Давно позабытое старое.

Для тех, кто помнит миг развала,

Кто помнит пламенный раскол…

В тиши божественного зала

Пустует царственный престол.

Крушенье всех надежд и грёз,

И в небе боль Христовых слёз…

    Звук пощёчины был слышен даже на той стороне улицы. Тихо завывал ветер. Призывно блестели неоновым светом вывески над магазинами. Низкое серое небо давило на сознание своей тяжестью. Скопившаяся в облаках влага, казалось, вот-вот должна вырваться вниз, пролившись осенним дождём.

    – Кретин! – крикнула Анна. У неё потекла тушь, придавая её озлобленному лицу жалостливый вид. Глаза раскраснелись от волненья.

    – Согласен, дорогая, – спокойно сказал Борис. Он уже понимал, что всё кончено. Излишняя суета была ни к чему. Лишь сейчас он заметил, как на него смотрят прохожие, обернувшиеся на звук пощёчины. – Анют, давай обойдёмся без сцен и истерик?

    – Я заберу свои вещи завтра, – сказала Анна, немного успокоившись. Тяжело вздохнув, она обернулась и побрела к троллейбусной остановке. Борис остался стоять на месте. Спустя минуту Анна села на подъехавший троллейбус и уехала. На мгновенье сквозь серые тучи прорвался солнечный лучик, осветив весёлым светом унылые московские улицы. Борис проводил взглядом уезжающий троллейбус, и медленно пошёл к своей «Волге». Мимо проносились машины. Вокруг суетились прохожие, спешащие с работы домой.

    Вот так это обычно и происходит, думал Борис. Долгое время скапливаются придирки и претензии, чтобы потом из-за случайного пустяка вырваться и разорвать узы симпатии, а порой и любви. Но теперь ничего не изменишь. Надо жить дальше.

    Борис сел в «Волгу», завёл мотор и поехал домой. Спустя некоторое время он обогнал троллейбус, на котором ехала Анна. Даже попытался увидеть её через окно, но не увидел.

    Странная всё же машина – троллейбус, думал Борис. В своих заграничных поездках он никогда не видел ничего подобного. А путешествовать приходилось часто. Больше всего ему запомнилась поездка в США. После возвращения, он даже не пропускал ни одного выпуска передачи «Америка с Михаилом Таратутой», каждый раз вспоминая приятные моменты, пережитые в США. Столько лет прошло, а, кажется, что это было только вчера. Странная это вещь – время…

    Вскоре Борис подъехал к дому. Поставил машину в гараж, и решил немного прогуляться. Сделав несколько кругов по дворам, он, наконец, пошёл домой.

    Дождь так и не начался. На деревьях щебетали птицы. Пожелтевшие листья покрыли цветным ковром дорожку через двор. На детской площадке играли дети: бегали, прыгали, веселились, обменивались вкладышами. Откуда-то доносилась музыка. Борис прислушался. В доносившейся песне пелось то ли о белых розах, то ли о жёлтых тюльпанах. Что-то наивное.

    Придя, наконец, домой, Борис первым делом включил телевизор. Затем переоделся в домашнюю одежду. Повесил осеннюю куртку в шкаф. Случайно взгляд его пал на штаны-«варёнки», висевшие на вешалке в шкафу. Одежда юности наивной. А выбросить – рука не поднимается.

    По телевизору рассказывалось что-то про ваучеры и приватизацию. Про всё, что уже успело надоесть.

    Борис посмотрел на телефон и грустно вздохнул. Затем подошёл к зеркалу и взглянул на своё уставшее отражение.

    – Борис, ты не прав, – сказал он сам себе и улыбнулся.

    Его двойник в зеркале улыбнулся в ответ.

                                                                                                                 8 апреля 2006 года.