще немного, и абсолютно потеряв всякую надежду, остановилась на одной из пешеходных галерей станции, тянувшихся вдоль всего зала над путями.

Серый и красный гранит пола, золотисто-желтый мрамор колонн и бронзовые капители, сталинским звездами впивавшиеся в потолочные балки, казались такими непонятными, холодными и чужими. Внизу, словно куры, деловито расхаживали пассажиры. К перрону подлетал поезд, с шумом распахивались двери, и из него, словно из ведра с помоями, на серый гранит выливалась перстная масса людей. Еще мгновение, и их суетливо сменяли ждущие, придерживая грозившие закрыться двери. И, наконец, десятки створок с яростью бились резиновыми уплотнителями, и, дернувшись, электропоезд исчезал в чернильной темноте туннеля.

Это сейчас Мария не ездит на метро, поскольку она выше этого. Это сейчас она не боится Москвы, её бешенного ритма, пульсирования толпы, перетекания света, тихоходных автомобильных рек. А еще каких-то шесть месяцев назад она словно в бреду, испытывая невыносимый, делающий ноги ватными, страх, шагнула в отверзлую пасть головного вагона, и понеслась до самой конечной. 

И теперь уже выйдя на Ивантеевскую улицу, она остановилась, глядя на скученные жилые дома, смеркающимися массивами нависающие над черными скелетами деревьев. Москва представлялась ей совершенно иначе. О чем думала она, садившись в поезд? Кто её должен был встретить здесь? И какое кому дело до неё, маленькой точке на огромной карте столицы?

- Паедьем, хвзайк? – неожиданно спросил, высунувшийся из пятой модели «Жигулей», густоусый грузин.

А куда поедем-то? Некуда ехать.

Однако, почему-то, сама не ожидая, Маша кивнула, и забралась в душную прокуренную машину, и уселась на переднее сиденье, поставив на ноги грязный чемодан.

- Кода надо, э? – вежливо спросил извозчик.

- Мне бы… - начала было Маша, но остановившись, еще раз выстроила фразу в уме: - Мне бы комнату снять.

- Сушай, какую хочеш! – спросил грузин, хотя этот вопрос прозвучал, скорее, как утверждение.

- Самую дешевую. – мгновенно отреагировала Маша.

Ехать было недалеко. Дальше по Ивантеевской вторым светофором налево уходил Третий проспект Подбельского, упирающийся тупиком в нить железнодорожных путей. Именно там, в тупике, благоденствовали редкие гаражи и хозяйственные постройки. Автомобиль остановился около дама номер двадцать шесть, утопающего в прогнивших лесах и различного рода рыжих от ржавчины строительных конструкциях.

Из-за железобетонного забора, окружавшего нежилое, зияющее темными оконными проемами здание, торчали будка сторожа, ввороченная на стальной рифленый контейнер, и плакат, говоривший, что через несколько лет здесь будет построен бизнес-центр с наземной многоярусной парковкой. Это полезная информация говорила Маше лишь о том, что дом давно заброшен, и ждет своего смертного часа.

- Сиди, харашо? – приказал грузин, хотя это требование прозвучало, скорее, как вопрос.

Он вышел из машины, и постучал в ворота, сделанные из кусков шифера. В сторожке зажегся свет, и в двери появился бомжеватого вида мужик в фуфайке. Они долго говорили о чем-то, потом грузин вернулся к машине и сказал:

- Комната хочеш?

Можно подумать, что Маша могла в последний момент передумать. Или, в принципе, передумать. Потому она, конечно, кивнула.

- Денеги нада. – пояснил переговорщик: - Тысача раблей месеце, да. Палавина – милицанер дать участа.

Выбора особенного не было. В провинции в те годы полторы тысячи были неплохими деньгами. Да, так уж повелось, что когда денег нет – любая их сумма значительна.

Весьма потрепанного вида сторож охотно принял дань, и повел Машу внутрь здания, попутно поясняя ситуацию:

- Значит так. – сказал он, отворяя узкую створку распашных дверей: - Кострища всякие там разводить только на голом бетонном полу. Понимаешь, Варя?

