Короткое описание: Рассказ о скрипаче, у которого сложилась очень интересная и удивительная судьба.
Как всегда, я играл в переходе с Охотного ряда на Театральную площадь. Это было очередное утро, когда московская жизнь вылезала вместе со всеми своими недостатками наружу. Почему я любил именно этот переход? Объясняю: там реже всего надоедают милиционеры, а люди не жалеют иногда даже и сотен. Более того – это один из самых людных переходов. Иногда мне хотелось, чтобы людей было поменьше, к примеру, как в переходе с Чистых прудов на Сухаревскую, а иногда мне хотелось, чтобы толпы людей скапливались вокруг меня и слушали, как и что я играю, как это бывало при выходе из «Манежки» в сторону Красной площади. В тот день была прекрасная погода. Было лето. Но это ведь Москва, та самая Москва, которая не верит слезам ни тех, кто много работает; ни тех, кто живёт бедно; ни тех, кто одинок; ни тех, кому просто тяжело. Москве всё равно, лето на улице или зима. Ей всё равно, кто ты и чем ты занимаешься. Она не думает о твоём счастье. Она живёт сама по себе, выпуская снег и мороз тогда, когда в других крупных столицах тёплая весна, и дождь, когда глубокая зима. Сейчас лето, но Москве всё равно – она радует нас запоздалой весной. Радует, несмотря на то, что в июне столбики термометров должны быть не ниже двадцати пяти градусов по Цельсию. А сейчас в Москве всего лишь пятнадцать градусов. Обычно я играл Николо Паганини, Джузеппе Тартини, Вольфганга Моцарта, Эдвина Мартона, что-то из кинематографа и просто хорошо запомнившиеся мне мелодии, а иногда играл и мои собственные, ноты которых я писал поздними вечерами и глубокими ночами. Но в тот день я делал упор на «Времена Года» Вивальди. Конечно же, чаще повторялось «Лето». То ли люди почувствовали тёплую погоду, которую все так заждались, то ли просто устали от повседневной жизни большого мегаполиса, то ли на них снизошёл какой-то ураган доброты. Я не знаю почему, но именно в тот день, в один из понедельников, когда все торопятся и одновременно пытаются прийти в себя после выходных, которых всегда недостаточно, многие из прохожих не только бросали в мой футляр от скрипки деньги, но и останавливались, чтобы послушать меня. Чем больше людей возле меня собиралось, тем выше становилась моя самооценка. После того как я отыграл «Дьявольскую трель» с закрытыми от эстетического удовольствия глазами, я не только услышал аплодисменты в свой адрес, но и увидел улыбки. Где-то пятнадцать-двадцать улыбок всего за пару минут. Я уже был готов начать следующую композицию, как ко мне подошёл парень, примерно мой ровесник. Он держал в руках наушники от плеера, спрятанного во внутреннем кармане, и выглядел как ленивый студент, который опять проспал первую пару. - Что за скрипка? – спросил он. - В каком смысле, простите? – ответил я. - Ну, в смысле, кто мастер? Я ничего не ответил, а просто протянул ему в руки инструмент. Он стал внимательно рассматривать. - Отделка - полиуретановый лак. Нижняя дека, обечайки и шейка из клёна. Верхняя дека – цельная ель. Я бы сказал, что это настоящая полуматовая красавица! Модель Страдивари. Неплохой выбор, но бывает и получше. Я пожал плечами и уставился в пол, потому что ничего не понял. - Вы позволите? – спросил он, указывая в сторону смычка, который я держал в правой руке. - Да, конечно, - ответил я, вручил ему смычок и отошёл немного в сторонку. Он начал играть какую-то не знакомую мне мелодию, достаточно бодрую и весёлую. Мажорные ноты не для меня. Однажды в шутку меня прозвали «мистером Минором» в общежитии, где я сейчас живу. А ещё меня называли «Парфюмером», потому что я похож на главного героя одноимённого фильма. - Хороший инструмент! Вы не против, если завтра мы с вами увидимся здесь же и вместе сыграем что-нибудь? – предложил он, закончив «пробовать на руку» мою скрипку. - Я не знаю. Я раньше ни с кем вместе не играл. - Не бойтесь, мне ваши деньги не нужны. Я просто хочу поиграть. - Здесь? В метро? В переходе? - Да. А что? Новые ощущения. - Ну, раз так, тогда… - Отлично! Дайте мне свой номер телефона. - У меня его нет. - Что, даже домашнего? – он был сильно удивлён. - Даже домашнего. - А почта электронная есть? - Нет. Он сначала рассмеялся, а потом по-доброму улыбнулся, искренне. - Стопроцентная творческая личность, значит? Ну ладно. Меня зовут Андрей. Завтра в это же время? - Да. Меня зовут Ян. Мы