- А знаете, мне наш Ади кажется оголтелым политиканом. Да-да, и не надо на меня так смотреть! Если вы нацепили на себя эту вашу красную повязку со свастикой, - это еще не означает, что при вас все будут говорить о величии националистической партии. Я знаете, не боюсь всех этих глупостей, и повязкой меня не напугать. Помните «SA» ну и где они сейчас?

- Да я собственно… Даже и не думал. Вы не смотрите – это повязка совсем другого рода, я дежурный сегодня по этажу, вот и повязка.

- А свастика?

- Да это ребята пошутили. Это еще ничего, на прошлой неделе так вообще «SS» было написано. Знаете: то еще удовольствие.

- Понимаю… Но что вы тогда мне скажете о нашем фюрере?

- Да ничего о вашем Адике я сказать не могу. Орет он много, Адик ваш, ну прямо как на базаре, а руками машет – что мельница зерно молит! Ох, скажу я вам, будет мука от его правления, только не ржаная, а костяная. Вот смотрю я на этого карлика, как он плюется, и страшно мне становится, аж поджилки трясутся. Все аплодируют, встают, кричат, а мне, не поверите, страшно! До жути, до дрожи. А как про евреев говорит…

- Извините, а позвольте полюбопытствовать: вы сами из каких будете?

- Вы только никому не говорите. Я все как-то больше к коммунистам склоняюсь.

- Ну да, опасную вы однако партию себе избрали. А что это вы так? Вдруг и коммунисты – не патриотично это. Кто у них там сейчас. Этот, ну как его, лысый, с бородкой… Как же его? Не говорите, сейчас вспомню… Ленин! Точно, Ленин!

- Да нет, у них теперь уде Сталин генеральным секретарем.

- Канцлером?

- Да нет же! У них генсек – это как президент. Но вы правы конечно: Ленин был – стремления были, коммунизм строили. Вы этот прищур его помните?

- Спрашиваете? Помню конечно!

- Ох, и хитрюга ж он был, Ленин этот. Я даже один раз его речь слушал, в Финляндии дело было.

- И как?

- Ох и сладко говорит же! Но вот все тоже: дворяне вместо евреев у него. Но все одно, не такой злой. Он везде все этак по доброму хотел, чтоб и нашим и вашим. И вешать не любил.

- А Сталин разве хуже?

- Хуже, куда хуже. Он тоже улыбается, а прищур у него злой, как у палача… Столько злости, столько злости! Я вам так и скажу: наш Адик ему в подметки не годится!

- Что вы говорите?

- Да да! Вы поверьте моему слову: припомнит еще ему народец все грехи, припомнит да поздно будет! Таких только после смерти плохим словом поминает, при жизни боятся.

- Эй, вы, двое! Да, да – вы! А ну разошлись!

- Ну мы с товарищем…

- Кому сказал, разошлись! А вы, мой дорогой, в палату пожалуйста. Кто ж вас выпустил-то? Буйного.

- А я сегодня ничего, спокойный.

- Ну и хорошо, что спокойный. Вы заходите, я за вами дверку прикрою.

Звякнули ключи…