- Я – Маша… – поправила гостья столицы.

- Мои поздравления. – ответил сторож, и смачно сплюнул на пол заброшенной проходной.

Судя по сломанным турникетам и выжженному «аквариуму» дежурного - в советские годы здесь явно было какое-то предприятие. Вполне возможно, что оно не смогло пережить лихолетья девяностых, и тихо кануло в небытиё, как и многие другие признаки развитого социализма. Теперь же, при новой власти бизнес-центр с наземной парковкой в данной части Москвы кому-то показался более полезным.

- Канализация не работает и воды нет никакой. – обрадовал местный «экскурсовод»: - Так что все свои дела решайте за гаражами. Свет есть, но не везде. Десять чайников и восемь плиток сразу не включать – проводка старая!

Они поднялись на второй этаж, и оказались в широком длинном коридоре, в котором, словно в аэродинамической трубе завывал пронзающий ветер.

- Мужиков водить в разумных приделах. Одного-двух – не больше!

- Да Вы что! – округлила глаза Маша: - Я не… Я ж не за этим…

- Все вы «не» и «не за этим» - вздохнул сторож, и молча открыл дверь в одну из комнат.

Это было огромное некогда светлое помещение, заваленное матрасами, тюками, полосатыми полиэтиленовыми сумками, мешками и прочим скарбом. Голый бетонный пол, причудливой мозаикой закрывали означенные матрацы, постилки, раскладушки, ржавые кровати с продавленными панцирными сетками. Но самым ценным сокровищем, как и всегда были люди! Здесь о чем-то спорили узбеки в толстых засаленных халатах и мирно спали плосколицые китайцы, здесь подсчитывали итог трудового дня ярко накрашенные украинки, и, активно жестикулируя, ругались, матерясь и заметно окая, две чумазых девки в ватниках.  

А, какой стоял запах… Непривычный даже для деревенской девушки. Это был невообразимой силы парфюмерный букет из свежей мочи, водки, плесени, пота, пряностей, лука, месяцами немытых тел и дешевого курева.

Впрочем, человек ко всему привыкает. И Маша тому не исключение. За ближайшие два дня она привыкла к суетной жизни нелегальной ночлежки. Она выучила, где находится ближайший магазин, и даже познакомилась с молодым продавцом-таджиком. Маша узнала, расписание «начальников», приходивших пополнять свои трудовые резервы.

Так, во вторник приходил Хаджибаев, нанимавший на стройки и всякого рода нехитрую, но тяжелую работу с ними связанную. Маша видела его мельком. Среднего роста, сутулый. Замазанный разводами бетонной пыли пуховик и капюшон, надвинутый на глаза. Ходил и осматривал претендентов – к нему же надо еще попасть. Что-то поспрашивал, выбрал человек пятнадцать, и, расплатившись с топтавшимся рядом сторожем, увел их к дымившей внизу грузовой «Газели».

Как курьерские поезда сновали еще двое некто «Сизый» и Иван Антонович. Сизый был высоким бритоголовым парнем этак под два метра, с украшенными татуировками затылком и руками. Иван Антоновича же описывали как своеобразного интеллигентного молодого человека в пальто и кашне. Так или иначе, как бы не рознились визуально эти два «начальника», их объединял общий интерес и такая основа предпринимательской деятельности, как сутенерство.

Вот уж кем-кем, а проституткой Маша становиться не собиралась. И потому, когда на третьи сутки ей был задан, в принципе, ожидаемый и законный вопрос, она нашла что ответить.

Спрашивал, собственно, образец московской интеллигенции в глазах гостей столицы. Иван Антонович пожаловал где-то около полудня, когда трудоустроенная масса жителей ночлежки работает или спит после, скажем так, «ночной смены». Пожаловал, и практически сразу же подошел к Маше:

- Как Вы устроились? – как-то тепло и по-доброму спросил Иван Антонович, поправляя сбившиеся под замшевой кепкой волосы.

Маша удивилась такой неожиданной «сердечности», но виду не подала.