пожали друг другу руки, и Андрей вернул мне скрипку. Через несколько секунд он уже ушёл. Почему-то, после этой встречи я не мог играть дальше, да и к тому же все мои слушатели куда-то разошлись. На часах было одиннадцать утра. Я решил собрать все деньги в карманы, уложить скрипку в футляр и пойти в ТЦ «Охотный ряд», чтобы присесть куда-нибудь, где можно поесть и подсчитать заработок. Возле надписи «Макдоналдс» всегда много людей, но зато там всё дёшево, вредно и вкусно – словом, идеально. Я нашёл свободный столик и присел. За соседними столами сидели в основном женщины с детьми, которые переполнялись неописуемой радостью от купленных «хэппи милов». Чудной девочке, сидевшей за детским столиком, я даже подмигнул. Сначала она испуганно посмотрела на меня, а потом вернулась к своему плюшевому гномику из коробочки от «хэппи мила» и снова засияла детским счастьем. За это утро я собрал почти двести рублей, сто из которых потратил на завтрак в «Макдоналдсе». Потом я купил себе проездной, чтобы добраться домой. Потом купил хлеба в магазине около дома. Потом показал охранникам на входе фальшивый студенческий билет. Потом вошёл в общежитие. Потом открыл дверь в комнату, где опять был беспорядок из бутылок и банок из-под пива, пустых пачек сигарет, рассыпанного пепла, разбросанных чипсов и всякого мусора. В самой комнате никого не было. Прохор и Вова опять куда-то исчезли. Немного странно, когда твои соседи по общежитию сутками не попадаются тебе на глаза. Даже ночью. Я могу предположить, что они учатся каждый день, но что они делают каждую ночь? Наверняка не думают о сессии, которая уже идёт полным ходом. Я безмерно благодарен за то, что они помогли мне с жильём. Какой-то студент-первокурсник, потерял свой студенческий билет. На фотографии был парень с короткими чёрными волосами, а я на тот момент времени был светло-русым, длинноволосым и с достаточно густой бородкой. Пришлось сбрить бородку, постричься и покрасить волосы в тёмный цвет. Так я и попал в студенческое общежитие. Кровати своей у меня там нет, потому что официально я не числюсь в студентах университета, и поэтому я сплю на матраце посередине комнаты. За проживание я плачу завтраками, обедами и ужинами собственного приготовления, а иногда и убираюсь в комнате.
Когда мне было двенадцать, я сбежал из дома и, пересаживаясь с крыши одного поезда на крышу другого, кое-как добрался из Перми до Москвы. В первую ночь, проведённую в этом городе, я бродил по улицам и искал место, где можно было переночевать. Нашёл какой-то тоннель, где было достаточно чисто, достал из рюкзака плед, укутался и уснул. Так я ночевал три раза подряд. Но в один прекрасный день, когда наступило утро, я решил пройтись по центру столицы и поесть мороженого, хот-догов и попить газировки. По дороге на Красную площадь, где-то в районе Тверской улицы я услышал из открытого на втором этаже окна дома, как ругаются мужчина и женщина. Вдруг из окна вылетела скрипка, а следом и смычок. Ударившись об угол мусорного контейнера, скрипка, чудом не разлетевшись вдребезги, рухнула на асфальт. Мужчина выглянул из окна и ещё сильнее стал кричать. Когда крики остались только женские, я понял, что, скорее всего, мужчина побежал на улицу за инструментом. В эту же секунду я бросил на землю ход-дог, который спокойно ел, и кинулся в сторону скрипки. Не останавливаясь, я взял её в руки и бросился бежать что есть силы. - Эй, стой, маленький воришка! Поймаю, ноги переломаю!!! – кричал взбешённый мужчина и продолжал бежать за мной. Здесь своё слово сказали молодость и возраст. Я был гораздо моложе своего преследователя, что и помогло мне с лёгкостью ускользнуть от него. Так уж получилось, что воровство – единственное, чем мне приходилось заниматься, чтобы выжить, но в этот раз кража была моей прихотью. Спустя минуту погони я резко свернул в сторону какого-то переулка, где увидел много старых построек, и забрался на крышу одной из них по пожарной лестнице. Хозяина скрипки уже не было слышно. Я сидел на крыше. Был тёплый весенний день. Я рассматривал скрипку и думал о том, что, должно быть, она очень ценная, если мужчина лет пятидесяти на вид гнался за мной и кричал во всё горло, чтобы я отдал ему какую-то деревяшку с четырьмя струнами. «Вернись лучше обратно, пока и смычок никто не стащил» - подумал я, в душе насмехаясь над ним. Я достал из своего портфеля, который мне подарила бабушка в честь моего первого «первого сентября», всё тот же плед, которым укрывался по ночам, и накинул его на плечи. Время было уже вечернее, а я всё сидел на крыше и внимательно рассматривал инструмент. Просидев на крыше почти до полуночи, я спустился вниз и пошёл в метро, где ранее уже видел играющих там музыкантов. Я перепрыгивал через турникеты и удирал от милиционеров, а потом встречал скрипачей, саксофонистов, пианистов с синтезаторами, флейтистов, гитаристов и прочих. К одному из скрипачей я и подошёл. Он уже собирал свои вещи, потому что после часа ночи переход закрывают. Я поздоровался и показал ему скрипку. Наверное, он настоящий специалист в таких делах, поскольку взгляд у него загорелся при виде скрипки, которую я ему показал. А потом он спросил, сколько я хочу за неё. Правда, перед тем как задать этот вопрос, он отметил, что на скрипке есть царапины и небольшая впадинка от отлетевшего кусочка дерева. Ну ещё бы, она со второго этажа здорово полетала! - Ну, так что? Сколько просишь за эту красотку? – спросил он. - Я не знаю, - ответил я. - Ну, как это не знаешь?! Кстати, где смычок? - Я его потерял. Он покачал головой и добавил: - Больше «пятнашки» не дам! Так у меня появились первые деньги, о которых я раньше и не мечтал. Спустя годы выяснится, что скрипка, которую я продал ему за пятнадцать тысяч, на самом деле стоит восемьдесят. И тогда мне станет обидно. Но в момент получения этой «пятнашки» я был счастлив. Утром после ночи в каком-то подъезде я долго гулял по улицам и искал, куда же мне потратить эти деньги. Поехал в Сокольники. Там было два больших торговых центра, полностью схожих между собой, но раздельных одной длинной и широкой аллеей. Я походил сначала по одному из них, потом по второму. Поднявшись на второй этаж, я не смог пройти мимо музыкального магазина. С левой стороны на стене висели скрипки. Обычные и какие-то странные. Потом я узнал, что эти странные скрипки называются электронными. Ко мне подошла продавщица. Это была красивая женщина невысокого роста с волосами насыщенного каштанового цвета. Она улыбнулась. - Что желает юный музыкант? Скрипку? – поинтересовалась она, заметив, что я смотрю только на скрипки. - Я не умею играть на скрипке, но мне очень понравилось держать её в руках, - очень тихо произнёс я. Она опять улыбнулась. - И ты хочешь купить скрипку только потому, что тебе нравится держать её в руках? - Нет. Ещё мне нравится то, как она звучит. - Вот это – другое дело! Она потянулась в сторону скрипок и, предлагая мне одну за другой и объясняя, в чём разница между ними, продолжала улыбаться. Потом я сказал ей, что у меня есть пятнадцать тысяч. Она нашла мне скрипку за тринадцать. - Если хочешь, - продолжила она, - я могу научить тебя играть. Будешь приходить ко мне домой. - Вы учите играть на скрипке? - Да. Спроси у своих родителей, можно ли тебе ходить на занятия. - А деньги? - Сумму потом обговорим с твоей мамой. - А если у меня нет ни мамы, ни папы, и даже жилья у меня нет, то можно я буду готовить вам еду, убирать вашу квартиру и следить за вашей собакой, если она у вас есть, а вы будете учить меня играть на скрипке? Первый раз она не улыбнулась. Скорее даже начала сочувствовать. Потом она написала на бумажке свой точный домашний адрес и сказала: - Приходи. А там посмотрим. Один мужчина, которого я попросил объяснить мне, как добраться по этому адресу, сначала насторожился моей просьбы, но я сказал, что просто потерялся и не знаю, как добраться домой. Он успокоился. За вечер я нашёл её дом. Пришлось подождать почти час, прежде чем она придёт, но потом она пришла. И вдруг у меня началась интересная жизнь. Каждый вечер я приходил к ней и занимался бесплатно, а на пятый день наших занятий мне сообщили, что я могу жить в одной из комнат. Анна – так звали мою новоиспечённую преподавательницу – жила одна. Мне не потребовалось много времени, чтобы узнать об этом, потому что одиночество было написано у неё на лице. Я не смел спрашивать о причине её одиночества. Это не моё дело. Мне нравилось жить у неё. Она добрая, нежная, с ней интересно и иногда она спрашивала меня, почему я грущу. За сына она меня не считала и как с ребёнком не обращалась, но когда я начинал подшучивать или нести какую-нибудь чушь, она сразу же прикрикивала на меня и в ту же секунду я замолкал. В свободное время мы ходили гулять в Царицынский