- Да, вроде, нормально устроилась. – пожала плечами новая жительница белокаменной.

- Работу-то нашли? – спокойно продолжил свой интеллигентный допрос «начальник».

- Да, нет еще… - замялась Маша, и про себя отметила, что это-то ему и нужно.

- Так Вы знаете, - несколько оживился Иван Антонович. – Я с трудоустройством могу посодействовать.

- Да? – протянула Маша, не понимая к чему идет речь. – Чем еще?

Далее, вероятней всего, последовал текст, отточенный многолетней практикой.

- Понимаете, э-э… - остановился Иван: - Как Вас?

- Маша.

- Понимаете, Маша. – продолжил визитер: - Москва это очень большой город. И все места кинозвезд, певиц и моделей давно розданы. Поэтому, давайте на чистоту, максимум на что Вы можете претендовать это официантка в кафе или продавщица в местном магазине. На эти деньги прожить здесь нереально. Это в… Откуда Вы?

- Я со Псковщины, из деревн… - начала было углубляться в топографию несостоявшееся кинозвезда.

- Так вот. Во Пскове может это и большие деньги, но тут Вы на них жить будете крайне скромно. То есть – практически так же, как сейчас. – резюмировал лектор, и, откашлявшись, заговорческим театральным шепотом продолжил: - Но, есть варианты поинтереснее.

- Какие еще… варианты? – проокала Маша.

- Ну… Можно я закурю? – поинтересовался гость, будто это была не видавшая виды ночлежка, а личный Машин кабинет, и не дожидаясь кивка, достал из внутреннего кармана пальто мятую пачку сигарет: - Вы поймите, Машенька, что Вы молоды и красивы. Но, увы и ах – это всё, чем вы располагаете.

- Что тогда делать? – предсказуемо отреагировала обрабатываемая.

- Так, а что делать, что делать… Работать, милая моя! – выпустил густое облако табачного дыма Иван Антонович: - Есть одна сауна. Там крайне требовательны к внешности, поскольку платят хорошо. И Вы под эти требования наверняка подойдёте. Конечно, можно и к Сизому податься. Но у него одни только плечевые. А это на морозе стоять, да и деньги смешные выходят. А тут в тепле-светле работать, как-никак.

- То есть, это? – неуверенно спросила Маша: - Шалавою, что ли?

Иван Антонович, услышав ключевое слово, явно претящее его тонкой душевной организации, тут же преобразился: нахмурил брови, и отбросил, словно обидевшись, недокуренную сигарету. Подошел к Маше вплотную, и практически прижавшись губами к её уху, быстро чеканя слова, прошипел:

- Только вот не тут из себя принцессу стоить. «Шалавой»! Да хоть бы то и шалавой! – потом он снова полез в карман и достал на сей раз самопальную «визитку», распечатанную на обычной писчей бумаге и криво вырезанную: - Вот. И советую сохранить.

И Маша последовала совету.

Хоть и возмущалась про себя долго, что не ради этого ехала в Москву. Или же ради?

Алексей тихий всю дорогу. Для него это важный день. Как, впрочем, и любой другой день, когда она рядом. Вот уже и знакомые своим ярким светом ресторанные витрины.

- Одна, просьба – практически шепотом, с нескрываемой дрожью в голосе, говорит Карманов, открывая ей дверь: - Ради бога, молчи.

Маша уже давно усвоила это правило, этот принцип. От нее не требуется умного содержания, которого, кстати, так и не набралось. От нее требуется лишь простое соответствие обстановке, такой деловой и серьезной. Да, не без водки. Да, не без пьяного гогота. Но, с каждым учтенным словом.

Ведь в каком-то смысле этот ужин просто очередная игра Карманова со своими партнерами и «друзьями». Целью, которой является банальное ли хвастовство, попытка ли опростоволосить кого-то – не важно. Да и кто-то там сегодня родился, кажется. Не суть – коллекционное вино или коньяк обретут сегодня свою хозяйку или хозяина. Ну и цветы. Конечно, море цветов щедро отдающих желчью.