парк, а по выходным она водила меня в театр и на выставки. В школе мне всегда было скучно, а благодаря Анне я интересовался абсолютно всем: живописью, классической музыкой, постановками по рассказам Антона Павловича Чехова, советским кинематографом, английской литературой и философией Канта. Когда я только вошёл в её дом, то сразу заметил огромную книжную полку, забитую книгами донельзя. В самом начале наших занятий Анна заметила, что у меня проблемы с чтением, и каждый раз после игры на скрипке она занималась со мной ещё и чтением. А вот с письменностью у меня были проблемы – буквы я писал не так хорошо, как ноты. Рано утром Анна уходила на работу. Я оставался дома, стирал пыль с мебели, подметал пол, гулял с собакой, старался приготовить вкусную еду, глядя на картинки из книги с рецептами, смотрел телевизор, слушал музыку, дремал с лежащим рядом щенком овчарки по кличке Фокс, думал о пермском прошлом и мечтал о светлом московском будущем. А потом приходила Анна, и мы снова занимались музыкой, читали и сидели на балконе, наблюдая за закатом. А иногда мы гуляли в Царицынском парке… А потом Анне подняли цену на жильё. Она жила в съёмной квартире, где было две маленьких комнаты и кухня размером с коридор пермской «трёшки», в которой я раньше жил. В тот вечер, когда пришёл хозяин и потребовал сумму в полтора раза больше той, что Анне приходилось платить ранее, я заварил её любимый чай, потому что заметил то, как резко у неё испортилось настроение. Когда она вошла на кухню и увидела на столе чашку чая, а рядом коробочку в виде сердечка с шоколадными конфетами «Nestle», она даже немного улыбнулась. - Ты научился заваривать чай? – сказала она. Научиться заваривать чай было для меня большим достижением, поскольку я постоянно насыпал в заварку то слишком мало чая, то слишком много. И вдруг у меня наконец-то получилось заварить чай так, как заваривают все. - Ну, может быть, он получился немного крепким, но это только немного! – ответил я, открывая коробку конфет. - А почему ты не налил чаю себе? - А вдруг вы ещё захотите? Она снова улыбнулась. Когда я жил с родителями, я знал, что мне было двенадцать, но дату своего рождения не знал. Однако с тех пор как я живу у Анны, у меня есть день рождения – тридцатое марта – день, когда я вошёл в музыкальный магазин; день, когда я начал жить. И если исходить из новой даты рождения, то в тот момент, когда она пила чай, который я впервые заварил самостоятельно специально для неё, мне было пятнадцать. - И как долго ты сможешь так жить? – спросила она, допив первую чашку чая. - Как так? - Без документов, без образования, без семьи. Как долго ты сможешь так жить? Я усмехнулся. - Если я совершенно спокойно живу притом, что мои биологические родители ни разу не удосужились поискать меня, то без образования и паспорта как-нибудь уж точно проживу! А моя семья – это вы. Хотите ещё чаю? - Хочу. Я добавил ей в чашку немного заварки и налил кипятка. - Почему вы такая грустная? Это из-за того дядьки-хозяина? С чего вдруг он решил повысить цену? - Ян, малыш, мы живём в Москве. - Ну и что? - Дешевле жить в парижской квартирке с видом на Эйфелеву башню. Я ничего не ответил, а только пожал плечами. Стало быть, я просто обязан ей помочь. На следующий день она в очередной раз проснулась, умылась, позавтракала и ушла на работу. Я дождался её ухода, а потом сразу же открыл шкаф и достал оттуда футляр, куда положил скрипку, одну из нотных тетрадей и карту метрополитена. Я остановился на Театральной. Там играл аккордеонист. Я стоял у стенки, пока нескончаемый поток людей двигался по подземному переходу – кто-то по правой стороне вперёд, а кто-то по левой стороне назад, - и внимательно наблюдал за тем, сколько денег мимоходом бросают люди в лежавшую на полу кепку аккордеониста. Не так много я увидел, но и не так долго я наблюдал. Потом аккордеонист ушёл, а я занял его место. Наверное, людям я понравился больше. Хотя бы потому, что я ещё ребёнок в отличие от предыдущего музыканта, который по внешности годился мне в отцы. Сначала я играл нервно. Дрожащие руки мешали мне ещё больше, чем когда я заваривал чай для Анны. Потом я немного «влился» в атмосферу и стал играть в своё удовольствие. Я закрыл глаза и начал играть всё, что разучивал с Анной. Иногда ноты забывались, но я импровизировал. Потом в раскрытый футляр стали падать монеты. Ещё позже – десятирублёвые купюры. Один раз даже промелькнули сто рублей. После двух часов игры я немного устал. Решив сделать перерыв, я уложил скрипку обратно в футляр, теперь уже заполненный деньгами, и поехал на другую станцию. Киевская мне понравилась больше Театральной. Там красивее. Там люди останавливались. Слушали меня. Это было здорово. В итоге за четыре часа игры я собрал почти тысячу рублей. Я никогда ещё не зарабатывал деньги сам, а тут сразу тысяча! Я поехал домой. По дороге я решил купить цветы. Боже мой, ну почему так дорого?! Почему за одну розочку, которая выглядит, мягко говоря, не очень пышно, красиво и свежо, я должен отдать сто двадцать рублей? Почему за то, чтобы этот бедный цветочек обмотали толстой розовой ленточкой, я должен доплачивать ещё тридцать? Почему я вообще должен платить за то, что можно сорвать в саду у соседа на даче? Но у меня нет дачи, а у соседа нет сада. Я вошёл в квартиру, не снимая обуви, прошёл в комнату Анны, достал с серванта хрустальную вазу, налил воды и аккуратно поставил туда цветок. Смотрелось пусто, обычно, дёшево, но Анне должно быть приятно. Ей понравится. Я уверен. Я переоделся в домашнюю одежду, приготовил еду, вынес мусор, убрал за Фоксом, прицепил на него ошейник и пошёл выгуливать. Вечером Анна задержалась. Когда она увидела розу, она подошла понюхать и сказала: - Красивая розочка. Спасибо, малыш! Малыш – она любила меня так называть. Фокса она тоже так называла. Да и вообще, она была единственным взрослым человеком в доме, а я и Фокс были двумя малышами. - Откуда у тебя деньги на цветы? – спросила она. Обычно, когда мне нужны деньги, я прошу их у неё, но в этот раз не попросил. - Я взял из тех, что остались у меня с покупки скрипки, - ответил я. - Мне казалось, что ты давно их потратил. Я промолчал. - Очень красивая розочка, - повторила она. – И пахнет потрясающе. Я был так рад, что в этот вечер играл лучше всех предыдущих.
И вот однажды Анна увидела меня играющим на скрипке в переходе на Боровицкую линию. Она была в гневе. Такой я не видел её никогда. Она кричала на меня, говорила, что меня могли забрать в милицию, и тогда выяснилось бы, что я - никто, потому что у меня на руках даже свидетельства о рождении нет. Я пообещал, что больше никогда не буду играть, но деньги, которые я успел накопить за три месяца, что держал от Анны в тайне, я отдал ей. Всё до копейки. Сначала она не хотела брать, но я положил ночью, пока она спит, эти деньги в кошелёк, куда она складывала все свои накопления. Потом что-то пошло не так. Я чувствовал, что жизнь проходит мимо меня. Я рвался в метро, где каждый день видел лица, которые были мне знакомы. Консерватория мне не светила, да и музыкальную школу я не заканчивал, поэтому метро было единственным местом, где я мог выступать. Можно было бы делать это на улице, но там часто шёл дождь, снег или же было слишком жарко. Я любил Анну как старшую сестру, но я сходил с ума, когда она запрещала мне заниматься любимым делом. «Играй столько, сколько влезет, но, умоляю тебя, не делай этого в общественных местах» - говорила она. А я её слушал. Но потом что-то у меня в голове словно перевернуло моё представление о послушании. Я последний раз попросил Анну отпустить меня в «подземку», но она не пустила. И тогда я последний раз погулял с Фоксом, последний раз приготовил ужин, последний раз заварил чай, смешав несколько сортов, последний раз убрал в квартире. Когда Анна пришла с работы, я сыграл ей свою собственную композицию, которую назвал «Капелька везения». В прошлом году на майские праздники Анна зачем-то ездила в Нижний Новгород и привезла оттуда сувенир – маленький картонный брелочек в форме капли, на котором написано: «капелька везения». Это был мой талисман. Я всегда носил эту капельку с собой. Для чего постоянно носить с собой то, что не прибавляет удачи, не притягивает большие успехи и не сопровождается везением? Наверное, для того, чтобы всё просто было хорошо; чтобы никто не болел, чтобы никто не страдал, чтобы беды обходили стороной и чтобы все были живы и по-человечески счастливы. Странно, но удача никогда не была моей подругой, а невероятные с положительной стороны события обходили меня стороной, но я был здоров, у меня была крыша над головой, у меня были деньги, еда и человек, который заботился обо мне. И чтобы всё это меня не покинуло, я решил никогда не расставаться со своим талисманом.
Перед тем как сбежать, я пошёл в магазин мягких игрушек. Анна просто обожала мягкие игрушки. У неё были две полки, набитые плюшевыми ёжиками. Если бы я знал, что в моей судьбе появится этот человек, то я бы поймал ежа, которого увидел в лесу недалеко от Перми, и привёз Анне в Москву. Быть может, тогда бы Фоксом звали не собаку, а ежа. Я обошёл четыре магазина с мягкими игрушками, но если там и продавались ёжики, то все они были какие-то страшные и немилые. Сначала я расстроился, но потом совершенно случайно мне в руки попалась маленькая плюшевая божья коровка. У неё были огромные круглые глаза, а вышитой крестом улыбки не было видно, поэтому складывалось впечатление, что она вот-вот заплачет. Но она не заплачет. Никогда. Она не живая. Чтобы никогда не плакать, я тоже готов стать неживым. Я вырвал из нотной тетради лист, написал партитуру со словами, которые сам сочинил, положил на кухонный стол, а сверху «посадил» плюшевую божью коровку, которая якобы вот-вот заплачет. Я взял футляр со скрипкой, куда бросил каике-то жалкие деньги и пару важных вещей, и ушёл. Ключ я оставил внутри, и когда дверь захлопнулась, а я оказался в подъезде, я осознал, что забыл «капельку везения» на том же столе, где оставил партитуру с игрушкой. Сначала я попробовал подёргать за ручку двери, потом ударил в дверь кулаком. Не помогло. И тогда я снова пожелал стать неживым.
Моя удивительная жизнь складывается так, что я встречаю только нужных людей, которые впоследствии становятся родными и любимыми. Прохор и Вова стали моей семьёй, когда я подрался с футбольными фанатами, потому что на мне была одежда неприятного для них цвета. Это произошло на следующий день после того, как я ушёл от Анны. Вова всегда носил с собой самодельный кастет, а Прохор профессионально занимался боксом – словом, оба не боялись попасть в драку, а иногда и нарывались по собственному желанию. Но при этом они оба боялись пауков, фотографировали бабочек на фоне тучевого неба и не убивали мух, залетевших в комнату, которые мешали своим противным жужжанием спать по ночам, мотивируя это тем, что «их жалко убивать, потому что они тоже часть живой природы». Прохор с Вовой вместе учились в школе, вместе заканчивали её, вместе поступали на юридический факультет и вместе живут в общежитии. Они с волнением восприняли новость о том, что мне негде жить и что я вообще не местный. Ещё больше взволновала моя скрипка. - Ты голубой? – спросил тогда Вова, после чего получил удар кулаком в плечо от Прохора. Они стали мне настоящими братьями. Мы вели себя абсолютно одинаково, дурачились вместе, напивались в клубах, соблазняли девушек, курили дешёвые сигареты, ходили в кино на фильмы ужасом и задыхались от смеха, потому что оторванные головы и лужи крови – это действительно смешно. Если не реально. А потом на моём пути появился Андрей. До встречи с ним я играл один, но потом мы решили играть вместе, потому что это и звучало лучше, и выглядело красивее. Минор, минор, минор… грусть, печаль… ни одной весёлой и бодрой мелодии, ни одного высокого тона. Только минор. Только печаль. Но однажды по переходу проходила полная женщина с улыбкой на лице и с тремя большими букетами цветов. Как только она приблизилась к нам с Андреем, я остановил её и спросил, день рождения ли у неё. Тут она засияла ещё ярче и ответила на мой вопрос положительно. И мне впервые захотелось сыграть что-то мажорное. Мы сыграли «Allegro» Моцарта в соль-мажор. Это было прекрасно! А ещё прекрасней было лицо полной женщины с цветами в руках, которое, кажется, излучало счастье. Когда эта женщина ушла, ушло и счастье. Мы продолжили играть то, что играли до встречи с ней. А потом моя «Капелька везения» перевернула всю мою жизнь. Как-то раз я предложил Андрею разучить ноты моего сочинения и сыграть как-нибудь. Он согласился. И в первый же раз, когда мы решили её сыграть, напротив нас остановился какой-то мужчина в костюме. Он выглядел слишком серьёзно, чтобы не удивиться тому, что он идёт в подземном переходе, а не стоит на своём «джипе» где-нибудь в пробке. Он интеллигентно дослушал, пока мы доиграли, и подошёл ещё ближе. - Что это вы играли только что? – спросил он. - Эта композиция называется «Капелька везения», - ответил я. - Он сам её сочинил! – добавил Андрей, показывая на меня большим пальцем. Мужчина улыбнулся и представился: - Меня зовут Акимов Виктор Михайлович. Я музыкальный продюсер. Кроме того я открыл около десяти музыкальных школ по всей России и один колледж в Саутгемптоне. Кстати, именно о колледже я бы и хотел с вами поговорить. «Что это ещё за Саутгемптон?!» - подумал я. В этот же момент глаза Андрея были готовы вылететь из глазниц и улететь к звёздам. Его лицо мгновенно побледнело, а рот его открылся в широкой улыбке. - Ну и что? – спросил я, нарушив долгую паузу. - Мой помощник слушает вас здесь каждый день. Однажды он зашёл в метро, где практически никогда не бывает, и где-то на таганско-краснопресненской линии впервые услышал, как вы играете. Он пришёл ко мне и рассказал о вас, а я попросил его немного за вами понаблюдать. И вот сейчас я здесь. Я всё равно ничего не понял. После того как он протянул нам визитку, попросил куда-то приехать и ушёл, Андрей стал прыгать от непонятной мне радости и кричать, что такой шанс выпадает раз в жизни. - БОЖЕ, ЧУВАК! ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ ВСЁ В НАШИХ РУКАХ?! - Да не кричи ты! Объясни мне, что это ещё за Саунтегентман… и кто он вообще такой? Зачем нам к нему ехать? - Не Саунтегентман, а Саутгемптон! Это в Англии! И приехать мы должны к нему домой – вот, смотри, этот дом недалеко от моего дома находится. Я точно знаю, что это жилой дом и никаких офисов там нет! - Хорошо. Ну а зачем нам ехать-то к нему? - ОН ХОЧЕТ ПРЕДЛОЖИТЬ НАМ УЧИТЬСЯ В АНГЛИИ!!! – Андрей опять запрыгал и закричал. И тут я расстроился и одновременно испугался. Ведь я – никто! У меня нет ни одного документа, подтверждающего мою личность, а для того, чтобы такой документ получить, нужны какие-то бумажки и подписи. А если речь идёт о загранице, то тут и с российскими и загранпаспортами люди мучаются, чтобы получить визу, а у меня есть только студенческий билет, который на самом деле и не мой вовсе. И об этом я решил рассказать Акимову на следующий день, когда мы поехали к нему домой в одну из новостроек на Щёлковской. Насколько всё легко и просто у этого человека. Он просто сказал: «Всё уладим!» И я ему поверил.
Я закончил музыкальный колледж в Саутгемптоне. Я начал играть на концертах мировых знаменитостей, несколько раз играл за симфонический оркестр, но потом решил, что играть в толпе – не для меня. У меня появилось множество связей, много денег, шикарная квартира, из окон которой видна Эйфелева башня, скрипка за восемьдесят тысяч долларов. Я выступал на концертах по всему миру, я записывал альбомы, моё лицо красовалось на афишных плакатах Лондона, Марселя, Мюнхена, Копенгагена. И в один прекрасный день я вспомнил человека, которому я обязан всем этим. Так иногда случается: ты становишься известным, у тебя начинается «звёздная болезнь» и ты забываешь про тех, о ком думал всегда. Я решил поехать к Анне. Если бы тогда, восемь лет назад, когда мы с Андреем встретили Виктора Михайловича, она узнала, что мне предстоит большая и интересная жизнь в мире музыки, она бы гордилась мной. Даже несмотря на то, что я оставил её. В Москву я прилетел зимой, когда у неё был день рождения. Я достал из сумки английский чай, купил пятьдесят пять ярко-красных роз, взял такси и поехал к ней, в ту самую квартире, где жил, учился и делал свои первые успехи на скрипке. Дверь мне открыла какая-то юная дама. Она посмотрела на меня снизу вверх и спросила, кто я. - Меня зовут Ян. Я приехал к… гм… Анне. - Какой Анне? Не успел я ответить, как за спиной девочки в цветастом платьице появилась женщина с грубыми чертами лица и высокой непропорциональной фигурой. - Простите, - она подошла к двери и начала разговор. – Я не разрешаю ей открывать двери незнакомым людям. - Дети часто не слушаются. Это нормальное явление. - Вы правы, - она улыбнулась. – А вы к кому пришли? Дениса нет дома – он на работе. - Денис? Нет, я не к Денису. Мне нужна Анна. Она жила здесь около десяти лет назад. Я ведь не ошибаюсь? Женщина с ужасом посмотрела на меня. Казалось, кровь в её венах застыла, а веки больше никогда не пошевелятся. К счастью, это только казалось. - Пройдёмте, пожалуйста… Я со страхом прошёл туда, куда меня пригласили. В этой квартире всё оказалось незнакомым. Мы сели на диван. От чая или кофе я отказался. - Вы Ян, верно? - Верно. - К сожалению, Анна сейчас не может с вами поговорить. Она никогда не сможет это сделать. - Почему? Она уехала? Скажите мне, где она, и я её найду! Паника стала мной завладевать. Я никогда прежде не испытывал такого сильного страха. Меня колотило. - Она умерла. И вот тут-то я узнал, что такое быть неживым. Все чувства будто канули в чёрную дыру. Она умерла. Я умер вместе с ней. - Мы с ней были очень хорошими подругами. Она рассказывала мне о вас. Говорила, что вы ей как младший брат, которого у неё никогда не было, но которого она очень хотела. - Как это произошло? – перебил я собеседницу. - Она… она… - Что, она?! - Повесилась она! Я ошибся. Мои чувства никуда не канули, они здесь, со мной, в полном своём проявлении и во всей своей негативной красоте. - Когда? Когда она повесилась?! – я вскочил с дивана и сжал свои волосы, словно вырывая их. - Осенью две тысячи первого года! Перестаньте кричать! Выпейте воды! - Когда-когда?! В ДВЕ ТЫСЯЧИ ПЕРВОМ? - Да! - То есть, вы хотите сказать, что это произошло восемь с половиной лет назад?! - Получается, что так… Прошу вас, сядьте и успокойтесь. Я сел обратно на диван и продолжил сжимать зубы и пытаться рвать на себе волосы. Женщина открыла шкаф в правой части комнаты и достала оттуда коробочку. - Перед смертью Анна позвонила мне и сказала, что эту коробочку нужно будет передать юноше с русыми волосами и серо-зелёными глазами, если таковой постучится в дверь этой квартиры. - Вы здесь живёте? – спросил я, уставившись в сторону коробки. - Нет, я иногда захожу сюда. А вообще квартира пустует. Я взял в руки коробку. Женщина оставила меня одного, а сама ушла на кухню. Я слышал, как она говорила девочке в цветастом платье: «Тише… у дяди важные дела. Ему нельзя мешать». И тишина настала. Трясущимися руками я открыл коробку из-под чая, который я когда-то заваривал Анне. Внутри лежала «капелька везения», которую я забыл на столе, аккуратно сложенный листочек с моей партитурой и мягкая божья коровка. А ещё там лежала записка:
Кажется, ты забыл свой талисман. P.S. Я горжусь тобой.
Она знала! Она знала, что я добьюсь чего-то! Она знала. И она гордилась мной. А я её бросил. Лучше бы она ненавидела меня и не гордилась мной, лучше бы я не добился всего этого, лучше бы я терпел и жил, не играя в метро, лишь бы она была жива. Я во всём виноват. Я убил её, а она мной гордилась.
1. Идиллия во всём рассказе, да она прямо таки прёт из ГГ! Этот эпизод с девочкой, с приютом Анны, с появлением Андрее, с наблюдением бомжей-скрипачей и т.д. Реализма тут нет. И у утопии. А всё вокруг хорошо. Значит идиллия. 2. Конечно КАЖДАЯ. Ничего не случайного нет. Какждое предложение автор пишет для: а. раскрытия персонажа б.раскрытия окружающей среды. в. выражения собственного мнения. А так просто может какой-нибудь Никитин писать. Или Мурзилка. Дабы убедиться, что это так и есть, почитайте что-нить приличное. 3.Если ты ничего не хочешь сказать этим рассказом, то ЗАЧЕМ ТЫ ЕГО ПИСАЛА? Если не согласно со мной, то считай, что я прочитал что-то содержащее в Каждой строчке смысл и свихнулся. Так что не обижайся на юродивого.
На юродивых не обижаюсь. P.S. за свою жизнь я прочитала очень много приличного. И в этих приличностях есть строки, которые ни о чём не говорят. Их мало, но они есть. Ваше мнение уважаю, также как и мнение других людей. Спасибо за комментарий.
Дам-с. Что называется счастья полные штаны. И всё-таки забавно. Хотя от этой Идиллии всё-таки повеситься хочется, как Анне. Да, и вовсе не стоило ей покупать 50 роз, этому чётному числу в букете, будучи живой она вряд ли обрадовалась. Непонятно, зачем впихнута сцена в Макфаке. Кажется, она вообще ничего не несёт. Да и как-товсё прямо, не понятно, что автор хочет сказать: "всё получится"? Тогда эпизод с самоубийцей здесь несколько портит тональность. З.Ы. Не советую тебе выкладывать сразу столько много. Людям будет просто лень читать.
1. Причём здесь "счастья полные штаны" и где вы увидели идиллию? 2. Ты невнимательно прочитал: роз не пятьдесят, а пятьдесят ПЯТЬ, что есть нечётное число. 3. Если бы во всех литературных произедениях КАЖДАЯ строчка что-то несла, то все бы свихнулись. 4. Я ничего не хочу сказать этим рассказом. Это просто рассказ и всё. Здесь нет ничего философского. 5. Мой рассказ совершенно обычен. Рассказы Брэдбери бывают и в три-четыре раза длиннее. Если людям лень читать - дело их! Кто захочет, тот прочтёт
Людям действительно лень читать многа букоф, но наше дело - писать и не халтурить, солидарна с вами. Мне рассказ ваш понравился. Попозже обосную и напишу, почему.
0
